Could you please?

После того случая за ужином, когда я чуть не зарезал отца. Меня отвезли в психическую клинику. Приняли меня здесь, как родного, от чего мне было не по себе. Там я уже находился две недели, осталось ещё столько же. Отца тоже увезли в больницу, там его перемотали всего, наверно забавная картина вышла. Воображение рисовала мне его всего в бинтах, прям как мумию. Было ли мне жалко его? Наверно нет, ведь ему никогда не было жалко меня, а соответственно и мне его жалеть не за что. Мать должна была забрать на днях его домой. В больнице, когда забрали отца, она сказала, что он «неудачно подрался» — хах, вот как она называет мою защиту от этого тирана. Мать меня иногда навещала. Она приносила разную еду и одежду. Причина, по которой я здесь, это то, что я будто слишком фантазёр и, что эти фантазии чуть ли не довели меня до убийства собственного отца. Конечно же, все как обычно выставили не в том свете. Но я уже привык и не стал спорить. Что здесь, что дома — всё одно. А здесь даже возможно и лучше. Но вообще жизнь в больнице была неплоха. Я был в палате один, мой сосед съехал на следующий день после моего приезда. Их я видел и здесь. Здесь даже больше. Только многие были не вполне адекватны. Поэтому количество невменяемым людей для меня здесь было в несколько раз больше, чем для всех остальных. Но я боялся с ними разговаривать. Они все выглядели ужасающе. Будто не до конца разложившиеся — они лежали везде. В коридорах, процедурных, даже на лестницах. Их лица были ужасны и отвратительны. Я делал вид, что не замечаю их, потому что слишком боялся. Мое обычное утро: приносят завтрак два санитара. Потом ведут меня на прогулку. А затем я занимаюсь с учителем. Но вдруг в один из дней, в комнате для занятий я замечаю несколько детей, которые играют. — На что ты там смотришь? — спрашивает моя учительница. — Я… Я задумался просто. — О чем? Мне кажется, что ты там, что-то увидел. — Только не говорите никому, иначе все подумают, что я не в порядке, хотя это вовсе не так. — Да? Ну, конечно. Глаза учительницы были добрыми, но всё равно не хотелось ей говорить той правды, что была у меня на сердце. — Нет, ничего я там не вижу, я просто думал, ну знаете, о том, что я хочу летать, да… Не рассказывайте никому только. — Не расскажу, конечно, ну вот, а ты боялся сказать, — она улыбнулась, её лицо было таким хорошеньким. Когда наш с ней урок подошёл к концу, я ещё раз взглянул в угол комнаты, где были детки. Учительница собрала вещи и уже стала уходить, у меня была пара минут перед тем, как меня уведут в палату санитары. Я подошёл к детям: — Привет, — сказал я им. — Он нас видит, не может быть, — шептались дети друг с другом. Я им улыбнулся и протянул пару конфет, которые у меня завалялись в халате, с приезда мамы. Их лица тут же засветились, и они забрали сладости. — Как вас зовут? — спросил я. — Мы… Мы уже не помним, нас столько лет никто не звал по имени, что мы уже забыли их. А как зовут тебя? — Джорди, можно просто Джо. Я нахожусь в палате номер пятьсот шесть, что на пятом этаже, так что заглядывайте. Тут уже в дверях появились санитары, которые повели меня наверх. Я слышал, как дети за моей спиной кричали: «Пока, Джорди» и обсуждали меня. Я был рад, что нашёл и здесь своих друзей Когда я вернулся в палату, я долго лежал и думал, сколько здесь таких душ, которые веками живут никем незамеченные. Мне становилось от этого грустно, ведь я сам тоже для всех был такой «душой», несмотря на то, что я все ещё живой. Эти мысли медленно усыпляли меня и в итоге я вовсе заснул.