Сигареты заканчиваются в полночь

Они сидят какое-то время в тишине, плечом к плечу, каждый погруженный в свои мысли. Персиваль тянется к сигаретам и морщится от того, как бинты сильнее нажимают на царапину. Щелкает зажигалкой и, чувствуя на себе взгляд, вздыхает, передавая второй по ценности, после бумажника, предмет в руки парня. Криденс тоже закуривает и выдыхает горьковатый дым через нос, прикрывая веки и чуть улыбаясь, спокойно, расслабленно, но пальцы, сжимающие фильтр подрагивают от еще не схлынувшего адреналина, и мужчина еще раз убеждается, что за этим хрупким фасадом — целый океан. Персиваль смотрит на Криденса неприлично долго, пока тот наконец не открывает глаза и не ловит в плещущуюся в них мягкую тьму. И в этот момент окончательно приходит понимание, что нельзя допустить такого, как сегодня. Вкус никотина во рту на мгновение обращается привкусом пепла, и Персивалю впервые за долгое время кажется, что он все еще способен бояться. Нужно хотя бы попытаться остановить все сейчас. Мужчина достает телефон из кармана джинсов и набирает сообщение напарнику, достаточно понятное, чтобы его можно было пересказать шефу. Бэрбоун не сводит глаз с гаснущего экрана и лишь вопросительно смотрит, ожидая дальнейших действий, но:  — Собирайся и езжай в школу, — его голос не дрожит, но прежней отрешенности не достает.  — Что? Погоди, но…  — Не спорь со мной, просто возьми свой велосипед и езжай в эту гребанную школу. Грубо, но так надо — этим он прикрывается от разочарования на бледном лице, вставая с кровати и подходя к окну. Грейвз замирает с телефоном в руках и хмурится, когда парень отрицательно качает головой и явно не собирается просто так покидать насиженное место на кровати.  — Криденс, я тебя прошу, там хотя бы безопаснее, — договорить он не успевает, так как на экране смартфона высвечивается номер бостонского полицейского участка, — да, сэр, добрый день. Спасибо, что так быстро решили ответить.  — Ничего, Грейвз, мне уже рассказали что у тебя там стряслось. Ты мне вот что скажи, — мужчина на другом конце провода прочищает горло, выдерживая неуместную паузу, — в тебя стреляли? То есть, не как в тот раз? Помнишь, твой врач говорил, что это возможные последствия и…  — Да, я на все сто процентов уверен, что в меня стреляли, — Персиваль не выдерживает и прерывает собеседника на полуслове, запросто перечеркивая свое обычное поведение с начальником, — и нет, у меня не было никаких приступов, сэр. Это… Это связано с этим делом, наверняка.  — Ты видел стрелка? Ну или хотя бы свидетели у тебя есть?  — Нет, сэр, — мужчина бросает взгляд на замершего на кровати Криденса, просчитывая в голове возможные варианты, — нужно было поскорее убраться оттуда, пока он мне голову не снес. И это довольно безлюдная местность — какие свидетели. Мальчишка удивленно вскидывает вверх брови, но потом понимает причину, кивая в такт словам мужчины. Да, в Бостоне, да и здесь, совершенно не нужно знать, что мужчина ездит по местам преступления с выпускником старших классов.  — А пистолет? — шеф осекается, но слова уже эхом звучат в голове, переплетаясь с собственными мыслями. Да, действительно, какого хрена он сам не додумался до такого?  — Какой… Какой пистолет, вы же отняли его у меня, когда меня выписали! Господи, я клянусь, что было два, слышите, два выстрела, меня задело, если хотите, вышлю фото — Грейвз устало трет глаза, — я прошу как раз о том, чтобы мне снова выдали оружие, сэр. По окончании дела можете забрать обратно, но сейчас, я прошу, на две, три недели.  — Персиваль…  — Сэр, я прошу. Если вы мне не верите… Сигарета в пару долгих затяжек заполняет легкие, но ожидаемого успокоения все равно не приносит. Персиваль отнимает фильтр от губ и мысленно считает про себя, задерживая дыхание. Раз-два-три…  — Я верю, но, — снова слышится шелест бумаг, и мужчина замирает посреди комнаты, почему-то вдруг зная, что листает его начальник непосредственно его собственное дело, — нам будет нужна повторная психологическая проверка. Прости, по-другому нельзя. Вот и все. Персиваль усмехается, ощущая свернувшееся в горле колючей проволокой разочарование. А чего ты хотел от той же машины, которая тебя запихала в этот городишко и повесила сверху это явно неподвижное дело? Явно не пистолета с патронами и разрешения, которые они забрали еще до того, как его выписали из больницы.  — Грейвз, ты знаешь правила, — в голосе на том конце трубки слышится совершенно неперевариваемое сочувствие.  — Да, сэр. Я знаю. Он не прощается — просто вешает трубку и только сейчас ощущает, как тлеющая бумага жжет пальцы. Грейвз быстрым движением тушит сигарету и старается не сорваться на исступленный крик, сжимая и разжимая подрагивающие ладони. Ему хочется что-нибудь разбить, подраться, наконец, просто лечь и не просыпаться еще дня два, пока снег не засыплет все вокруг. Кто мог стрелять? Для чего, ведь они так ничего и не нашли там, Грейвз совершенно не может понять мотивов, кроме того, что какой-то охотник любитель с не слишком хорошим зрением просто решил пальнуть по чему-то движущемуся. Бред, но это же Катлер — тут этих придурков была почти половина города, так может, это и не безнаказанно скрывшийся маньяк, а всего лишь любитель поохотиться на оленей? Бессвязные рассуждения прерывают холодные ладони, касающиеся плеч и горячее дыхание в шею. Персиваль вздрагивает от внезапного прикосновения, но Криденс лишь теснее прижимается и успокаивает, как наверное, никто не успокаивал его самого.  — Тшш. Все хорошо, — мальчишка прислоняется лбом к затылку и вздыхает, выравнивает их дыхание, сжимая пальцы на чужих плечах с каждым вдохом-выдохом, пока прежняя разрушительная ярость не прячется где-то внутри. Персиваль прикрывает глаза и чувствует, как от них обоих пахнет обеззараживающим средством, бинтами и никотином. Безумный, совершенно безумный день, который еще не скоро закончится. И ему так хочется остаться еще ненадолго здесь, в своей комнате, но в голове уже начинает строиться план.  — Идем. Провожу тебя. На улице снова падает хлопьями снег, поземкой протягивающийся вдоль асфальта, пока ветер с Атлантики пробирает до костей. Грейвз поднимает голову к низким сизым тучам и пытается вспомнить, когда в последний раз видел солнце и яркое голубое небо. Дыхание паром срывается с потрескавшихся от мороза губ, а Персиваль лишь вдыхает глубже, пока легкие не начинают болеть так же остро, как рука при движении, пока горло не немеет, пока он не перестает чувствовать призрачного вкуса никотинового поцелуя и мерного дыхания рядом. Входная дверь хлопает позади — Криденс застегивает куртку и присоединяется к бесполезному созерцанию мрачного неба, стоя плечом к плечу. Мальчишка обижен, не хочет уезжать, ведь они оба понимают, что в то место Грейвз наведается еще не раз.  — Может, это и правда была случайность? Сам же говорил, сейчас в лесу полно оленей.  — Сам-то в это веришь? Ты даже не знаешь этих людей, — Бэрбоун тяжело вздыхает и касается рукава куртки, чувствуя под кончиками пальцев холодную кожу с ледяным вкраплением тающего снега, — у каждого третьего, дома на стене, висит ружье. И мы явно далеки от того, чтобы узнать мотив до того, как в этом лесу снова откроют огонь. И у тебя нет пистолета.  — Захотят убить, даже пистолет не спасет, — мужчина перехватывает узкую ладонь и чуть сжимает в своей, — не волнуйся и езжай в школу, Криденс. Там тебе сейчас будет безопаснее, чем со мной.  — Хорошо, но… Ты точно в порядке? Если что, заходи к Куинни, я там часто бываю. Криденс улыбается, дергается, чтобы обнять, но вспоминает, что они уже не в доме и чуть опускает плечи в поражении перед суровыми незримыми судьями. Но улыбка не исчезает, просто скрывается в тени надвинутого на глаза капюшона толстовки.  — Пока, Грейвз! Мужчина провожает взглядом худощавую фигуру и, выдыхая облачко пара, отгоняет мрачные мысли. Нет, стреляли не в Криденса, в него. Перед глазами все еще стоит недоумение на лице Криденса, когда прогремел первый выстрел. А значит, Бэрбоун в безопасности, по крайней мере пока.  — Мистер Грейвз, вы скоро зайдете в дом? Миссис Эмбертон скрещивает на груди руки и хмурится, когда Грейвз кивает ей и поворачивается немного боком, инстинктивно заводя раненую руку чуть вперед. Бинты снова соприкасаются с порезом и он выдыхает тихое, едва различимое:  — Черт. Женщина ничего не говорит на это и уходит в дом, бросая через плечо что-то о том, что обед скоро станет ледяным, если Грейвз и дальше намерен торчать «на этом жутком морозе». Мужчина усмехается и взбегает по ступенькам, в последний раз оглядываясь на пустую дорогу. Никого. Но даже на безлюдной улице не покидало ощущение, что чьи-то глаза все время рассматривали, наблюдали.  — Бред. Он одним слитным движением закрывает дверь и стряхивает с плеч снег, направляясь снова к себе за ключами от машины. Мигрень, кажется начинает возвращаться, не иначе как от недосыпа, а схлынувший наконец адреналин дает полностью насладиться выстрелом по касательной пульсирующей болью. Персиваль уже вспоминает куда успел деть целую пачку аспирина, когда его окликает хозяйка дома:  — Мистер Грейвз, подойдите. Линетт сидит на кухне за столом, расправляя руками новенькие рулоны бинтов. Мужчина с подозрением рассматривает их и стоящую рядом бутылку из темного стекла.  — Долго будете стоять? — женщина указывает на соседний стул, — давайте, у вас же опять множество «неотложных» дел, а мальчик наверняка неплотно перевязал руку. Стоп. Грейвз вскидывает голову и хмурится, все внимание концентрируя на миссис Эмбертон. Откуда она знает, они ведь прошли специально так, чтобы она ничего не заметила…  — Бросьте, у вас на куртке кровь. А теперь не будьте как ребенок и садитесь, обещаю, больно не будет. Персиваль фыркает в ответ на подобное заявление и стягивает куртку, а затем и свитер, оставаясь в футболке. Осторожно придвигается и вытягивает перебинтованную руку.  — О, он постарался, только туже надо было, тогда раздражения можно было бы избежать, — Линетт разматывает бинты и тут же проводит ваткой по царапине, — терпите, что вы как ребенок, мистер Грейвз!  — Простите. Не люблю все это лечение.  — Ну так уж нужно, чтобы не умереть, — она качает головой, туже затягивая в несколько слоев и наконец завязывая кончики бинтов, — вы упрямы, как и все местные. Даже не скажешь, что вы из Бостона. Персиваль усмехается и кивает. Да, по нему теперь уже точно ничего нельзя сказать. Он бы и сам не решился судить по собственному отражению, где ему место: в мегаполисе или же в этом крохотном мирке, потонувшем в тучах и снегу.  — У меня есть кое-что для вас, — Линетт тянется к коробке, стоящей неподалеку, доставая сверток, — это моего сына, он… Он служил. Грейвз хмурится, но принимает завернутый в цвета хаки ткань предмет, ощущая знакомый вес и ложащуюся в ладонь форму.  — Я не могу, — словно ребенок, получивший долгожданную игрушку, он замирает, когда пальцы смыкаются на гладкой черноте ствола, проходятся по спусковому крючку, очерчивают курок…  — Вам он хотя бы будет полезен, — миссис Эмбертон смотрит на пистолет, а затем на Персиваля, — кто в вас стрелял, мистер Грейвз?  — Не знаю, — срывается с губ непроизвольно, — но это было в лесу, возле тех могил. Линетт прикрывает глаза и кивает, потирая лоб, словно бы ни минуты не сомневалась в том, что именно там все могло закончиться сегодня.  — Они часто там стреляют. Безумцы… Я им уже сто раз говорила перестать, но вроде как там оленья тропа была всегда, и они не хотят уходить. А скоро годовщина еще, родители захотят прийти может быть…  — Они?  — Да, знаете, Ковальски, они все в семье, ну кроме младшего, охотники. Да и иногда ходят с компанией, так что человек шесть точно наберется. Будьте осторожнее, мистер Грейвз. Тут в каждом доме припрятано ружье. Она хмурится и больше ничего не говорит, вставая и снова все внимание сосредотачивая на плите и готовке. Грейвз еще раз осматривает пистолет и, вознося всем известным богам хвалу, засовывает за пояс, пряча под футболкой.  — Я так полагаю, обедать вы не будете?  — Мне нужно в участок. Спасибо, что… Подлатали и за пистолет тоже, — Персиваль надевает свитер, быстро застегивает куртку и выбегает из дома, позабыв и про аспирин и про ключи от автомобиля. Пистолет приятно греет спину, и мужчина даже не обращает внимания на снова звучащий звон церковного колокола, уже надежно скрытого зимней пеленой. В участке как всегда отовсюду веет сонным царством. Грейвз почти что звереет от одного лишь сонного вида полицейских, но боль в руке сдерживает и одновременно раздражает до сжатых кулаков. Он игнорирует подозрительные взгляды, хотя и сам знает, что выглядит не лучшим образом.  — Голдштейн! — выкрикивает на весь участок и почти тут же замечает нужные испуганные глаза и растрепанное каре. Девушка подлетает к нему через несколько секунд, поправляя на себе форму и с готовностью вздергивая подбородок.  — Вы что-то хотели?  — Да, мне нужно, чтобы вы меня отвезли, — тугая повязка в этом виновата или же острая необходимость в компаньоне, он не уверен, но точно не хочет возвращаться домой за ключами, — туда, где сейчас проживает Ричард Григ, у меня данных по нему недостаточно. Тина замирает. Приоткрывает рот и совершенно не знает куда себя деть, спиной ощущая ухмылки коллег, пока Грейвз явно наслаждается зрелищем. Да, девочка, ты зря попросилась в первые ряды ко мне. Лучше бы сидела как они и лопатила бумажки, а не бросалась помогать чужаку.  — Я… Мне надо доложить об этом, — она разворачивается на каблуках и забегает в кабинет к начальнице, прикрывая за собой дверь с различимым в такой необычной тишине стуком. Персиваль оглядывается и в притворном удивлении осматривает замерших на своих местах полицейских. Напоминает первый визит в участок. Черт, как же хочется, чтобы уже скорее настал последний. Предплечье снова начинает болеть, заставляя еле заметно поморщиться. Он ждет около четверти часа, прежде чем дверь кабинета распахивается и Тина вылетает оттуда с какой-то бумажкой и, о чудо, с ключами от служебной машины. Она гордо проходит мимо коллег и кивает усмехающемуся Грейвзу.  — Можете же, когда захотите, сержант. Тина оставляет его слова без ответа, лишь увереннее шагает к выходу, а мужчина еле поспевает за ней, то и дело поправляя куртку, прикрывая пистолет, заправленный за пояс джинсов. Ощущение оружия буквально под рукой успокаивает, и Грейвз снова чувствует себя почти прежним, откидывает волосы со лба и без возражений садится на вытертое сидение, в пропахший пудрой от пончиков салон. Даже ничего не указывает на то, что девушка настраивает волну радио на меланхоличные песни очередной певички. Плевать, ему нужен Григ и хоть какие-нибудь ответы на многочисленные вопросы.  — Ехать двадцать минут, — девушка ободряюще улыбается и плавно выезжает на дорогу. Они едут медленно. Чересчур медленно. Грейвзу даже начинает казаться, что Голдштейн делает это намеренно, но потом она показывает пальцем на знак ограничения скорости: 25 миль в час. Боже. Да быстрее пешком — Грейвз усмехается и кивает, откидываясь на спинку сидения и прикрывая глаза, слушая убаюкивающую мелодию.  — Сэр, мы приехали, — девушка аккуратно касается плеча и с сомнением смотрит, как Грейвз кивает, с трудом сглатывая, — с вами все хорошо? Мужчина кивает и говорит что-то вроде хриплого «да», стряхивая остатки беспокойного сна, от которого пальцы начинают трястись сильнее. Голдштейн видит это, но не подает виду — еще плюс балл за профессионализм. Она кивает в сторону одноэтажного дома в десятке метров от них, окруженного припорошенной пустошью.  — Вот здесь его дом, сэр. Он не вернулся в Катлер, когда его оправдали, решил жить здесь.  — Немудрено — Грейвз хмурится, выходя из машины, подставляясь под беспощадный ветер.  — Сэр?  — А вы бы захотели вернуться туда, где все до конца ваших дней будут считать вас виновной, сержант? — мужчина достает последнюю сигарету из пачки и закуривает, — Я вот нет. Тина ему не отвечает, только понуро опускает голову и идет к дому, даже не удосужившись расстегнуть кобуру. Конечно, только вопросы, но Персиваль словил не так мало таких «простых» пуль, чтобы доверять только-только освобожденному из тюрьмы строгого режима.  — Постучите и отойдите от двери, — он говорит это сбоку, рассматривая окна, выискивая хоть один источник света. Голдштейн только успевает подойти к двери, как та распахивается настежь, являя двум полицейским высокого лысеющего мужчину с пистолетом в руке. Ну просто отлично.  — Стойте! — Тина не успевает вытащить оружие из кобуры и беспомощно выкидывает руки перед собой, давая понять, что она не собирается нападать. Но Грейвз здесь не согласен.  — Еще одно движение, Ричард, и я стреляю. Мужчина вдруг поворачивается к нему лицом, совершенно спокойный, с уверенностью вскидывая руку с оружием.  — Вы уверены? На пороге собственного дома застрелите оправданного человека? Да вас самого вздернут. Персиваль усмехается и пожимает на это плечами. Всем плевать, жив ты или мертв. Даже проблем станет меньше, у некоторых так точно.  — Опустите пистолет, сэр, — Тина еще раз уговаривает, кажется понимая, что это бесполезно.  — А зачем вы заявились сюда? Решили еще раз так же «поиграть»? Еще и девушку взял, козлина… Григ снова наводит пистолет на Грейвза, но не успевает выстрелить — тот выбивает из слабой руки ствол раньше, чем палец увереннее ляжет на спусковой крючок. Он пытается бороться, но полицейский в пару движений прижимает его к стене, больно заламывая руку.  — А теперь ты с нами поговоришь, Ричард. Расскажешь про тех, кто к тебе заезжал, про то как сел, ну и параллельно извинишься перед этой девушкой за стресс, — Персиваль кивает в сторону ошеломленной Тины, — Голдштейн, идите, поставьте нам чайник или что там есть у этого… Через полчаса они уже наконец сидят в небольшой гостиной среди разбросанных по полу газет и извещений, повесток и просто обрывков бумаги. В углу стоят несколько коробок, набитых вещами.  — Не собираетесь распаковывать, — подмечает Персиваль, потягивая растворимый чересчур сладкий кофе из синей кружки, — или еще не успели? Григ усмехается и подается вперед, пытаясь напугать, но полицейский и бровью не ведет на это.  — Они выгнали меня из города. Сначала упекли за то, чего я не делал, а затем выгнали, когда все обвинения сняли. Господи, я десять лет провел за решеткой, а они… Суки. Тина морщится, но не решается сделать замечание по поводу лексикона. Бедняжка, это реальный мир, а не пряничный городок Катлер.  — И вы не можете нам рассказать об этих полицейских, что приходили?  — Они были из ваших, они и сами могут рассказать.  — Думаю, что все-таки не могут, — Персиваль многозначительно смотрит на Голдштейн и та выхватывает припасенный блокнот, — я из Бостона, меня прислали разобраться с делом, по которому вас обвинили. И я хочу знать, Ричард, знаете ли вы что-то, какие-то подробности, детали, которые раньше опустили. И о которых не рассказали полиции. Мужчина дергается, словно от удара и затравленно смотрит то на одного, то на другого полицейского.  — Полиции… Вы бы знали, как они вели это дело. Точнее, не вели. Они просто протащили меня по городку и эти люди. Они стояли и просто наблюдали, как меня хотели повесить! Прямо там, рядом с тем местом. Господи, я ведь только шел мимо, я только шел мимо, просто увидел как кто-то мелькал между деревьями, подумал, может, олень. А когда пришел, то увидел незакопанную могилу и… Господи, тот мальчик, я его знал, знал его родителей, виделся с ними в церкви. Вы не понимаете. Совсем не понимаете каково это — видеть ребенка знакомых мертвого, в земле! И потом они нашли меня. Ричард делает вдох и продолжает.  — А потом они протащили меня до участка, где уже ждал прошлый шериф, Мэнни, мы с ним же в покер играли по выходным. Сука, в покер! Он меня сам чуть не повесил и даже не стал слушать! Вы бы видели, вы бы видели… Столько шума, криков, они правда хотели меня повесить, особенно та женщина. Она их почти уговорила меня повесить, буквально сама набросила мне петлю на шею, но приехал кто-то из соседнего города и меня посадили к ним в машину и увезли, — мужчина впивается взглядом в Персиваля, — они бы не выпустили меня живым из города, вы понимаете, да? Понимаете?! Грейвз кивает и постукивает по подлокотнику кресла Голдштейн. Диктофон, включай диктофон.  — А та женщина. Ее имя, может, приметы?  — Я… Я не помню, — Григ хмурится, силясь, — нет, имя я не вспомню, но она была главой этого общества… Что-то вроде религиозной секты, я точно не помню. Я не помню…  — Хорошо. А те полицейские, что приходили, — Персиваль подбирает слова, — они ничего не хотели узнать? Ричард усмехается. Криво, безнадежно, почти скалится, словно раненое животное.  — Нет, они приходили… Приходили, чтобы убедиться, не стал ли я до конца педиком за десять лет. Господи, окажись они там, боюсь, и пары дней бы не протянули.  — Не сомневаюсь, — Персиваль кивает, зачесывая волосы назад, поднимаясь, — думаю, нам с сержантом Голдштейн уже пора.  — Да? — Ричард Григ, кажется, совершенно обескуражен такой новостью, — ну, хотя бы, может, заезжайте иногда. Просто проведать.  — Хорошо, — Тина сердобольно тянется к бывшему заключенному, но тот поднимает руки вверх, пока губы бесшумно шевелятся в бесконечном повторе какого-то слова. И уже выходя из заваленного бумагами дома, Грейвз успевает схватить с одной из коробок полностью исписанный клочок тетрадного листа. Охотниквлесуохотниквлесуохотниквлесу Грейвз знает, что Ричард положил записку туда не случайно. Помощь тем, кто и упек за решетку? Некое высшее чувство справедливости, а может, желание найти правду? Он не уверен, даже когда Голдштейн показывает ему диктофон и когда мужчина выходит из дома, чтобы помахать им рукой.  — Будто прощается, — недоумевает сержант.  — Может, оно так и есть. Грейвз больше не произносит ни слова, пока они едут до Катлера, прокручивает запись на диктофоне и слушает-слушает-слушает. Женщина в религиозном обществе. Стоп.  — Он говорил о ней, — осторожно начинает девушка.  — Мэри Лу, да, я понял.  — Нет, он еще сказал, что к нему приходили «проверить», что он не стал… Ну вы поняли, — Тина мнется, не решаясь сказать.  — И что?  — Криденс. Вы же в курсе, да?