Мазохистка

      Как я и ожидал, заснуть мне в эту ночь не удалось. Беспокойные мысли метались в моей голове, отчего у меня разыгралась адская мигрень. В то же самое время мне казалось, что Рена тоже не спит, однако я не стал проверять свои догадки по этому поводу, так как окажись, что мы оба не можем заснуть, я не знал бы, что мне на это ей сказать. Ее порывистое признание стояло звоном в ушах, не желая меня отпускать – я раз за разом проигрывал в сознании этот момент, чувствуя себя все более и более уставшим и расстроенным. Я не знал, как себя теперь с ней вести, все вдруг стало таким сложным и неоднозначным. Когда за окном забрезжил рассвет, я встал с постели, ощущая себя разбитым и не выспавшимся, и, не умываясь, угрюмо поплелся на кухню, дабы попросить кого-нибудь сварить мне крепкий кофе. Благо наш повар уже вовсю суетился у плиты, окутанный ароматами специй и замаринованного мяса. На мою просьбу он как-то сочувственно на меня посмотрел, но, ничего не сказав, поставил здоровенную турку на большой огонь. Я отправился в обеденную, уселся за большой старый прямоугольный стол из красного дерева, на боку которого Бельфегор, помнится, в детстве еще накарябал свое имя. Обхватив голову руками, я уставился на гладкую поверхность, отполированную до блеска не одним десятком рук так, что я видел в ней свое отражение. За созерцанием собственной недовольной рожи я не заметил, как заснул. Проснулся я от грудного голоса Леви, который тряс меня за плечо: - Скуало. Скуало, хватит дрыхнуть на столе! - А? Что? Кофе принесли? - Вот еще, буду я тебе кофе носить! – пробурчал Леви-а-Тан и сел напротив с большой тарелкой отбивных. Я протер заспанные глаза и уныло уставился на остывший кофе, стоявший неподалеку. Не найдя ничего лучше, я залпом осушил свою кружку, поморщившись от горькой холодной жидкости. - Что, выгнала тебя из собственной комнаты? Так я и знал, от женщин вечно одни проблемы. - Это верно. Вот только никто меня не выгонял. – Я зевнул и заглянул на дно кружки, поняв, что одной порции кофеина мне недостаточно. - Ты что же, сам себя выгнал? – прожевав кусок, спросил меня Леви. - Можно и так сказать, - неопределенно ответил я, поднимаясь из-за стола и снова направляясь на кухню. Попросив «добавки», я с сомнением посмотрел на сковородку, полную отбивных. Я вроде бы и ощущал голод, но в то же время не хотел есть. Повар снова с жалостью посмотрел на меня и вдруг добродушно предложил: - Может, карпаччо? «Неужели теперь даже у прислуги я вызываю чувство жалости?..» - А долго будете готовить? - Нет, сеньор, мы Вам еще вчера приготовили, но Вы так и не пришли ужинать. «Точняк, я ж со вчерашнего ничего не жрал». - Ладно, давайте, - милостиво согласился я, усевшись прямо за кухонный стол. Мужчина открыл дверцы одного из холодильников и выудил оттуда большое блюдо. Он поставил его передо мной и направился к полкам со столовыми приборами, а я критически осматривал карпаччо из тунца. Что-то в нем было не так, и я все не мог понять – что именно. Когда мне принесли вилку и нож, я обмакнул кусочек тонко нарезанного филе в соус, отправил его в рот и, задумчиво пожевав, заметил: - Вы, кажется, что-то забыли туда положить. - Нет-нет, что Вы, сеньор Суперби! Все как обычно, я никогда не отклоняюсь от рецепта! – испуганно заверил меня повар, выставив ладони вперед. - Да? – Я подпер ладонью лоб, пытаясь понять, чего мне не хватает. И вдруг понял: - Корица! - Что с корицей? – не понял мужчина. - Вы забыли ее положить. - Но… я никогда ее не использовал при готовке карпаччо. Да и зачем? Она придаст сладости, а сладкая рыба это уже… - Положи мне корицу, мать твою! – Сузив глаза, я посмотрел на его побледневшее лицо. - Д-да! Конечно! Сию секунду! «Он-то не клал. Знаю я, кто положил. Это было как раз перед моим отъездом на месяц, а за все это время я карпаччо так ни разу и не ел», - я тяжело вздохнул, не заметив, как повар уже вернулся с небольшой склянкой в руках. - Больше сыпь, - велел я, когда он после первой порции собирался убрать приправу. «Высыпь мне всю банку. Чтоб раз и навсегда отбить у меня желание добавлять корицу куда бы то ни было!» Банку он, конечно же, не высыпал, и блюдо осталось вполне употребляемым. Если не сказать больше. Когда я доел, на часах было уже десять минут девятого. «Проспала? Или не ищет меня?» Я знал, что надо идти будить ее. Или удостовериться в том, что она начала выполнять упражнения без меня. Однако сил подняться не было. Не было сил пойти на второй этаж, открыть дверь и увидеть ее лицо. Не было сил посмотреть ей в глаза и понять, что она чувствует, глядя на меня. Не было сил мучиться вопросами по поводу того, правильно ли я поступил, сказав ей, что никогда не полюблю ее. Просто не было сил. И вот я сидел, молча наблюдая, как секундная стрелка совершает один оборот за другим, словно белка в колесе, которая никак не может покинуть этот замкнутый круг. Когда часы показали половину, я резко поднялся и направился в свою комнату, решив, что – будь, как будет. Открыв дверь, я увидел женщину сладко спящей на моей половине. Копна черных волос разметалась по моей подушке, в которую она зарылась лицом. Я стоял и смотрел на эту картину, и вся решительность тотчас покинула меня. Я присел рядом с ней на кровать, наблюдая за ее размеренным дыханием, и протянул уже руку, чтобы погладить ее по плечу, но одернул сам себя. Встав, я походил по комнате и, прочистив горло, громко потребовал: - ВСТАВАЙ, ЖЕНЩИНА! ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ТРЕНИРОВАТЬСЯ ИЛИ НЕТ? Рена, поморщившись, разлепила веки и откинула одеяло в сторону, предоставив моему взору свои манящие изгибы в сиреневой шелковой сорочке. Я поспешил ретироваться, холодно бросив: - На улице сама все сделаешь, жду тебя в зале. Я направился в западное крыло, ощущая себя раздраженным – сказывались недосып и недотрах. Хоть с той памятной ночи и прошел всего один день, мне казалось, что он длился целую вечность. А теперь, увидев ее в столь соблазнительном виде, я сокрушался, что не могу попросту забраться к ней в постель, заняться классным сексом, а потом лечь с ней в обнимку спать, убаюканный горячим дыханием на своей груди. И почему, собственно, не мог, было не совсем ясно – по-видимому, дело было все в тех же принципах и барьерах, которые я вновь сам себе и воздвиг. Видите ли, теперь все бы выглядело так, будто я ее использую, в своих сугубо личных, весьма похотливых целях. И я ведь знал, что она точно мне не откажет, и, даже наоборот, будет рада этой близости, вот только… Женщина вошла в тренировочный зал, прервав мои размышления. Мне показалось, что у нее какой-то нездоровый вид, но я знал, что сегодня она ни за что не отменит нашу тренировку, так как в руках я держал, как она выражается, настоящий меч. Увидев его, она буквально просияла. Протянув ей клинок, я встал напротив, велев ей нападать. Судя по тому, как женщина его держала, меч был для нее тяжеловат. От ее атаки я бы уклонился, даже будучи в инвалидном кресле и с завязанными глазами. - И это все, чего ты достигла за этот месяц? – отчего-то решил я ее поддеть. Я поздно пожалел о своих словах, но женщина не утратила хладнокровия – с безразличным видом она начала наносить удары быстрее, только и всего. «Хорошо, что не теряет головы в спарринге. С другой стороны… что если она так атакует, потому что боится меня задеть?» Не успел я додумать, как Рена сбила меня с ног в довольно неплохом подкате и со всей силы замахнулась сверху. Я рефлекторно зажал лезвие между ладонями, немного ошарашенный ее поведением. «Ага, боится, бл*ть, задеть, как же! Убьет и не поморщится, вы поглядите!» - Ну, что теперь скажешь о моих достижениях за месяц? – криво ухмыльнувшись, спросила Рена, глядя на меня сверху вниз. «Задело, значит, все-таки…» Но вопрос ее так и остался без ответа, так как внезапно она начала оседать на пол, выпустив оружие из рук. Вскочив с пола, я подхватил ее и присел на колени. Проверив пульс, я немного успокоился, убедившись, что это простой обморок. Тяжело вздохнув, я понес женщину в комнату, пытаясь попутно привести нервы в порядок. Уложив ее в постель, я потрогал ее пылающий лоб. «Нет, чтобы сказать, что ей плохо! Нет, будет упорно молчать, а потом грохнется у меня на глазах, чтобы у меня волосы повыпадали от волнения! Чертова женщина, все нервы мне испоганила! Да как ты…» Рена, нахмурившись, пару раз метнулась на подушке. Губы ее раскрылись, и из груди вырвался стон. Не сдержавшись, я припал к ее губам, грубо поцеловав, будто вымещая таким образом свое раздражение. Женщина от этого, как ни странно, успокоилась, и лицо ее разгладилось. Погладив-таки ее по плечу, я сел напротив в кресло, ощущая себя морально и физически выжатым. Проснулся я вечером, крайне удивленный тем, как незаметно для себя вырубился. Проверив еще раз температуру женщины, и убедившись, что она едва превышает норму, я вернулся на свое место. Комната тонула в сумерках, медленно погружаясь в темноту, а я все сидел и смотрел на нее, ощущая, как сердце то начинает стучать, как безумное, то, наоборот, словно перестает биться вовсе. «Ну, и что мне с этим делать?» - помнится, я уже задавался этим вопросом, вот точно так же сидя в кресле напротив кровати, наблюдая за ней спящей. Мог ли я представить, чем обернется для меня знакомство с этой несносной, упрямой девушкой? Ведь тогда я еще совсем не знал ее, не было этой глупой клятвы у могилы ее брата. Что мне мешало убить ее в той темнице? Или оставить ее там же? Я вдруг представил, что поступил бы так, и сердце в груди болезненно сжалось. «Что за по*бень такая?» Я поморщился, отвернувшись, и начал прислушиваться к собственным ощущениям. Внезапно в памяти, словно цветные картинки, начали возникать не такие далекие воспоминания – как она, впервые увидев меня после комы, от страха ударилась спиной об изголовье кровати, лишь бы оказаться подальше от меня; как грубила и хамила, едва поняв, что жизни ее ничего не угрожает; как впервые поблагодарила за то, что спас ее; как вернулась из похода по магазинам и упрямо лежала полуголая на софе, пока я не отнес ее на кровать; как напилась и залепила мне мою первую в жизни пощечину, а потом заснула у меня на плече; как каждый день умоляла научить ее драться на мечах; как ждала меня после миссий; как обрабатывала мои раны и готовила мне карпаччо с корицей; как обижалась, плакала, но все равно прощала… Как отдалась мне… Как стала только моей… Как твердила, что ненавидит, а оказалось, что… любит. В груди что-то громко и гулко билось, разрастаясь, и мне показалось, что я сейчас задохнусь. Это было настолько потрясающе и отвратительно одновременно, что я испугался, что умираю. - Проклятье! – выругался я громко. – Что же ты делаешь-то со мной?! Резко поднявшись, я пододвинул кресло к столу и начал разбирать бумаги – думал, монотонная работа меня отвлечет. Как же! Попытка отсортировать беспорядочные отчеты, шифры, карты, счета, договора и попросту какие-то бумажки, неизвестно как оказавшиеся на моем столе, именуемые мусором и немедленно отправляемые в корзину, закончилась тем, что я все, к чертям, перепутал. После того, как я второй раз начал перебирать то, что выкинул, и нашел в этой куче два нотариальных заявления, три карты для важных миссий и письмо Тсуны к Занзасу – которое я, ухмыльнувшись, так среди мусора и оставил – то понял, что своими действиями только прибавляю себе работы. Вздохнув, я вышел из комнаты и направился в гостиную, но решил заглянуть в винный погреб, дабы хоть как-то поднять себе настроение. После второй бутылки лучше мне не стало – наоборот, на душе становилось все сквернее и сквернее. Если я был бы бабой, уже точно разревелся бы от безысходности, но так я просто лежал на кожаном диване, уныло глядя в высокий потолок, в некоторых местах покрытых серебристыми нитями паутины. Я сам чувствовал себя попавшим в точно такие же липкие сети, абсолютно запутавшимся и все более по этому поводу раздражающимся. За полночь я вернулся к себе, решив, что женщина могла уже проснуться, но она продолжала пребывать в беспамятстве. Забеспокоившись, я снова потрогал ее лоб, но температуры не было. Вернувшись в кресло, я подпер рукой подбородок и закинул ноги на подлокотник. - Скучно мне, женщина. Даже поговорить не с кем. Вдруг мое подвыпившее сознание вычленило нестройную мысль о том, что я никогда и ни с кем не разговаривал столько, сколько говорил с ней. И я имел в виду именно обыкновенный разговор – не отчет, не план миссий, не тактическо-стратегическую дребедень, а простую беседу, призванную спасти двух людей от одиночества. «Одиночество. Да, все мы в Варии одиноки, хоть и не признаем этого, не признаемся сами себе». Хоть мы и скованны одной цепью, одной судьбой, но никто особо не огорчится, потеряв сослуживца. Единственный человек во всем этом огромном замке, которому действительно есть дело до меня, кто расстроился бы, случись что со мной, лежал сейчас прямо передо мной. «И неужели я не могу попытаться хотя бы… … … Бл*, напился». На грани сознания я уловил шорох одеяла, и тут же проснулся, пригвоздив собирающуюся подняться женщину обратно к постели. - ВРООООЙ, ЖЕНЩИНА, НИКОГДА МЕНЯ ТАК БОЛЬШЕ НЕ ПУГАЙ! Рена удивленно заморгала, очевидно, плохо понимая, что случилось. - Что вообще произошло? – сбившимся от неровного дыхания голосом спросила она, глядя мне прямо в глаза. - Почему ты не сказала, что плохо себя чувствуешь? – Мне захотелось ее поцеловать, но я все не мог на это решиться. - Да что такого? У меня болела голова, потом знобило немного… Я не придала этому особого значения, - женщина о чем-то задумалась. Вдруг на лице ее вновь заиграла коварная улыбка: - Что намного важнее – я тебя с ног сбила! Я слез с нее и сел на постель. - Просто я не ожидал от тебя ничего такого и расслабился, - «Читай: думал во время боя о всякой ху*те и доигрался». - Да лааадно, не надо оправданий. Как же ты теперь жить-то будешь с этим? Тебя баба побила! – Умеет же она выводить меня из себя. - ВРОООЙ, ЖЕНЩИНА, - я снова схватил ее за запястья, прижимая всем телом к кровати, - ТО, ЧТО ТЫ СБИЛА МЕНЯ С НОГ, ВОВСЕ НЕ ЗНАЧИТ… Наши лица были в каком-то сантиметре друг от друга, Рена скользнула взглядом на мои губы, чем сбила меня с мысли. «Вовсе не значит, что ты меня побила. Ты бьешь меня намного сильнее и больнее, но совсем другим». Я медленно приблизил свое лицо, не решаясь сделать последний шаг, но все же поцеловал ее. Женщина тут же обняла меня за шею, и я выпустил из рук ее запястья. Я обнял ее за талию, правой рукой спускаясь ниже, к бедру. Женщина тяжело задышала, из груди ее вырвался стон, и я понял, что сейчас не сдержусь. И я уже хотел поддаться нахлынувшей страсти, как в мозгу отчетливо прозвучало: «Нельзя!» Отстранившись, я сел, еле сдержавшись, чтобы не треснуть самого себя по лицу. - Ты чего? – хриплым голосом изумленно произнесла Рена. - Ты день без сознания провалялась, тебе нужно поесть и отдохнуть, - ответил я, глядя в окно. «А потом что? Как ты будешь объяснять это потом?» - Но я хочу… - Не обсуждается! – рявкнул я и вышел из комнаты. Я шел на кухню сам не свой, в голове все смешалось от ее томного «я хочу». Я знал, что не смогу спать с ней, пока сам в себе не разберусь, однако отказывать, когда она так говорит… - Есть что-нибудь из жратвы нормальной? – спросил я у снующей взад-вперед служанки. - Есть салат «Цезарь», лазанья, фетучини с… - Грибов не надо. – «И так безумия хватает». – Давай салат с лазаньей и какой-нибудь хрустящей х*йни, типа яблока или груши или что там еще есть. - Вам для сеньориты Ринальди? А почему она вчера не обедала и не ужинала? - Потому что в обморок грохнулась. Голодный, - зловеще произнес я. – Кормите плохо. Бедная девушка побледнела и от ужаса чуть не затряслась. - Шучу я. Херово ей просто. Служанка с облегчением выдохнула. И вдруг, задумавшись, как-то хитровато на меня посмотрела. - Может быть… хотите еще взять мороженого? Или сметаны? Ягоды в морозилке точно где-то есть. - Что? Зачем это? - Нууу… Женщины любят есть такие вещи… в таких случаях, - неопределенно произнесла она, окончательно меня запутав. - Вроооой, в каких таких случаях? - Хотя… на таком месяце, наверное, еще рано. Если ее тошнит… - С чего ее должно тошнить? – поразился я. И тут меня осенило, про какой месяц она говорит. «Вашу гребанную мать! Люди в этом замке точно сведут меня с ума!» - ВРООООЙ, ТУПАЯ ТЫ ДУРА! ЭТО СОВСЕМ НЕ ТО, О ЧЕМ ТЫ ПОДУМАЛА! У НЕЕ ЧЕРТОВ ОЗНОБ, А НЕ… НЕ… - У б-беременных д-девушек часто п-поднимается т-температура, - отскочив от меня на десяток метров, заикаясь, произнесла девица. В полнейшем ужасе я уставился на нее, отчаянно пытаясь придумать для себя хоть какое-то спасение. - И… на какой день это проявляется? – севшим голосом поинтересовался я. - День? Думаю, не раньше месяца точно. - Месяца! - Я выдохнул. – Тогда точно нет причин для беспокойства, - пробормотал я себе под нос. – Тащи жратву давай, фантазерка.