***
Тонкая светловолосая красавица оттолкнулась ото льда, перекручиваясь в воздухе. Выбившиеся из высокого хвоста пряди падали на глаза, прилипали к потному лицу. Секунда надо льдом. Успешно приземлившись под звук скрипящих лезвий и затем делая вращение вокруг своей оси с вытянутой назад ногой, девушка мысленно похвалила себя за преодоленный барьер, а потом стала выполнять замысловатую дорожку шагов. Однако сразу после прыжка и вращений, в контрасте с похвалой самой себя, ученица получила замечание от Плисецкого, как обычно, скрестившего руки на груди и жгущего взглядом. — Это разве двойной тулуп? Что сейчас ты мне показала? Светловолосая молча подъехала к нему в слегка подавленном состоянии. — О чем ты вообще думаешь? Девушка подняла глаза, когда услышала это. — Юрий Андреевич, подождите… у меня уже сил не хватает… Можно передохнуть? — Ладно, ты и так сегодня постаралась… — все еще под маской строгости. — Беги, пока я не передумал. — Спасибо вам, — кивнула девушка, когда присела на скамейку и принялась развязывать шнурки. — Так… — начал вслух размышлять Юрий, когда ученица ушла. — Ей еще нужно отточить повороты и перекруты, вот тогда все будет идеально. Насчет шагов и спиралей претензий нет… С прыжками придется не так трудно, но и запускать тоже нельзя… Хм. Может, сменить музыку на более плавную вместо того, чтобы пыхтеть, пытаясь попасть в ритм быстрой мелодии? В принципе, Ольге тогда будет легче, да и композиция танца вполне хороша для высоких баллов. Юрий занимался с ней вплоть до самого вечера, когда по идее занятия должны заканчиваться. Она безукоризненно справлялась с каждой новой задачей, пусть это стоило времени, сил и терпения. В этом плане Плисецкий называл ее лучшей ученицей, но лично для себя, а не в укор другим. — Ты уже готова? — обернувшись на звук открывающейся двери, Юрий заметил, что юная фигуристка вышла из раздевалки. — Да, сейчас поеду. Еще раз спасибо за то, что пораньше отпустили. — Ольга, — позвал по имени. — Важный вопрос… ты согласна со сменой музыки и вообще всего концепта? Или тебя все устраивает? — Что вы, я уже влилась в танец, — улыбнулась она. — Мне просто нужно потом хорошо подкорректировать слабые места. — Раз все устраивает, тогда ладно. Мы продолжим тренироваться в том же темпе. Как дела с обещанной спиралью Бильман? А прыжок бабочкой? — Завтра вы ахните от восторга, уверяю вас. — Ну давай, удиви меня. Буду ждать. Ольга засеменила к выходу, где ее уже наверняка ждали. И теперь Плисецкий вновь один. Он продолжал смотреть в пустоту утонувшего в молчании коридора. В глазах чужих Плисецкий был здоров. В глазах чужих он оставался таким же сильным. И все это — только снаружи. Плисецкий знал, что сейчас творится с ним. Знал. И давно смирился с этим. А то, что нужно бороться — просто отговорка. Его почти ничего не спасет.***
Каток опустел. Сьемки программы были час назад закончены. После окончания первого эпизода здесь стало просторно. Так одиноко и свободно… Именно такую тишину любила Таня, оставаясь наедине с собой, своими мыслями. Никто не мешал размышлять. Можно тут находиться столько, сколько пожелаешь. Таня часто оставалась здесь.***
Отдаляясь от квартиры, Плисецкий, идущий сквозь дождь, сквозь секущие лицо капли, сквозь пелену сомнений и внутренних убеждений вернуться, отнюдь не ждал, когда его кто-нибудь позовет к себе. У него намечена цель — вот он к ней и идет. Из-под колес — фонтаны мутных брызг, и прямо на него. Только Юрий все равно не остановился. Неважно, что джинсы в безобразном состоянии. Неважно, что уже позднее время. Это единственные часы, которые отведены для таких встреч. Достаточно секретных и темных, чтобы проливать на них свет. Юрий шел, не подстрахованный ничем. Все это — звуки и ощущения — слились в его сознании в одно мгновение. — Что ты задумал? Его вопрос — в воздух, рассекаемый паром из губ. Весна в Москве еще достаточно холодная. Юрий остановился ровно в тот момент, когда расстояние между ним и мужчиной, ожидающим его под фонарем у моста, составляло два метра. Человек-загадка обернулся. — Ты должен вернуться и закончить то, что обязан, — заговорил он, поднося зажигалку к кончику сигареты. — Разве? — съязвил Плисецкий. — Кажется, ты говорил, что соблюдение условий должно быть обоюдным. — Говорил, — молодой мужчина, скорее ровесник, повернул к нему голову, отдаляя сигарету от лица. — Но ты этого так и не выполнил. Даже спустя полтора года — безрезультатно. А мы ждали, надеялись… Так что все взаимно. Ты не выполняешь наших условий — мы не соблюдаем заданных правил. По-моему, все честно. Мое терпение уже лопнуло, ну серьезно. Так долго ждать могут только сумасшедшие. — Ты уничтожаешь меня… — не выдержал. Юрий просто не мог смолчать. — Я смирился с тем, что страдаю от приступов из-за невыполнения условий. Я расплачиваюсь с вами таким образом здоровьем и жизнью. Так почему вы решили перейти на крайние меры? — Мы пересмотрели свое решение. Ты слишком сильный — тебя не убивают даже приступы… А вот гибель тех, кого ты знаешь и кто тебе дорог… — мужчина поймал горящий ненавистью взгляд, ехидно улыбаясь. — Мотивирующе, не правда ли? — Убийца. — Нет, Юрка, — мужчина бросил сигарету и двинулся вперед, наступая подошвой на нее. — Быть убийцей — в крови у тебя. Может, мне напомнить, кем был твой отец? Как и ожидалось — едва сдерживамое рвение дать по лицу. — Предупреждаю последний раз — на очереди тот человек, который тебе дороже всего. Ему уже все равно нечего терять, старенький. Руки тянут за куртку резко и грубо. Мужчина слышал дыхание Плисецкого, словно у разъяренного быка. И губы. Цедящие со всей ненавистью и долей отчаяния. — Поклянись сейчас же, что и пальцем не тронешь деда. Ни за что не тронешь. — Вот как? Тогда… ты тоже поклянись. И выполни то, что должен. Выхода нет. На кону жизнь самого близкого и родного. Жизнь дедушки. Юрий закусил нижнюю губу, что нервно дергалась. Мокрые волосы липли к влажному лицу, капли дождя стекали, как пот. Сердце фигуриста сжималось в тисках. А пальцы — разжимались, отпуская заклятого врага из хватки. — Выполни, — напомнил тот. — Иначе пострадает не только старик, но и твоя репутация… Мне не составит труда сделать так, что именно тебя обвинят в убийстве твоего отца, а не нас. Дождь окутал их целиком. Не усиливался, но и не утихал. Плыл под ногами мелкими ручьями и обтекал подошву. — Попытаешься хоть что-нибудь еще раз предпринять — поверь, сам пожалеешь. Любое твое слово — и твоему Отабеку с его командой останется недолго жить, поверь. Никакая подготовка и продуманность им не поможет. Просто по-хорошему… уничтожь Виктора и всё. Ну или хотя бы его дочку. Мне не принципиально. В любом случае, месть будет свершена, и никто об этом не узнает. На последних словах мужчина растворился в тени улиц, как будто его здесь никогда и не было. Но… был Юрий. И он не чувствовал себя живым. Он не обращал внимания на этот чертов дождь, не останавливал лихорадочных мыслей, что заполонили его голову, не слышал стука сердца, будто перестал существовать.