when you're in love all the lines get blurred

pov Юнги 0. Юнги не помнит, когда он встретил Чимина впервые. Это было приблизительно тогда, когда родился Джихун, но тогда он был слишком маленьким. Как слышал Юнги, мальчики появились на свет в одном роддоме. Их родители встретились в фойе с новорождёнными младенцами на руках и предложили друг другу прогуляться вместе. После этого они сблизились, и Чимин, сколько Юнги себя помнит, начал появляться в их доме очень часто. Самые первые воспоминания Юнги рисуют Чимина и Джихуна всегда вместе где-то вне досягаемости. Ничего особенно-то и не изменилось. По крайней мере, не для Джихуна и Чимина. Теперь Юнги кажется, что, должно быть, это случилось, когда ему было десять. После того, как кто-то научил его фразе «чужой — плохой» и он увидел, как Джихун беспечно бегает около проносящихся мимо машин, Юнги, решив, что он не доверяет, стал вечно волноваться за своего младшего брата и нервничать, что тот поранится или его похитят. Эта опека коснулась и Чимина, которого Юнги считал своим вторым младшим братом, пока в шестилетнем возрасте он в конце концов не спросил родителей, почему Чимин почти не спит дома, и они объяснили ему, что у него есть собственный дом и родители, которые не имеют никакого отношения к их семье. Звали ли его в свои игры младшие или родители давали распоряжение следить за мальчиками, Юнги провёл десять лет, следуя за ними по пятам. Обычно ему было достаточно издалека наблюдать за весельем брата и его друга и чувствовать странное, если не в какой-то мере одинокое, удовольствие, хоть иногда Юнги и предлагали присоединиться к игре. Позже он осознал, что ему особенно нравилось, когда смеялся Чимин. В его смехе, особенно тогда, было что-то такое, что заражало радостью. Чимин всегда был необычным. Из всего, что Юнги понимал в личностях как маленький мальчик, что-то в Чимине казалось особенным. Сам Джихун не был засранцем, но он был эгоистичным ребёнком. Его волновал исключительно он сам, как и многих детей, борющихся за собственное благополучие и склонных так поступать. Однако Чимин, как и Юнги, приглядывал за остальными. Он просто делал это немного шумнее, лепетал комплименты, спрашивал людей, счастливы ли они, и делал то, что только детям сходит с рук, когда они, пытаясь превратить твою хмурость в улыбку, прижимают свои пухлые ручки к твоим щекам, заставляя тебя подчиниться. Юнги предпочитал делать это на расстоянии, не отрывая пристального взгляда от тех, за кем он присматривал, но оставаясь тенью, пока от него что-нибудь не понадобится. Он до сих пор может чётко видеть перед собой картину десятилетней давности. Родители попросили его убедиться в том, что мальчики не убежали, пока готовился ужин, но это не было необходимым, потому что Юнги и так присматривал за своим братом. Разумеется, так как Джихун и Чимин ничто так сильно не любили, как превращать жизнь Юнги в нечто немыслимое, они уже удалялись от дома по улице, когда Юнги вышел наружу. Вид рванувших от дома мальчиков отдал по Юнги адреналином, и он погнался за ними так быстро, как могли нести его маленькие ножки. Он был так сосредоточен на беге, что почти не заметил, как те, за кем он гнался, возвращаются и, обгоняя друг друга, бегут домой, не подозревая о присутствии Юнги и соревнуясь, кто первым добежит до дома Минов. Как только Чимин вбежал во двор, он позвал Юнги и заметил старшего только после того, как Джихун, не в силах остановиться вовремя, въехал в его спину. Чимин и Джихун упали друг на друга. Юнги понял, что они уже вернулись домой без него, он тщетно попробовал притормозить и, зацепившись ногой за неровность асфальта, полетел лицом вперёд. Юнги попытался словить себя и выставил руки перед собой, чтобы предотвратить падение, но его импульс подвёл и руки соскользнули. Он локтями и челюстью наряду с коленями проехался по асфальту. После нескольких секунд немого потрясения, Юнги почувствовал жжение в каждом ушибленном месте, и из его глаз на автомате брызнули слёзы. Женщина, которая жила в доме по соседству, увидев, как он упал, спросила, в порядке ли он. Смутившись, Юнги согласно кивнул в её сторону и отвернул голову, чтобы она не поняла, что он лжёт. Когда он похромал прочь, он услышал, как она с тревогой спрашивала кого-то рядом с собой, как они думают, действительно ли он в порядке. Но он игнорировал её беспокойство в интересах своей гордости. Он больше был напуган, что его младший брат увидел его плачущего от пары синяков. Того, кто должен быть сильным и на кого можно положиться. Поэтому Юнги не пошёл в дом умываться, даже когда в голове звучал нежный голос, подозрительно похожий на голос мамы, ворчащий о возможных инфекциях. Вместо этого он поковылял на задний двор и сел на ступеньки крыльца, подальше от широких окон. Здесь он в конце концов дал волю горьким слезам и начал осторожно потирать свежие дырки на коленях джинсов. Кровь не шла, но он нашёл, что кожа на его локтях и ладонях ободрана до красноты, и это сопровождалось ужасным жжением. — Хён! —  раздался сбоку дома высокий голос, и Юнги, пытаясь заглушить хныканье, кашлянул и глубоко вдохнул сквозь всхлипывания. Из-за угла радостно выпрыгнул Чимин и тут же остановился, увидев удивительное: поранившегося брата Джихуна. — Проваливай, — буркнул Юнги, когда Чимин прыгнул в его личное пространство, чтобы рассмотреть повреждения, которыми щеголял Юнги. Не обращая внимания на нерешительные попытки Юнги уклониться, Чимин запрыгнул на ступеньку выше Юнги, чтобы возвыситься над старшим. Юнги начал тихо ворчать, когда почувствовал на своих ушах его влажные руки. Когда лицо Чимина, тщательно осматривающего каждый дюйм его кожи, вдруг оказалось в сантиметре от его собственного, Юнги растерянно замолчал. — Что ты делаешь? — выдавил Юнги, когда, казалось бы, довольный Чимин перешёл к осмотру ноющих коленей Юнги, чуть касаясь их. — Ищу бобо, — сказал Чимин и, как только он обнаружил, что кожа под порванными джинсами практически невредима, стал осматривать руки Юнги. Шокируя его в третий раз, Чимин начал прижимать влажные, неумелые поцелуи к каждому найденному синяку, несмотря на его несильные возражения. Он был достаточно умным, чтобы касаться кожи выше повреждений, а не самих ран. Юнги подумал, что этим и кончится, но Чимин снова встал во весь рост и, воспользовавшись своим преимуществом в лице ступеньки, стёр дорожки слёз с вспыхнувших щёк Юнги. Держась за его плечи, Чимин наклонился и звонко поцеловал места, где были слёзы. — Теперь всё будет хорошо, хён, — пообещал Чимин со слишком широкой улыбкой на лице, показывая три недостающих зуба, которые, как помнит Юнги, он потерял, когда споткнулся и ударился ртом о стол. И от этого воспоминания боль Юнги утихла. Чимин протянул руку Юнги. — Пойдём внутрь? У Юнги, осторожно берущего руку Чимина и позволяющего вести себя в дом, в глубине души звучит негромкий голос, напоминающий ему, что он должен заботиться о Чимине, а не наоборот. Когда Чимин, полностью спрятав свою маленькую ладошку в руке Юнги, завёл его внутрь, у Юнги было странно тесно в груди. Сначала он подумал, что это отрыжка, но в этом чувстве было что-то другое, приятное. Это было чувство теплоты и безопасности, похожее на то, когда мама тесно подминала одеяло по его бокам и целовала в лоб прямо тогда, когда он уже засыпал и мир казался идеальным. Но спустя несколько лет, когда Юнги случайно услышал, как его брат и «друг» детства обсуждали, как он им не нравится, он ощутил крушащее разочарование и начал осознавать, что его чувство было необъяснимо связано с Чимином. У него заняло много времени, чтобы придать к этому значение «любовь». v. Юнги не знает, сколько он проспал, но уж точно недолго, когда раздаётся стук костяшек о дерево, вытаскивающий его в сознание. Предполагая, что это Джихун, так как обоим его родителям было прекрасно известно, что он был дома только около трёх часов, он готовится запустить ближайший тяжёлый предмет — к несчастью это его телефон — в дверь. Но прежде, чем ему удаётся, его останавливает знакомый, но необычайно взволнованный голос. — Эй, можно войти? — Чего тебе надо, Чимин? — отзывается Юнги, и слова больно царапают горло. Он не хотел, чтобы вышло так хрипло. Результатом его тона является неудачная комбинация истощающей и обезвоживающей 12-часовой работы и менее чем 3-часового сна. Он не пытается оправдаться, но в последний раз Чимин с Джихуном вспоминали о нём три недели назад, и это было лишь для того, чтобы спросить, как он думает, сколько членов Чимин сможет взять в рот за раз. Ответ приходит увереннее, первоначальная дрожь пропадает, и её заменяет намёк на оскорбление: — Грубо так приветствовать кого-либо. Юнги хмыкает, проглатывая короткую тираду о том, как его будят без очевидной причины. Он прочищает горло и объясняет: — Ты разговариваешь со мной только тогда, когда тебе что-нибудь нужно, — и старается не замечать вспышку боли. — Что такое? Он хочет, чтобы Чимин иногда говорил с ним лишь для того, чтобы просто поговорить. Он почти прослушивает просьбу войти. Если бы это был кто-нибудь другой, Юнги, наверное, просто бы швырнул телефон в дверь и добавил бы к этому «катись к ебеням», если бы его не поняли с первого раза. Больше всего Юнги сейчас хочет обратно заснуть или чтобы его вообще не будили. Но это Чимин — его слабое место, которое куда уязвимее Ахиллесовой пяты. Отдирая себя от постели, Юнги ворчит, какой он идиот, раз готов исполнять всё, о чём только попросит Пак Чимин. Он отбрасывает в стороны несколько пустых бутылок и грязные боксёры, чтобы создать видимость чистоты, прежде чем распахнуть дверь. На него тут же набрасывается яркий полуденный свет из коридора, и он автоматически закрывает глаза, но с усилием раскрывает их обратно как раз в то время, когда Чимин переводит взгляд на нижнюю часть его тела. — Ты спал? — спрашивает Чимин, поднимая взгляд. Юнги дохрена бросает в краску, а сверху того смущением заливает. — Я пытался, — бурчит он. Указав плечом на окно за собой, Чимин говорит: — Сейчас четыре дня, — как будто Юнги, сука, не знал. — Разве ты чего-то не хотел? — стонет Юнги. Обычно перед Чимином или кем-нибудь другим, кроме, может, Намджуна, он не стал бы себя так вести. Но несправедливо, что, после его полноценной ночной смены, люди думают, что днём он не спит. Он был бы рад работе получше. Такой, на которой он мог бы следовать более социально приемлемому графику сна, но он брал от жизни всё, к тому же за ночные смены платят лучше, так как никто за них не берётся. Он, особенно сейчас, не в настроении, чтобы Чимин задавал ему тупые вопросы о сосании хуев или называл его козлом за то, чего он, скорее всего, даже не делал. — Или ты пришёл лишь для того, чтобы осуждать меня? Юнги знает Чимина всю свою чёртову жизнь. И он видит, что младший хочет засмеяться, но Чимин на удивление хорошо сдерживается и извиняется: — Нет-нет, извини, у меня есть вопрос. И вместо того, чтобы задавать вопрос, Чимин мнётся на месте и заламывает руки, пока Юнги ждёт его в неудобной тишине. От этого он раздражается на долю сильнее. Его подняли после первых нескольких часов сна после двух полных рабочих дней, судя по всему, без причины. Но тем не менее это раздражение подрезает нехарактерное Юнги терпение, которое он ненавидел испытывать по отношению к Чимину, даже после того, как узнал, что Чимин считал его скучным и противным, и эти слова ужалили так, словно он проглотил рой пчёл. — Выкладывай, Чимин, — вздыхает он. Когда Чимин спрашивает: «Притворишься моим парнем?», усталость вдруг испаряется. Юнги почти чувствует бурлящую энергию, хлынувшую по нему и встряхнувшую его быстрее, чем те шесть энергетических напитков, которые он влил в себя в тот раз, когда они с Хосоком и Намджуном пытались закончить свой первый микстейп. Он роняет челюсть, и впервые в жизни в его голове становится пусто. Он настолько немеет, что Юнги не думает, что вообще вспомнит, как говорить, как двигать ртом и издавать звуки, даже если у него и было небольшое представление о том, что он хотел сказать. По тому, как пытливо Чимин глядит на него своими ясными глазами, понятно, что он не уверен в своих действиях. Юнги, если честно, не уверен, что он должен чувствовать. Когда он несколько раз позволял себе представить эту ситуацию, всё было совсем иначе: в его воображении они с Чимином в такой ситуации могли рассматриваться как друзья. Прямо сейчас они больше похожи на неохотно терпящих друг друга соседей по комнате или на не очень дружелюбных коллег, чьи офисы находятся в разных концах здания. В просьбе Чимина хочется опустить слово «притвориться», потому что какого хера. Юнги имеет понятие о том, как люди притворяются, что встречаются. Чего тут непонятного. Притворяться значит выдавать себя за кого-то другого. Парнем значит тем, с кем состоят в романтических отношениях, но в данном случае понарошку. Но когда его просит об этом Чимин, с его детским лицом, этот взрослый ребёнок, в которого Юнги, несносный старший брат Джихуна, с которым Чимин не хотел находиться рядом, влюбился ещё в десять, всё становится непонятным. Юнги нерешительно отвечает вопросом на вопрос: — Почему? Ему не приходит в голову, что ему следовало больше интересоваться, зачем Чимину в первую очередь парень понарошку, пока Чимин не начинает бессвязно рассказывать о своей матери и ориентации. — Я имею в виду, почему я? — Джихун сказал, что ты гей. — О господи, — стонет Юнги, не зная, что его больше удивило: бестактность Чимина или Джихуна. Он чувствует укол разочарования, потому что, несмотря на то что он знал, что не был лучшим вариантом, а скорее крайней мерой, глупая часть его надеялась на обратное. — Что? — хнычет Чимин, немного надувая губы. — Я не гей, — объясняет Юнги. — Но, — Юнги с жалостью смотрит на Чимина, — Джихун сказал, что ты целовался с парнем. Просвещение Юнги было долгим и, может даже, неловким: он прошёл через длинные разговоры с Джином, долгие поздние ночи перед гугл-поисковиком, три с половиной порно и одну ужасную ночь, когда Хосок сделал ему минет. На протяжении первых трех лет старшей школы его постоянно преследовало смятение, но множество экспериментов привели к тому, что он установил свою ориентацию. Очевидно, Чимин не владел всеми теми познаниями, коими обладал он. — Но это не значит, что я гей. А даже если бы я и был им, — быстро начинает он, раздражившись снова, — почему это автоматически значит, что я бы притворялся твоим парнем? Несмотря на все мечты Юнги о том, чтобы встречаться с Пак Чимином, ему всё ещё обидно, что он что-то вроде крайней меры; что его брат просто взял и отшвырнул его как вариант, потому что он целовался с парнем в старшей школе; что Чимин предположил, что он тут же согласится, потому что он вроде как гей, а Чимин просто-напросто знает, что милый, как чёрт, и, может, они во всём разберутся. Может, они увидели, как он втихую наблюдает за ними, может, они заметили, как он время от времени проверяет их, чтобы удостовериться, что они в порядке, может, они увидели, как он пристально смотрит на Чимина, словно желая вернуться в те дни, когда младшие хотели его присутствия. Может они знали, как сильно он скучал по Чимину, который целовал его содранные локти и обещал, что всё будет хорошо. — Ты ребёнок, — продолжает Юнги, — и ты думал, что лишь потому, что мой брат сказал тебе, что я однажды поцеловал парня в старшей школе, то ты можешь будить меня в четыре дня и… — Четыре раза, — тихо перебивает смутившийся Чимин, и Юнги не может сдержаться. — О господи, просто невероятно. — Ладно, это было ужасной идеей? — Чимин отступает на три шага, взволнованно махая руками и начиная заплетаться. — Не знаю, почему я попросил тебя. Забудь, что я спрашивал. Я просто вернусь в комнату Джихуна и больше не буду с тобой говорить, прости, — и затем Юнги осенило. Это было его шансом. Это было эгоистично и, скорее всего, большущей ошибкой, но всё же шансом. Ему многие годы было интересно, остался ли Чимин тем же глупым, сочувствующим и очаровательным мальчиком, к которому Юнги чувствовал такую большую нежность, от которой он не смог избавиться за десять лет. Он часы провёл, думая, утонет ли всё так же рука Чимина в его собственной, будет ли Чимин целовать его так же нежно и сладко, как когда-то тогда, когда они были маленькими. Вырос ли он сам тем, с кем бы Чимин с желанием заговорил — заговорил не потому, что они сидели друг напротив друга за семейным ужином. И, чёрт, Юнги не знал, какого сорта этот пиздец и к чему его приведёт извлечение выгоды из такой возможности, но он хотел знать. Он хотел знать, было ли настоящим то, что он чувствовал, и что будет, когда Чимин напомнит ему об этом чувстве. — Эй, — зовёт Юнги Чимина, старающегося побыстрее слинять, стараясь не выдавать своего беспокойства и думая, какой же он мудак. — Я не сказал, что не буду делать это. vii. Жизнь Юнги потихоньку рушится, в то время как части его нравится, что младший больше не ищет его лишь для того, чтобы он был судьёй в нелепых и неловких спорах Чимина с Джихуном. — Какого хуя, — стонет он, когда яркий свет заполняет аккуратно зашторенную комнату сразу же после того, как раздаётся звук удара двери, будя его. Он притягивает большую подушку на глаза, чтобы снова закрыть доступ к свету. Как бы сильно он ни заботился о Чимине, Юнги не может работать на четырёх часах сна. — Лишь потому, что мы притворяемся, что встречаемся, — он бы никогда не показал это, но при произношении этих слов у него немного кружится голова, — не значит, что ты можешь делать всё, что тебе вздумается! — Ты спал? — Юнги чувствует, как кровать около его ступней прогибается, и старые пружины начинают скрипеть от дополнительного веса. Он яростно пинается, но ничего не касается. Чимин лишь смеётся, а Юнги пытается напомнить себе, что он должен быть зол, что Чимин ввалился к нему и сел на его кровать, несмотря на раннее чёткое правило о том, что упаси господь Чимина чего-нибудь тут коснуться, а не думать, какой он милый. — А на что, блять, похоже, что я делал? — Сейчас шесть, — говорит Чимин, как будто он не знает. Ему на работу через пять часов, и именно поэтому он пытался поспать. Он слишком истощён для такого манёвра, но Юнги удаётся двинуть своим телом достаточно, чтобы достать до Чимина и грубо ударить по ногам младшего, пытаясь скинуть того с постели. Этого ему не удаётся, но Чимин сердито фыркает и высовывает язык, так что всё не так уж и плохо. Каждый раз, когда ему удаётся разозлить Чимина, он зачисляет себе это как успех. — Я по ночам работаю, говнюк, — отстаивает Юнги свой дневной сон. Когда он садится, позволяя подушке упасть с кровати, он видит, что Чимин смотрит на него широко распахнутыми глазами. — О, — и кажется таким восхищённым, — я не знал, что у тебя есть работа. В последние годы Чимин и Юнги редко встречались друг с другом. Пока Юнги не выпустился из школы, это случалось намного чаще, когда Чимин только вступил в ряды старшеклассников, а Юнги доучивался свой последний год. Время от времени они встречались в коридорах, и, если троим парням случалось утром идти в одно и то же время, Юнги обычно тихо шёл недалеко позади. Они нечасто вовлекали его в свои разговоры, но на душе Юнги было спокойнее, когда он знал, что, если что-нибудь с ними вдруг случится, он будет рядом. После того, как Джихун и Чимин перешли во второй класс старшей школы, Юнги стал видеть их всё реже и реже. Пока они были в школе, он был дома. После того, как он начал работать, когда они приходили домой, он спал, и работал, когда они спали. Ему обидно, что Чимин так и не понял, что все эти потерянные связи были по причине обязательств и работы Юнги. — А как ты думал, что я делаю весь день? — Не знаю, — Чимин пожимает плечами небрежно, как и всегда. — Ничего? — Смешно, — Юнги трясёт головой. Он не понимает, каким своим поступком он заставил Чимина сложить о нём такое странное, неверное мнение. — Что ты вообще здесь забыл? Его первоначальное волнение, с которым Чимин вошёл в комнату, возвращается, и он радостно тянется пальцами рук к Юнги. Юнги не понимает, что ему надо, и смотрит на него с немым презрением. — Думаю, нам следует попрактиковаться? Юнги хмыкает. Он не верит своей удаче. Столько вещей Чимин может иметь в виду. Юнги не уверен, что он вообще готов к чему-либо. Вздохнув, он падает обратно на подушки и бурчит, что практика им совершенно ни к чему. То, что Чимин хочет практиковаться вести себя так, словно они нравятся друг другу, смехотворно и даже немного обидно. Дьявол, Юнги совсем не хочет притворяться. Но заботливая сторона Юнги сильнее. Когда Чимин пристально смотрит на него через кровать с таким напуганным лицом, Юнги должен сделать что-нибудь. Ему становится счастливее от того, что около него Чимин очевидно расслабляется, что их переплетённых пальцев достаточно, чтобы успокоить его. Они сидят так около получаса. Когда Джихун зовёт Чимина и тот вдруг подпрыгивает, Чимин оброняет, что даже не заметил, что они всё ещё держатся за руки, что он расслабился настолько, что положил голову на плечо Юнги. Юнги, отведя взгляд, бормочет, что это скорее всего к лучшему: если это кажется таким естественным, то они будут выглядеть более натурально. Юнги желает, чтобы он умел забывать быстро, но чувство руки Чимина в его собственной и взволнованное сердцебиение не дают ему заснуть до самого начала его ночной смены. viii. Юнги чувствует себя немного нелепо. А может даже очень. Он мозолит взглядом море чёрной выложенной на матрас одежды и мечется глазами то на кучу ткани, то на часы. Что неудивительно: к Чимину идти только через три часа, прямо как и тогда, когда он последний раз смотрел на время восемнадцать секунд назад. К несчастью, Джихун проходит мимо полуоткрытой двери именно в тот момент, когда Юнги стонет: — Почему у меня нет ни черта цветного, — и решает заглянуть в комнату старшего брата, чтобы узнать, что такое. — Что ты делаешь? — Юнги делает вид, будто это не его только что одёрнуло, и медленно поворачивается охваченным спазмом телом от неожиданного голоса в его, как ему казалось, пустой спальне. — Ничего, — бормочет он, косо глядя на Джихуна, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы он ушел. Джихун, знающий, что Юнги всё утро перед встречей с матерью Чимина в качестве фальшивого парня потратил на то, чтобы выбрать наряд, худшее, что вообще могло произойти. Если знает Джихун, значит узнает и Чимин, а Юнги вообще-то должно быть по-барабану. Он должен относиться наплевательски к этому, но как бы делая одолжение, за которое он в один день спросит с Чимина вдвойне. Он определённо не должен отчаянно перебегать от одной кофты к другой, пытаясь найти ту, в которой он будет выглядеть мило для Чимина и чтобы впечатлить его маму. Большая часть всего его гардероба — чёрные майки, на трех из которых написано MEGA DEATH. Он не знает, откуда они взялись, но получил он их бесплатно уж точно. — Разве ты не идёшь к Чимину сегодня? — спрашивает Джихун, подозрительно сужая глаза. — Не иду, — быстро отвечает Юнги, тут же смущаясь от своей лжи. — Ну, иду, но всё это не для этого. — Тогда чем ты занимаешься? — Кто сказал, что тебе можно было входить? — Почему ты ведёшь себя так подозрительно? — тут же спрашивает Джихун. Юнги делает угрожающий шаг в его сторону, что заставляет того отступить к двери. — Тебе показалось, — утверждает Юнги, подталкивая Джихуна обратно в коридор. — Ничего я не делаю. Просто просматриваю свой гардероб. Чтобы выкинуть ненужное. Оставь меня одного. — Скажу Чимину, что ты все утро потратил на выбор тряпок. Юнги проглатывает очередную угрозу, зная, что тем лишь сильнее спровоцирует Джихуна, и ворчит: — И вообще, это ты виноват, что я в эпицентре всей этой херни. Направляясь к лестнице, Джихун убеждается в своих предположениях и называет его нелепым. И как бы сильно Юнги ненавидел тот факт, что у них с младшим братом, с разницей-то в два года, в точности одинаковый размер одежды, он радуется, что ему удаётся проникнуть в комнату Джихуна и стащить голубую кофту с коротким рукавом. Нет ничего плохого в том, что он так старается, говорит он себе, разглаживая кофту на животе и поворачиваясь перед зеркалом. Не то чтобы он старается хорошо выглядеть ради Чимина, думает он, играя со своим воротником целых шесть минут прежде, чем начать ерошить чёлку, чтобы добиться того идеального беспорядка, который создаёт впечатление, будто ты только что встал с постели, хотя на самом деле ты потратил полчаса, работая над своими волосами. Он лишь хочет выглядеть хорошо для себя, врёт он своему отражению. Он просто парень, который заботится о своей внешности. И всё. Правда. Так и есть. Другой голос, который намного громче, говорит ему, что он лгун. Ему нечем возразить. x. Юнги неустанно напоминает себе, что никто ему не разрешал злиться на Чимина, когда тот напоминает, что их отношения фальшивые, потому что так и есть, так и было, а Юнги сам со всей готовностью, сознательно и эгоистично прыгнул во всё это с головой со своими этими настоящими чувствами, и Чимин тут ни при чём. Сколько бы раз он не повторял себе это, всегда, когда он напоминает себе, что всё это не взаимно, вспыхивает раздражение и боль. Тем не менее, несмотря на то, что ему нужно было работать, Юнги сидел в аудитории. Он бы никогда не подвёл Чимина. И, чёрт побери, он не жалеет, что пришёл. Юнги слов просто не хватит описать, какой Чимин красивый, когда танцует. Он не знает, как объяснить то чувство, с которым его оставляет Чимин, проскальзывая за кулисы в конце представления. Но он чувствует срочность, нужду сделать что-нибудь. Что угодно. И Юнги никогда не верил во все эти «фейерверки», что, когда ты целуешь «того самого», случается что-то волшебное. Ему всегда нравилось целоваться, и не имело особого значения с кем. С парнями, с девушками, с кем угодно. С сестрой его друга, с которой он встречался три недели в средней школе, с работающим в круглосуточном магазине до его смены мальчишкой с самыми мягкими губами в мире, даже с Хосоком, когда он только-только экспериментировал. Юнги думал, что это забавно. Ему нравилось чувствовать близость, неспешное и дразнящее скольжение губ по губам. Ему нравилась нежность больше всего. Но когда к нему жмётся Чимин, немного небрежный и совершенно неопытный, что-то горячее и яркое лопается в его груди. И если до этого Юнги не думал, что он был влюблён, то теперь он знал это. xii. Шла лишь четвёртая неделя, а Юнги побывал у Чимина на ужинах, обедах или иногда завтраках уже двадцать раз в общем итоге после того, как его мама узнала, что Юнги часто уходит с работы примерно в восемь. Юнги уверен, что, с тех пор как он согласился быть парнем Чимина понарошку, он провёл больше времени в его доме, чем в своём собственном. И, что самое удивительное, это не из-за Чимина. Что ж, Юнги тащился к его дому дополнительные полторы мили после девятичасовой смены ещё как из-за Чимина, но обычно его приглашала его мама. Не то чтобы Юнги был против. Миссис Пак добрая, весёлая и любит рассказывать Юнги истории о нём, его братце и своём сыне про то, чего они не помнят, так как были тогда слишком маленькими. Некоторые из них он уже слышал, но он всегда делает вид, будто нет. Плюс ко всему, в том, как Чимин, кажется, привык к его постоянному присутствию, есть что-то приятное. Юнги даже временами думает, что, может, всё будет в порядке, если он останется у них на совсем. Она в самом разгаре истории о размазанном именинном торте, когда они слышат, как Чимин входит в дом, и Юнги напрягается каждой мышцей своего тела, не поворачиваясь и не здороваясь с Чимином, продолжая сосредоточенно смотреть на овощи, которые его так легко уговорили нарезать. Он прекрасно знает, что сегодня за день, и он уверен, что Чимин даже считал дни до этого момента. Нет причины, чтобы он тут стоял и смеялся с его мамой, когда Чимина даже не было дома. История заканчивается, немая паника поднимается по животу Юнги и охватывает его грудь, и его смех неестественно утихает. Миссис Пак замечает резкую перемену его настроения и замолкает тоже. Юнги знал, что этот день наступит, что всё изменится, и Чимин ускользнёт из его жизни снова так же коварно и быстро, как он в ней появился, но он не ожидал, что всё будет вот так. В самом начале он хотел знать, каково быть парнем Пак Чимина, не более. Он не намеревался превращать это во что-то обыденное. Юнги лишь хотел подержаться с ним за руки пару раз, может даже с его разрешения поцеловать его разок, посмотреть, как Чимин изменился с тех пор, как Юнги влюбился в него, когда они были детьми, и продолжать надеяться, что все эти чувства рассеются. Он не ожидал, что Чимин был всё таким же. Он не ожидал, что Чимин до сих пор такой, сука, заботливый, что он до сих пор улыбается, как восходящее солнце, так, что само его чёртово сердце словно начинает улыбаться, и особенно он не ожидал того, что он будет проводить столько же времени с мамой Чимина, сколько с ним самим. И он до сих пор помнит чувство пальцев Чимина между его собственными, он никогда не забудет, как губы Чимина впивались в его, и это особенное тёплое нежданное чувство в груди. Но это. Эта негромкая приятная болтовня в процессе выполнения рутинных вещей с мамой Чимина. Он потеряет это. Он тот большой серый волк, что разбивает сердце Чимину, и он ничего не вернёт обратно. — Мне нравится проводить с вами время, — бормочет Юнги, и такое чувство, словно он прощается. Он ненавидит это чувство. Миссис Пак смеётся, прямо как и Чимин, когда Юнги говорит что-то непонятное ему, и чистой рукой ерошит его волосы. В щёки Юнги бросается тепло от такой заботы. — Ты совсем не такой, как рассказывал Чимин, — отвечает она, подразумевая множество историй про то, как Чимин неугомонно жаловался на «тупого брата Джихуна», от чего, как она всегда считала, Чимин становился словно помешанный. — Я рада, что он понял, что ошибался. Юнги слегка улыбается, пусть даже у него такое чувство, словно она только что вонзила нож прямо в его сердце. xv. Хоть Юнги был сторонником хорошей мести, и большинство его решений в жизни были сделаны чисто назло и из вредности, тот факт, что он не предупредил Хосока или Намджуна, что он приведёт с собой Чимина, не имеет никакого отношения к тому, что Чимин «забыл» сказать своей маме, что его парень — это старший брат его лучшего друга, которого она знала практически столько же, сколько собственного сына. Это имеет отношение как раз к тому, что Хосок думает, что он конченый придурок, раз мирится со всем этим, и что Чимин лишь ужасно пользуется Юнги, и вообще он не понимает, почему Юнги влюблён в него уже столько лет. Юнги мог бы спорить многие часы с Хосоком, а Хосок с ним с длинным списком причин, почему Юнги самый тупой человек в мире и почему Чимин вероятнее всего мудак. Он знает, что Хосок бы его отговорил или отказался бы приходить, и нелепо, что он хочет, чтобы Чимин, его парень понарошку, который едва ли вообще говорит с ним и знать о нём не хотел, пока Юнги не сделал ему огромное одолжение, познакомился с его лучшим другом. День за днём с каждым случайным касанием, затяжным взглядом, каждой адресованной ему улыбкой Чимина, Юнги говорит себе не давать надежду. Он напоминает себе, что Чимин просто использует его, а он использует Чимина для разыгрывания собственных фантазий о любви между ними. Каждый раз, когда его сердце начинает сомневаться, его разум твердит ему, что всё равно это не взаимно. Но Чимин удерживает его в отношениях намного дольше необходимого и иногда, когда он приходит к Джихуну, заканчивает тем, что слоняется в комнате Юнги около двух часов. Когда так случается, они много разговаривают, и у Юнги начинает появляться чувство, что Чимин больше хочет его, чем нуждается в нём. В совокупности они поцеловались двадцать шесть раз (определённо странно, что Юнги ведёт подсчёт). Все, кроме одного, поцелуи были по инициативе Чимина. Такое чувство, словно что-то меняется, и эта забывчивая и эмоциональная часть Юнги, которая воспринимает изменения в их динамике слишком серьёзно, хочет, чтобы Чимин и его друзья поладили. Хосок бы понял сразу же, что Юнги просто цепляется за надежду, что в один день Чимин перестанет вставлять слово «фальшивый» в каждое предложение об их отношениях и что всё перерастёт в настоящее. Он был бы категорически против. Поэтому Юнги использует эффект неожиданности. И Хосок так зол, как он и ожидал. — Какого хера, — шипит на него Хосок. Юнги нервно оглядывается на ждущего напитки Чимина, чтобы убедиться, что он ничего не слышит. — Заткнись, — бормочет Юнги в ответ, несильно ударяя Хосока в плечо кулаком. — Он хотел познакомиться с моими друзьями. — А ты вообще подумал, что мы не хотим знакомиться с ним? — бросает Хосок, шлёпая Юнги по запястью. — Он хороший! Тебе он понравится, — как бы сильно Юнги не хотел, чтобы они поладили, он бы не знакомил их, если бы думал, что это невозможно. Он уверен, что всё закончится тем, что Хосок полюбит Чимина больше него самого. У них много общего, а Чимин именно тот очаровательный тип, рассеянный и с большой улыбкой, располагающей к себе, в которых Хосок постоянно влюбляется. Он милый, а Хосока легко переубедить. Хосок хмыкает и выглядывает за Юнги, придирчиво всматриваясь в прилавок целую минуту, прежде чем переместить взгляд обратно на лицо Юнги с нескрываемым осуждением: — Так это тот ребёнок, в которого ты был влюблён всю жизнь? Юнги бьёт его в то же место немного сильнее. Его лицо начинает теплеть от нотки обвинения в голосе Хосока. Секундами позже к столу подходит Чимин, и Юнги, смутившись, садится. Несмотря на яростные возражения Хосока и то, как он первые семь минут слал Юнги разнообразные сердитые смайлики, что в одночасье прекращаются, когда Чимин упоминает, что он танцор, ловя внимание Хосока, всё проходит хорошо. Минутами позже, как они с Чимином ушли, прямо после чиминова объявления, что ему нравятся «эти хёны», телефон Юнги вибрирует несколько раз. Он находит несколько странных стикеров от Хосока и сообщение: «Ты был прав, хён, он хороший~». Юнги чувствует странное облегчение, зная, что его самый близкий друг и парень, который ему так долго уже нравится, подружились. Но он не хочет думать об этом сейчас, когда Чимин идёт прямо возле него и, скорее всего, ненамеренно задевает его рукой каждые семь шагов. xvii. Раздаётся стук, когда Юнги уже открывает дверь и собирается уходить, и он не ожидает увидеть Чимина с другой стороны с поднятым кулаком. Чимин, как ни странно, последний, кого он ожидал увидеть, несмотря на то, что младший практически жил в его доме последние четырнадцать лет, и то, что в последнее время они проводили больше времени вместе. В большинстве своём он даже не стучится, а просто входит, здоровается и ищет Джихуна. Он не избегал его умышленно, думает Юнги, когда говорит Чимину, что Джихуна нет дома. Ему просто… нужно время где-нибудь подальше от него. Чимин пришёл к нему на работу поздней ночью и пошутил, что они вместе уже десять лет, а Юнги забыл, что ничего из этого не было настоящим. Ему нужно было время, чтобы напомнить себе, что это лишь временно, чтобы отдалиться и разорвать эту привязанность, которой всё равно недолго жить. Но затем, после двух недель виртуальной тишины, месяцем позже после того, как Чимин решил отложить расставание, он протягивает Юнги неожиданный подарок — диск группы, про которую Юнги вскользь упомянул одним вечером. Это было так давно, что он даже не может вспомнить, о чём был тот разговор, а Чимин улыбается как и всегда, и сердце Юнги начинает биться быстрее, и у него загорается небольшая надежда, что, может, всё намного реальнее, чем он верил, и прежде, чем он может остановить себя, он бормочет: — Хочешь пойти со мной? xix. Юнги не хотел. Он пытается не наглеть, но, чёрт, он так устал. Много времени уже прошло с тех пор, как начались их фальшивые отношения, но Юнги был постоянно либо в ожидании подвоха, того, что Чимин захочет со всем покончить, либо в мыслях, что, может, Чимин тоже не хочет, чтобы это заканчивалось. Каждый раз всегда, когда он получает шанс, он проводит время со своим фальшивым парнем в ожидании того момента, когда они снова завязнут в колее сухой вежливости и редкого поддразнивания при встрече и когда Чимин снова начнёт проводить своё время с Джихуном, а не с ним, как десять лет назад. Когда Чимин приглашает его на обед, он напрочь забывает, что он не спал двадцать четыре часа, что он только-только отработал два дополнительных часа, потому что ему нужен каждый цент, который он может заработать, и что какие-то четверо алкашей пришли в магазин в три ночи, чтобы лечь на него тяжёлым бременем, когда Юнги уже был опустошён. И он проводит то время, которое он мог бы дремать, моя и стирая кофту, в которой, как сказал Чимин в прошлый раз, он хорошо выглядит. Он определённо не планировал засыпать или падать без сознания на колени Чимина. Он колеблется в сознании, застряв в этом странном состоянии между сном и бодрствованием, не имея понятия, что реально, а что нет. Нежная рука, гладящая и убирающая волосы с его лба через равные промежутки времени, не сон, думает Юнги. Должно быть не сон. Но когда он слышит, как Чимин тихо называет его милым. Это уже, должно быть, сон. Чимин бы так не сделал. xxiii. — Этот мудак, — ещё не самый странный способ, как Хосок начинает с ним разговор, но это всё равно сбивает Юнги с толку. — Кто? — Да твой парень! — кричит Хосок по телефону, и Юнги старается не обращать внимание на приятное чувство, что кто-то оговаривается, что Чимин его парень. — Я думал, он тебе нравился, — отвечает Юнги. — Нравился, пока не начал обжиматься с какими-то парнями по переулкам! У Юнги нет права быть разочарованным. У него нет права быть расстроенным. Он всего лишь замена, а теперь кажется, что Чимин нашёл кого-то настоящего. Его глубокое понимание этой ситуации и того, что есть он и чего ему не позволено как фальшивому парню, — ничто по сравнению с ломающей болью от слов Хосока. — Мы не встречаемся на самом деле, — бурчит Юнги в ответ, добавляя: «Ты же знаешь», хотя он больше даже не уверен, знает ли тот. — Чимин может делать всё, что ему хочется. — Всё это немного… Почему он не знает, что ты в него влюблён? Почему ты молчишь? — От этого только проблемы будут, — смиренно бормочет Юнги, ложась на подушки, вперившись взглядом в потолок. — Я этого не стою. xxv. Юнги только поздоровался с Чимином, а Чимин словно не замечает даже, потому что: — Пришло время тебе порвать со мной. С его лица сползает улыбка, и паника сжимает лёгкие. Он знал, что это произойдёт, где-то в глубине души он знал, но блять. Он ждал этого дня многие месяцы, но это всё равно так неожиданно, что он едва может собраться с мыслями. — Что? Прямо сейчас? Чимин говорит «да», и Юнги уже не может остановиться. — Какого хуя, Чимин? — Это было планом с самого начала, разве нет? — Это было планом четыре ебаных месяца назад! — вскрикивает Юнги, выставляя руку назад, словно на всё потраченное время. Не то чтобы он собирался быть ещё с кем-либо, если бы Чимин, сука, не пришёл со своим конченым планом. Он, скорее всего, тупо бы сидел один в своей комнате, пока Чимин с Джихуном веселились бы на первом этаже, но шесть месяцев. Шесть месяцев Чимин удерживал его. Чимин держал его за руку, просил целовать себя снова и снова, пока Юнги сам не сбился со счёту, сколько раз его целовали или сколько раз он целовал, рассказывал ему секреты и слушал его, обнимал во время просмотров фильмов и зарывался в его бок, чтобы подремать с ним, пока он не уйдёт на работу, заскакивал к нему в магазин в любые часы утра, чтобы посидеть вместе, пока его смена не закончится, располагался на коленях Юнги и в его жизни. Чимин врезался слишком глубоко в сердце Юнги и стал забывать исправлять всё на «фальшивый», когда они упоминали их отношения и когда Юнги, как тупой идиот, думал, что у него есть шанс. Ему следовало быть осторожнее. — Почему ты так зол? — спрашивает Чимин, и Юнги слышит дрожь в его голосе, видит в глазах слёзы, которые Чимин так отчаянно пытается сдерживать. Он чувствует себя виноватым. — Почему ты так сердит? Мы оба ждали этого! Юнги ждал сообщения три месяца назад, в котором было бы сказано, что пришло время закончить весь этот фарс, или, если в самом радужном свете, того момента, когда Чимин наконец осознает, что он не такой плохой и что он, может, достоин настоящего шанса. — Почему мы ждали шесть ебаных месяцев? Почему сейчас? Он собирается продолжить, ему так много есть сказать, тысяча не заданных вопросов, отягощающих его сердце и душу, но Чимин выкрикивает прежде, чем он может заговорить: — У меня есть настоящий парень теперь! И всё. Он хмыкает, сухо смеясь, что он такой наивный. Чимин — вот кто наивен. Не он. Всё схлынуло: вся эта злость, вся жгучая боль, оставляя за собой лишь немое ничего и тупую боль. Его плечи немного оседают, и он опускает глаза в землю, чтобы не смотреть на Чимина, который напоминает ему, что он ничего для него не значит. — То есть, ты просто держал меня под рукой, пока не придёт что-нибудь получше? — Юнги ведёт себя подло, даже по отношению к нему. Он никогда раньше не заходил так далеко. Это не забавное дружеское подтрунивание. Ему совсем не смешно. Чимину не смешно. Это просто жестоко. Он должен прекратить. Он и говорит себе остановиться, что у него нет никакого права, но, боже, Чимин сделал так, что всё казалось слишком настоящим. Он играл слишком хорошо. А Юнги просто хотел узнать, каково это чувствовать. Он получил свой ответ. Ему чертовски больно. xxx. Это тяжело. Правда тяжело сидеть напротив Чимина, натянув старую маску безразличия после того, как он так долго был самим собой рядом с ним. Тяжело сидеть, дразнить его и притворяться, что совсем не больно, но Юнги не хочет, чтобы Джихуну было неловко приглашать Чимина. В любом случае раньше он неплохо мог избегать младшего, поэтому он изо всех сил старается вести себя так, словно ему вообще плевать на их разрушенные фальшивые отношения или на ту любовь, которую он прятал столько лет, и пытается разрядить атмосферу, сказав, что Чимин будит его для того, чтобы задавать тупые вопросы. — Ну, — начинает Чимин, — надеюсь, ты не подумаешь, что это тупо. Юнги, услышав, насколько Чимин серьёзен, убирает руку с глаз, приподнимает голову, чтобы поддерживать зрительный контакт, и жестом просит его продолжать. Чимин начинает заплетаться в словах и заканчивает свою речь: — Я по-настоящему, очень по-настоящему влюблён в тебя, — и Юнги думает, что его сердце, и правда, не выдержит. Это чувство он может описать как чувство полноты. Полноты чего-то непонятного, но чего-то хорошего. — Я согласился на всё это, потому что давно тебя любил и просто хотел посмотреть, каково это будет, — отвечает Юнги на не заданный вопрос. На лице Чимина появляется самая счастливая улыбка, которую Юнги когда-либо видел, и все сомнения, что это какая-то жестокая шутка Джихуна на пару с Чимином, исчезают. Он полагает, такое лицо уж точно настоящее. — Это того стоило? Юнги задумывается о всём смятении, надеждах и о той испытанной боли, когда Чимин сказал, что он для него ничего не значит, лишь на секунду, но он также думает о новом их с Чимином арсенале счастливых воспоминаний и постоянном спокойствии, которое он испытывает рядом с ним, о сотнях моментов, когда Чимин заставлял его забывать, что всё понарошку, не важно, насколько коротко было это мгновенье, и о ноющем чувстве от осознания, что Чимин тоже его любит, и отвечает: — Да. И, наконец, спустя месяцы мечтаний услышать именно эту фразу, Чимин спрашивает: — Тогда не хочешь попробовать по-настоящему? И вместо того, чтобы всё снова стало по-старому и появилась та же некомфортная дистанция, когда от Юнги ожидалось фальшивое расставание, появляется что-то новое, яркое и волнующее. Что-то такое, что нужно изучить, исследовать, и Юнги думает, что, наконец, они могут начать привыкать к этому новому. К чему-то тому, где лишь любовь, тепло и счастье. А сейчас тяжесть Чимина на его груди и хриплый смех в шею — хорошее начало.