***
Занавески танцевали под мелодию ветра. Щека прижата к согнутому под ней локтю, а все мысли отскакивали кадрами от телефона, в который Таня вперилась взглядом и уже ловила легкую дремоту. Стрелки подползали к полуночи. Утро вытеснит ночь только через семь часов. Время истекает. Время заглатывает секунды, торопит, толкает. Время, чтобы прийти в себя и понять, что происходит в душе. Утро наступило быстро. Никифорова просовывала голову через ворот черной кофты, затем расчесывала волосы, задумчиво рассматривая себя в зеркале. На самом же деле сознание трепыхалось где-то на обочине, как человек у обрыва. Таня лгала сама себе. Она лгала, что всё хорошо. Она не выиграла соревнования. Её мать плачет каждую ночь, ожидая вестей, нашли ли Виктора. Сама девушка не может позволить себе заплакать. Но сердце рвется внутри. Ей нельзя проиграть. Она как стояла, так и продолжала стоять, зная, что чувства раздавливают ее всю. А еще… Плисецкий. Она думала обо всём, включая его. Она слышала в голове всевозможные голоса: плачущей матери, исчезнувшего отца, смеющихся друзей… и её молодого тренера. Она целиком пропускала их через себя и потом ощущала всем своим существом — напряжение пульсирует в каждой точке. Теперь она никуда не шла. Впервые она почувствовала настоящую слабость и мгновенно потеряла себя, время и реальность. Таня впервые не пошла не тренировку. Это было лучшим решением, иначе было бы только хуже.***
Несколько лет назад… Ссора ломает между Яковом и Юрием устоявшееся спокойствие, расщепляет на крохотные частицы. Тренер, раскаленный, обжигает словами, что сыпались из губ: — Я опять не вижу мотивации. Куда она теряется? В каком ты мире? Назови свою планету, я изучу ее и пойму, что к чему. Это ужасно — недопрыжки, слабые крюки, отсутствие ритма и полная неразбериха с контролем над собой. Раз ты так относишься к фигурному катанию, может, тебе пора перечеркнуть карьеру великого спортсмена? Он буквально выплюнул эти фразы в лицо, и тем самым дал отрезвляющую пощечину, после которой у Плисецкого закипело внутри, разбушевалось, требуя узды, пока не стало слишком поздно. Подросток сильнее сжал кулак. — Я поклялся, что буду тренироваться из последних сил. Я не отступлю, даже если вы уже встали на эту тропу войны. — Если это война, то тебе придется сдаться. Ты бездарность. Их взгляды скрестились, как мечи в поединке. Глаза, как врата одного и того же Ада, открытые друг другу на несколько минут и вынимающие души. — Вы глубоко пожалеете, что обо мне так подумали. Еще немного, и Плисецкий не выдержал, отрезав путь назад. Каждая мышца напрягается и у того, и у другого, а кровь бурным потоком течет по венам. — На словах-то вы мастер, умеете затыкать за пояс, но неужели вы и вправду думаете, что уничтожите меня? Юрий дерзновенно оттолкнул мужчину. Зелёные глаза подернулись вспыхнувшим, вполне ощутимым огнем. — Не останавливайте меня. Никогда, слышите?! Никогда не останавливаете меня! Плисецкий подскочил, когда сзади послышались резкие автомобильные гудки, скидывая своими звуками сон. Господи, это были всего лишь бредни из прошлого. Вокруг всё то же скопление машин, всё тот же город и снег, застилающий окна. — Ровно час в пробке. Замечательный день, ничего не скажешь, — пробурчал Юрий, когда взгляд остановился на электронных часах. Но парень был все еще был затуманен мыслями о том, каким он был, что его сломало и каким он стал. Но голос Фельцмана продолжал отдаваться в голове эхом. Стало понятно одно — в этой словесной баталии, которую он проживал в полудрёме, ничего не победило в нем. Тренер оказался сильнее его. Но этот диалог навсегда изменил Юрия, и он поклялся, что никогда не будет сдаваться. Это чувство снедало его целиком. Он пытался быть на первом месте во всём… В фигурном катании, в роли тренера, в роли лучшего среди учеников, в роли лучшего студента и даже в роли лучшего среди приятелей. И эта черта ему так напоминала Таню. Они в этом похожи: оба хотят добиваться своего, невзирая на преграды, оба сломленные, оба переживающие свои проблемы, но при этом она — всегда открыта и честна, а он — холоден и замкнут. А может это не так… Может они оба просто притворяются. Может они с Никифоровой слишком боятся показать, что они бывают слабы. Боятся показать всему миру… а ещё друг другу. Эта девушка никак не выходила у него из головы. Да и Юрий уже не пытался остановить эти мысли. Теперь он сладко растворялся в них, потому что они давно стали его спасением.***
Сполна удовлетворенный, доселе пребывающий в эйфории народ высыпал на улицы. Турнир фигуристов завершен, но ощущение присутствия на нем не хотело отпускать. Таня чуть позже тоже покинула стадион. В жилах все ещё лихорадило, сердце взмывало, но силы исчерпались без остатка. Сегодня она не попала даже в тройку лидеров, что было большим провалом для нее. Девушка наделала кучу ошибок, подвела себя и Плисецкого, а ещё, кажется, обзавелась парой синяков. Неудачно это всё. Видимо, тревоги дали о себе знать, и потому девушка не могла сосредоточиться на исполнении программы. После долгого воздержания чувств Таня наконец их выплеснула наружу, зная, что в этот раз она проиграла. Она заплакала, и уже было всё равно, если кто-то из её знакомых увидит это. Но этого не увидил никто. Больше всего Тане хотелось, чтобы её сейчас обнял папа, но он… должен найтись. А ещё… почему-то пронеслась мысль, что её мог обнять Юрий. Это слишком странно.***
Последние солнечные лучи купались в прозрачном воздухе. Тонкая, горящая оранжевым полоса на горизонте уменьшалась с каждой минутой. И этот угасающий блеск слабо играл на черных волосах Отабека, застывшего у открытого окна. Рядом — молодой напарник Данил, парень с каштановыми волосами и серыми глазами. Он, как его наставник, смотрел в недостижимую синеву неба. — Интересно, — сказал Данил. — За несколько дней до исчезновения в одном источнике появилась информация, что Виктор якобы специально сделал вид, что пропал, чтобы потом привлечь внимание общественности к его новому проекту. Отабек чиркнул колесиком зажигалки, прикоснувшись огненным языком к мгновенно задымившемуся кончику сигареты. Делая первую затяжку, он казался с виду отчужденным, отрезанным от всего мира, но к разговору подключился сразу же: — Еще один нелогичный бред очередной желтушки. Виктор никогда не пользовался услугами чёрного пиара, а такое даже пиаром не назовешь. Он бы не стал так делать. — Да понятно, что бред, в который мало кто поверит. Единственное, что подозрительно — один блогер якобы утверждает, что Виктор на самом деле хочет вернуть себе популярность таким способом. — Они любят зарабатывать на таком, не забывай. Отабек сжимал пальцами около губ тлеющую сигарету. Мысли — сплошная головоломка, и искать ключи при таком раскладе — занятие довольно трудное. Казах сделал последнюю затяжку и затушил окурок в пепельнице. Алтын сам чувствовал — он что-то упускал. Самое важное, но оно, как мыло, упрямо выскальзывало из рук.***
Несколько недель спустя Плисецкий впервые подвез девушку после тренировки до дома, удачным образом не оказавшись под прицелом вездесущих журналистских камер. Когда двое вышли из машины, по их лицам прошелся освежающий мороз. Никифорова почему-то не уходила. Она вдыхала мороз и смотрела на заходящее солнце. — Жаль, что в Москве март не начался с пробуждения природы. Все тот же снег… — шептала она, впитывая кожей лучи, которые точно бы проникали в неё и грели. Юрий, невольно отслеживающий действия Тани, заметил лёгкую улыбку на её губах. Он не отдавал себе отчет, что делает. Он просто смотрел на нее. Смотрел и вспоминал то, что видел раньше. Но сказать мог лишь одно: — Ты сегодня сияешь ярче солнца. Но Таня, будто не услышавшая его слов, продолжала стоять. Вдруг, подойдя сзади, Юрий сжал предплечья фигуристки. Тогда все окончательно замерло в ней и, казалось, вокруг нее. Юрий тихо произнёс: — Таня. Ты можешь не скрывать, что тебе тяжело. Ты можешь не скрывать, что тебе больно. Но никогда не считай, что ты проиграла. Это просто… тебе совет. Тем самым он помог ей не раствориться в безумных эмоциях, которые пару секунд назад властвовали над ней. Таня хотела что-то сказать, но не было сил. Она не хотела, чтобы Юрий её отпускал. Сейчас он был её единственной поддержкой. Плисецкий, вовремя вышедший из оцепенения, осознал, что сейчас слишком близок к ней. К дочери Никифорова. Самой далёкой для него. Всегда недосягаемой. Он резко освободил фигуристку из объятий. Нет. Только не эти мысли. И вот девушке опять холодно. Вконец растерявшись, Таня вновь не знала, что чувствовать. Плисецкий стоял к ней спиной. Сжимающий эмоции в себе, спрессовывая их, он погружался внутрь себя. Уходил обратно в машину, оставляя девушку наедине с зимней тишиной. Снег всё так же блестел под лучами солнца, плывущего в чистом небе. Таня понимала, что сейчас совершила большую глупость. Она позволила своим чувствам открыться. На руках все ещё оставался этот невидимый, тёплый след от рук тренера…