Beast

      Криденс начинает свой день с искусства им же и заканчивает, каждый день, пять раз в неделю он рассказывает о том, откуда взялось искусство, что оно обозначает и, в конце концов, для чего оно. Это успокаивает Криденса, он словно закрыт золотым коконом знаний, пока от его знаний есть толк, пока кто-то его слушает — он защищен. Но ежедневно он испытывает пустоту, словно что-то в нем выгрызает дыру все шире и шире. Бербоун гонит от себя эти мысли и лишь сильнее окунается в изучение модерна как явления. Он пишет научную работу, он берется за нее, вняв напутствию директора школы искусств, в которой же теперь сам и преподает. Криденсу, как ни странно, удается держать внимание аудитории, возможно, дети видят в нем равного, или же он вселяет в них уверенность, а может все сразу. Парень ведет лекции по истории искусств, рассказывая о каждой эпохе с любовью, добивается внеурочных экскурсий по музеям и исторически ценным местам, и наравне с учениками делает зарисовки и наброски. Но сегодня у него аудиторные занятия, которые завершились почти час назад, а Криденс только закончил проверять эссе и собирал тяжелые учебники и каталоги с репродукциями, брошюры и буклеты университетов.       Набирается очень большая стопка из-за которой виднеется только лоб, прикрытый отрастающей челкой. Криденс выглядывает из-за своей ноши, чтобы не оступиться, пока он несет все это добро в шкаф, и вскрикивает, ожидаемо роняя книги и листовки. Перед ним в дверях стоит Персиваль Грейвс. Криденс поневоле оборачивается, будто ища запасной выход, что не укрывается от Персиваля. Тот щурится и делает шаг в аудиторию, словно дикая кошка — плавно и неслышно, прикрывает за собой дверь. И это нехитрое действие заставляет сердце Бербоуна забиться еще чаще, он готов не то хлопнуться в обморок, не то лезть в окно, благо первый этаж. Но Грейвс оказывается проворнее и быстрее, поэтому он в секунду преодолевает разделяющее их расстояние и преграждает собой все пути к отступлению.       — Криденс… — голос хриплый, но такой родной.       Персиваль поднимает ладонь, точно собирается привычно провести кончиками пальцев по щеке, погладить, но будто одумывается в последний момент и опускает руку. Криденс почти задыхается от этого, он едва не тянется за рукой, доверчиво подставляясь, но одёргивает себя. Поэтому парень лишь прячет взгляд и поджимает губы, отворачивая голову и тяжело дыша.       — Так не пойдет, нам нужно поговорить, — в голосе появляются стальные нотки, и это пугает Криденса, Грейвс смягчается, будто трескается и, наконец, сдается, обнажая себя и шепчет разбито. — Прошу… Поговори со мной.       Криденс и рад бы поговорить, но в горле пересохло и вымолвить хоть что-то не представляется возможным, он лишь мотает головой и вжимается в стену. Что ему сказать? Что он сбежал, потому что хотел спасти? Оградить от Геллерта и самого себя? Потому что он слабое место и, убрав себя из жизни Персиваля, тем самым хотел его уберечь? Все это неважно, он видит, что не важно. Криденс впервые слышит Грейвса таким, потерявшимся, сдавшимся и бесконечно грустным. И во всем виноват только он, Криденс. Парень продолжает молчать и упорно смотреть куда угодно, лишь бы не на мужчину.       — Криденс… Скажи мне, просто намекни, что угодно… — Грейвс упирается рукой в стену слева от головы Криденса. — Ты любишь меня? Я все еще нужен тебе? Ты позволишь мне остаться с тобой?..       Волны панической атаки почти смыкаются над головой Криденса, когда он слышит эти слова, когда он осознает, как больно может сделать. Но он отчего-то эгоистично и подло счастлив. Счастлив от того, как может быть без него больно, что не только он вывернулся и разбился в этой жизни, принеся себя в жертву во имя любви. Бербоун все еще не может говорить, но за него говорят горячие слезы, катящиеся по щекам, они соленые, Криденс даже уверен, что горькие, но Грейвса это не останавливает. Он обхватывает его лицо, сцеловывает каждую слезу, упавшую с ресниц, гладит по щекам, обнимает, наконец, и качает в руках, точно море, принявшее в свое лоно. Криденс цепляется за черный пиджак на спине Персиваля, всхлипывая и наконец размыкает губы, повторяя как молитву:       — Люблю, я люблю, люблю тебя. Люблю…       Кажется, он впадает в некоторое подобие транса или окончательно едет крышей, потому как все то время, что Грейвс обнимает его и укачивает, он явственно слышит шум волн, и спокойствие белым песком засыпается в него, как в бутылку. Им обоим требуется некоторое время, чтобы, наконец, начать ровно дышать. Только после того, как вдох перестает приносить дискомфорт, Криденс осмеливается поднять взгляд и жадно впитать такого Персиваля — открытого, не держащего весь мир под контролем. Грейвс не прячется, показывает другую свою сторону, но уже через несколько минут берет себя в руки, тянется все же к щеке и поглаживает ее, Криденс с готовностью прикрывает глаза и подается к прикосновению, получая, наконец, ту ласку, о которой мечтал и с которой успел попрощаться. Персиваль чуть качает головой и улыбается, кладет всю ладонь на щеку Криденса, и тот трется об нее, ластится, второй же рукой мужчина тянет к себе парня ближе и целует. Парень успевает лишь удивленно выдохнуть и отвечает на поцелуй, обмякая в объятиях. Больше месяца прошло с их последней встречи, столько же времени с последнего объятия или поцелуя…       — Тебе не приятно? — Персиваль всегда прямо задает вопросы.       — Ч-что? Нет! — поспешно отвечает Бербоун, что вне всяких сомнений питает самомнение мужчины.       — Нам нужно многое обсудить, — несмотря на внутреннее счастье, остается очень много нерешенных моментов и вопросов без ответа.       — Я понимаю… — выдыхает Криденс и снова отворачивается к окну.       — Знаешь место, где мы могли бы поговорить? — Персиваль поправляет манжеты пиджака, явно не собираясь откладывать разговор.       — Думаю, да, — Криденс нервничает и определенно испытывает страх.       — Тогда не вижу больше причин задерживаться, — Грейвс разворачивается и направляется к выходу, прекрасно зная, что парень последует за ним.       Больше месяца назад Криденс сбежал в Англию, в Лондон. В этом ему помогла Лита Лестрейндж, конечно, девушка поначалу пребывала в шоке от просьбы Ньюта, но помогла, как только узнала причину таких перемен в жизни Бербоуна. И это совсем не было похоже на ту Литу, которую он себе представлял. Забывшая личностную неприязнь и вражду с Ньютом, собранная, серьезная и готовая действительно сделать все, от нее зависящее. Лита лишь раз мстительно роняет «я знаю кое-кого, кто действительно может помочь, лишь бы это не понравилось Геллерту». Девушка сама занимается документами и улаживает проблемы с будущей работой Криденса, а также с жильем. Когда Криденс прилетает в Лондон, его встречает мужчина в забавных очках-полумесяцах, который впоследствии оказывается директором школы искусств и его непосредственным начальником. Жизнь начинает стремительно меняться, сворачиваться в замысловатые спирали и несется с немыслимой скоростью, так что у Криденса почти не остается времени на то, чтобы чувствовать и осознавать боль в полной ее мере. Парень старается без остатка погрузиться в новую жизнь, в обустройство небольшой квартиры и лекции, поиску нового материала, его переработке и преподнесению. А сейчас, спустя столько бесконечных и одновременно быстротечных дней, он приводит к себе Грейвса, в свое новое убежище, человека, от которого сбежал, которого запретил себе любить.       — Теперь ты живешь тут? — Персиваль с искренним интересом осматривает небольшую комнату.       — Да, — кивает парень, он чувствует себя так, будто это он в гостях.       — Криденс, — Грейвс поворачивается к Бербоуну лицом, прекращая разглядывать квартиру. — Почему ты уехал я могу понять, но почему ты не сказал мне… — мужчина жестом останавливает начавшего было оправдываться парня, — мне также не ясно, почему ты предпочел помощь постороннего человека. Я уже знаю, кто и как тебе помог, а не обратился ко мне.       Криденс не перебивает, слушает молча, подбирая мысленно ответы на все поставленные вопросы и ожидая, когда ему дадут слово, хотя если быть честным — ему совсем не хотелось отвечать, хотелось лишь спрятаться.       — Ты ведь не собирался возвращаться, несмотря на то, что я ясно обозначил кому ты принадлежишь? — из уст Грейвса это звучит не как вопрос. — И все, что я хочу знать, это то, что ты собираешься теперь делать? Что ты решишь?       Право выбора такое ненужное, лишнее сейчас. Криденс хочет, чтобы Персиваль принял решение за него, какое бы оно не было, будь то окончательный разрыв или еще один шанс для них обоих. От нервного напряжения начинает шуметь в ушах, а дыхание снова учащается, будто весь воздух выкачали враз.       — Я… Мне… — Криденс прокашливается. — Мистер Грейвс, я… — парень мнет край свитера и жалостливо смотрит на мужчину. — Вы живете в Нью-Йорке, а теперь в Лондоне… сэр… это… это же так далеко.       — Прекрасно. Отношения на расстоянии меня не интересуют, — чеканит Грейвс и, подхватив пальто, выходит, оставляя Криденса задыхаться в одиночестве.