***
Юрий обмотал шарфом шею своего ученика Макара. — Не дергайся. Лежи смирно. Макар, захлебывающийся кашлем, мог лишь качнуть головой. — Как один из сильнейших фигуристов по качеству скольжения мог вот так сразу взять и заболеть? Спасибо, что после соревнований слег. Тебя чего так угораздило-то? Юноша собрал в себе силы ответить: — Наверное, тренировки забрали здоровье. Еще я выходил сегодня на балкон, воздухом подышать. — Кто тебя загнал на этот балкон? Положение парня обязывало к снисходительности, но только в случае с Плисецким, возложившим на себя всю ответственность, это никогда не срабатывало. Он раздраженно цокнул. — Ногам покоя нет. Молодая кровь, почему бы не выйти не одетым на мороз, действительно? — Юрий поднял взгляд на девушку. — Пожалуйста, Тань, сделай чай. И градусник еще раз встряхни. — Затем опять обратился к Макару. — Раз не болел целый год, то думаешь, что традицию нужно соблюдать именно во время соревнований? Придется тебе взять перерыв на недели две-три. Как раз в гостиной появилась Таня, которая принесла горячий чай и затем стала интенсивно трясти градусник. В тот миг раздался настойчивый стук в дверь. Юрий обернулся. — Ну кто там ещё пришел? Когда он открыл дверь, то внезапно увидел старого мужчину. Лицо гостя испещрили нити возникших с годами морщин. В груди захлестывает волна жара, но Плисецкий так и не шелохнулся. Каждая связка тела налилась напряжением, сплеталась с другими в тугие узлы. К такому он не был готов. — Яков. Он его не встречал три года точно, с того дня, когда все началось. И теперь этот противный пенсионер стоит у его квартиры. Ноги сами понесли пришедшего внутрь, заставляя Юрия отступить. — Я к внуку. Заслуженный тренер в отставке бесцеремонно вломился в квартиру, где лежал на диване Макар, закутавшись в одежды, шарф и плед. Юноша, как раз определявший температуру, поднял глаза, когда услышал знакомый тяжелый топот ног и ощутил влетевший в прогретую квартиру шлейф январского холода, сохранившегося на замшевом пальто. — Дед? Как только Никифорова заметила еще одного мужчину, ее глаза метнулись к Плисецкому. Но в этой тишине, похожей на острейший нож, она задним умом сообразила, что перед ней сейчас Яков Фельцман. Возникало ощущение, что его глаза светятся яростью в тени темной шляпы. — Это еще одна твоя ученица? Сколько у тебя их всего уже? Юрий злился, но старался не показывать этого. — Таня… Присмотри за Макаром. Я вернусь сейчас.***
Воздух, давя на легкие, неприятно режет. Подошва скользит, соприкасаясь с дорогой. Остановившись у входа в подъезд, Фельцман, развернулся к бывшему ученику. — Слышал, Макар получил золотую медаль. Это прекрасно… Уже четвертая подряд. Плисецкий ухмыльнулся, озираясь вокруг: — Этот парнишка настолько легкомысленный, что даже рискнул проверить иммунитет на прочность. Юрий как никогда был уверен, что сегодня он будет выглядеть в глазах Якова увереннее, а не как обычно. — Гм… А ты всерьез взялся за дело. И как, еще не устал тренировать? За три года-то? — Представь, бодр и полон сил. Обещаю, Яков, твой внук достигнет еще таких вершин, что ты обязательно возьмешь свои слова обратно. — И что… потом ты вернешься в фигурное катание? — Вернусь. Это вызвало у Фельцмана усмешку. — Ну что ж, посмотрим. Ты давно мне не ученик, но я знаю тебя как облупленного. Признайся, что ты любишь своих учеников сильнее, чем фигурное катание. Ты будешь тренировать их и дальше, я вижу это. — Не говори ерунды… — Я старше тебя во много раз, Юра, и знаю, что к чему. Ты так следишь за ними, регулируешь поведение каждого, точишь их умения на максимуме, а это заставляет лишь восхищать других, в том числе и меня. — Нет. Не это. Когда Макар выиграет Гран-При, я уйду в свободное плавание. — А как же остальные? — Найду им другого тренера. Я и так потратил три года, чтобы тренировать его и еще троих, а недавно эта дочка Никифорова… — Ты не хочешь верить в свою же любовь к этой работе. Ты боишься сознаться в том, что на самом деле чувствуешь? Эта фраза была очень двусмысленной для Юрия. Он ничего не ответил и стал уходить внутрь подъезда, оставляя пустоту. Чем старше становился Юрий, тем уязвимее он был.***
Юрий и Таня столкнулись в коридоре и сразу же отошли друг от друга, будто каждого до самых кончиков пальцев пронял электрический ток. — Поговорили? — спросила Таня. — Нет. С той секунды оба прикусили языки. Упрямое нежелание обмениваться словами напоминало затишье перед бурей. — Мне нужно позвонить. — Юрий удалился, уходя на балкон. Коридор снова был пуст и холоден. Пар клубился над чашкой, стоящей на журнальном столике. Молодой фигурист Макар лежал под пледом, на досуге играя в телефон. — Все ещё плохо, Макар? — Таня села, пристроив руки на коленях. Легкие парня, собравшегося ответить, сотряс дикий кашель, а когда закончился, заболевший со слабой улыбкой прохрипел: — Да, хреновато так. Чувствуется, горло разодрало. — Поправляйся… Не расскажешь о случившемся? Я просто ничего не поняла. Макар протянул руку, беря чашку. — Долгая история, — сразу же после глотка. — На тот момент мне было шестнадцать… Я тренировался, а между тем дед и Плисецкий что-то обсуждали. Что ты думаешь, как оказалось, Юрий сказал, мол, он полон сил и может тренировать лучше, чем Яков, так как тот уже старый, ему нужна замена и прочее. — И Яков разозлился? — О-о-о… — Макар приподнялся на локтях, — это надо было видеть. Наорал на Плисецкого так, что и рупора не понадобилось. По всему катку пронеслось. Спор завершился тем, что дедушка поставил Плисецкому условие — если тот выдвинет меня по рейтингу, то одержит победу в споре и будет признан им как учеником, превзошедшим учителя. То есть, лучшим тренером. Естественно, Плисецкий закусил удила. Таня задумчиво кивнула. — Получается, он тренирует тебя давно. — Года три. Я, конечно, не из бунтующих, не сопротивлялся, но и сам-то не привык, чтобы меня тренировал кто-то еще. Как наставник, дедушка очень строг, но Плисецкий такой же, признаться, даже жёстче бывает. — И насколько ты возвысился в рейтинге? — На пять позиций выше — это точно. В рейтинге сейчас занимаю двадцать пятое место, даже Плющенко обогнал. Макар поставил чашку на столик. — Я привык к тому, что тренер должен быть тверже камня, поэтому для меня нет ничего нового. — Я слышала от других учеников о Плисецком как о заботливом человеке. Это на самом деле так? — удивилась Таня. — Вообще, Плисецкий — странная личность. Как тренер, таких еще поискать надо. Как фигурист — красавчик, уважаю. Но как человек… до сих пор понять его настоящего не могу. Он закрытый для чужих, но для своих он искренний. Однажды я увидел, как он помогал своему дедушке дойти до дома, как гулял со своим племянником, игрался с ним на площадке, будто папа… Но я всегда подмечал, что он заботится и о нас. — Получается… настоящий в семье, но холодный для всего мира? — А так было не всегда. Когда он исполнял свое знаменитое Агапэ, то буквально обнажал свою сущность. Давай сейчас покажу. Макар свернул телефонную игру и нашёл в поисковике видеоролик многолетней давности. Таня устремилась взглядом в экран. «Что же он творит! Невероятный подросток! Четверной лутц, тройной тулуп, тройной аксель! Одна из сложнейших комбинаций! Замечательное исполнение элементов! Юрий Плисецкий известен многим как восходящая звезда фигурного катания, но сегодня элементы превзошла все ожидания. Просто великолепно!» — Ему здесь пятнадцать, — добавил Макар. — Правда классно исполняет? Таня все смотрела, не отвечая. Сейчас она знакомилась с новым Плисецким. С тем, который не затачивает ее навыки, как лезвия коньков, и не обстреливает осколками льда. Она познакомилась с тем Плисецким, который, пусть даже на несколько минут, проживал на катке маленькую жизнь и заставлял замирать сердце. Тонкий, легкий и хрупкий, как сверкающая серебром бабочка, которая, взмывая, опускалась на лед, как на холодное зеркало. Ощущалось, что это выступление было выстрадано, прожито и осмыслено очень глубоко. Он так нежен в этом костюме. И так красив… Макар проследил взгляд подруги. — Его энергия сравнится с мощностью робота. Я до сих пор тащусь от того, как он исполнял программу. То чувство, когда поставил её твой отец. Он вообще легенда. Улыбка невольно запечаталась на ее губах, сопутствуя словам: — Да, настоящая легенда. Девушка тихо воссияла. Надо не терять надежду, и отец найдётся. Но сейчас выступление Плисецкого окутало сознание максимально. И это было ново для девушки.***
Над головой вновь простирался ночной свод. Пальцы зябнули, холод пробирал до костей. Колючий ветер обвивался вокруг Плисецкого, вплетал в волосы снежинки. Мысли бродили в голове, норовили уколоть, но это было тяжело. Фельцман все еще не может признать мое превосходство. Я несколько лет борюсь за победу, и ничего. Ничего не сдвигается с места. Уже третий год это было для Юрия обременительным. Он старался, вкладывал силу в плоды работы, понимая, какая ответственность закрепилась за ним. Но иногда резервов терпения не хватало. Похоже, он сам себе вырыл яму. — Да пошло оно все к… — Юрий? Он вздрогнул, когда услышал свое имя. Таня вышла к нему на балкон. Юрий вздохнул, продолжая смотреть на простирающуюся в вечернем свете столицу. — Я пока побуду один. Не мерзни, заболеешь… И вновь в его словах забота. Снова забота… как и говорил Фельцман. Но сейчас это звучало так, будто он и правда переживал. Но теперь между двумя встает стеной молчание. Никифорова, стоящая у порога и стискивающая дверную ручку, не знала, что чувствовать, а Плисецкий — что осознать. Два онемевших сердца сделали бросок в жар, затем — в холод. Все вопросы застряли где-то в горле. Девушка ушла, но перемешанные внутри огонь и лед образовали взрыв в душе. Допуская мысли о фигуристке, Юрий не знал, что с ним происходит. Его кожа, кровь, чувства… всё горело. Над ним небо, обожженное городскими огнями, а перед глазами кружится в танце снежное веретено. Три года назад я поспорил с Фельцманом, что моя команда фигуристов достигнет мировых высот и что я стану лучшим тренером поколения. Выигрыш спора для меня — дело принципа, и я вкладывал все свои знания в это дело. Весь свой опыт, все навыки — теперь они стали инструментами преподавания. Я стал обучать нескольких подростков, включая Макара (внука Фельцмана), тонкостям фигурного катания, в буквальном смысле стал жить этой работой. И рейтинг спортсменов показывает, чего я добился за это время. Если честно, хорошего мало. Результаты есть, но они не стремительные, не колоссальные. И это плохо. Это означает, что я недостаточно профессионален. А ещё... Я часто отвлекаюсь от своей цели. Есть одна причина. Она была сейчас у меня на балконе. Признаться самому себе, я бы хотел поговорить с ней просто так. Она из немногих, с кем мне легко.***
В ноутбуке скачивался какой-то документ. Полоска медленно ползла к ста процентам. За стеной допрашивали подозреваемого, а неотесанный напарник Данил, лишившийся энергии за день, уснул рядом с безостановочно работающим следователем. Отабек открывал в загрузках текстовые и графические файлы, выстраивая разнокалиберные гипотезы. Два месяца назад Алтын раскрыл целую серию убийств, но нынешнее дело, связанное с Никифоровым, никак не вязалось. Почему Виктор исчез перед самыми соревнованиями его дочери, и самое главное — кто за всем этим стоит? Среди собранной информации о фигуристе попались документы, которые раньше казах не заметил. В мыслях — опять сплетенные цепи. Предполагая, где мог раньше встретить запись, Отабек уплыл в море памяти. Ночь обернулась для мужчины еще одной бесконечностью. Еще одним многообещающим многоточием.