Панем навсегда

      Сегодня их ещё больше, чем вчера. Ими занят почти каждый стол, грязными, пьяными и наглыми. Небритые мужики с раскрасневшимися лицами и жуткие женщины громко хохочут, непрерывно галдят, плюются на пол. Большие экраны на всех стенах работают, но звук приглушён. Показывают, как обычно, какую-то политическую чушь, что никому уже не интересна. Кто-то успел украсть пару светильников из-под потолка, стулья покорёжены. Помещение уже выглядит так, будто лет десять не видело ремонта.       Я стою за стойкой один, потому что из-за финансовых трудностей напарнику пришлось уволиться. Да, дела у нашего семейного заведения идут так себе, и, боюсь, не станут лучше. В непростое послереволюционное время, пока страна делает вид, что пытается прийти в себя, принято почитать каждого, кто каким-либо образом принимал участие в отгремевшей год назад войне. Границы относительно открыты, и названные герои, большинство из которых либо помахивали революционными флажками вдалеке от сражений, либо бегали в задних рядах, гуляют по всей стране, празднуя победу. Тому, кто не желает быть с ними вежливым, проблем не миновать.       Кто-то громко роняет бокал в другом конце зала, на что я просто делаю глубокий вдох. А когда вновь разжимаю веки, вижу Руби, которая приближается ко мне со стороны входа быстрым шагом. По праву старшинства, да ещё имея не такие подпорченные, как у меня, отношения с дядей, сестричка занимает более ответственную должность, хотя лично я не доверил бы ей и мытьё полов в туалете. Гости бросают косые взгляды в сторону вошедшей. Смотрится она среди них и впрямь живописно: платиновые волосы, ресницы до лба, блестящее платье в стиле капитолийских стриптизёрш ─ чтобы ещё больше злить бывалых мятежников одним видом, осталось только обмотаться старым флагом и наклеить портрет Сноу себе на лоб.       ─ Ну, чего нового? ─ небрежно интересуется она, заваливаясь на стул у бара и бесцеремонно кидая сумку на стойку.       ─ О, много чего, – спокойно отвечаю я, не отвлекаясь от протирания очередной рюмки. ─ Ты бы сама видела, если б чаще бывала на рабочем месте.       ─ Я и так вижу, что ты тут наливаешь всем подряд, ─ хмыкает она, придирчиво разглядывая зал, и, видимо, обращая внимание на единственный стол, что занят местными. ─ Сколько лет этим ребятам? Почему даже тот слюнтяй пьет виски?       ─ Ой, как будто кто-то ещё следит за этим! ─ Я закатываю глаза. ─ Не знаю, кто из них там взрослый, а кто ─ нет, но бабки есть у всех, я проверил.       ─ Слушай, это же патриоты! ─ замечает Руби, нахмурившись. ─ Они нам не разнесут здесь всё к чертям?       Патриотами у нас традиционно зовётся часть населения из менее благополучных районов. Именно среди него как нигде широко распространена фанатичная, нездоровая любовь к своему дистрикту, сопровождающаяся воплями, песнями и готовностью умереть за родину. Раньше от этого была польза: их детишки старательнее всех готовились к Голодным Играм и часто вызывались в них участвовать, облегчая участь нормальных. Теперь же от фанатиков один только вред: они то и дело провоцируют приезжих. Сидящие за третьим столом похожи на таких провокаторов: одеты во всё чёрное, лица как на похоронах, разговаривают почти беззвучно. Нынче все патриоты ведут себя подобным образом, изображая что-то вроде траура по "светлым временам". Но поводов волноваться нет: малолеток всего шестеро, тогда как их нелюбимых чужаков человек двадцать, ─ кто-то явно не в лучшем положении для разборок.       ─ Они сказали, что будут вести себя тихо, ─ отмахиваюсь я.       Трое мужчин, шатаясь, приближаются к нам и вынуждают прервать разговор. Настроение у них, судя по всему, прекрасное. Один из них очень вежливо обращается ко мне фразой «Эй, ты!» и просит подлить дешёвого пива. Я молча принимаюсь исполнять просьбу. Другой вояка, широкоплечий детина с широкой нетрезвой улыбкой, хлопает здоровенной ладонью по дереву.       ─ Так! ─ шутливо восклицает он тонким голосом, то ли подражая столичному говору, то ли изображая женщину. ─ Кто здесь администратор?       ─ Чем могу помочь? ─ оборачивается к нему Руби с кривой улыбкой.       ─ Хочу пожаловаться на тяжкие нарушения техники безопасности в вашем заведении, ─ продолжает тот. ─ Только что произошла неприятнейшая ситуация. Сидел я, значит, жрал сухари, и случайно увидел бейдж с именем вашего официанта. Начал так ржать, что едва не подавился и не отбросил копыта! Серьёзно, это вообще мужик или баба?       Агат, наш единственный официант, откормленный малый в заляпанной форме, бросает недовольный взгляд из дальнего конца зала. Три мужика так неожиданно взрываются от пьяного хохота, что я чуть не роняю кружку.       ─ Ну, мы это учтём, ─ сухо кивает Руби. ─ Что-нибудь ещё?       ─ Пожалуй, да, ─ другой шутник, самый высокий и худой, демонстративно зажимает нос и морщится. ─ А ещё у вас тут воняет какими-то тошнотворными капитолийскими духами.       ─ Все духи изготавливались здесь, ─ невозмутимо отвечает Руби. ─ Так что они, скорее, наши.       ─ А какая между вами и Капитолием разница? ─ вдруг выдаёт парень помоложе.        Тон шутливый, но в нём звучат агрессивные нотки. Да и сама фраза не кажется невинной в наши непростые времена.       ─ Думаю, это вопрос не к администратору, ─ чуя неладное, встреваю я. ─ Вот ваше пиво. Приятного отдыха.       ─ А мне просто интересно, ─ парень взбирается на соседний стул с Руби и пялится на неё, склонив голову. ─ Полезно, знаете ли, расширять кругозор, общаясь с жителями неблизких районов. Давай, Первая, раскрой глаза народу.       ─ Да у нас это... ничего общего, ─ напряжённо говорит Руби. Из её уст это звучит особенно смешно.       ─ Позволь не согласиться, общего у вас хоть отбавляй, ─ с наигранной задумчивостью произносит незнакомец. ─ Например, вы тоже жрали, пока другие подыхали с голоду, развлекались и целовали задницу старой власти. А отличия-то в чём?       Он говорит спокойно, но речь разносится эхом по всему залу, ─ люди начинают оборачиваться.       ─ Ну, может, кому-то и было труднее... ─ пожимает плечами Руби, ─ но, в конце концов, от гигантских налогов, участия в Голодных Играх и прочей ерунды наш дистрикт также никто не освобождал, так что... И вообще, мы это, между прочим... восстали одними из первых.       ─ Шустро так перешли на более выгодную сторону. Еще бы было от вас хоть немного толку...       ─ От нас хоть не было вреда, в отличие от Долбанутого Второго, ─ перевожу я стрелки, с плеском придвигая ближе к ним одну из кружек. ─ Почему бы вам не отправиться туда и не поболтать с ними для расширения кругозора?       ─ Кто там что-то вякнул про Второй? ─ раздаётся чей-то выкрик.       За одним из ближайших столиков, закинув на него ноги, развалились два качка и одна девица. Выглядят они чуть приличнее, чем остальные. Все трое пытаются взглядом проделать дыру у меня в черепе.       ─ Слушай сюда! ─ басом орёт на весь бар один из здоровяков. ─ У нас недовольных властью было побольше, чем у вас, и они не сидели без дела, в отличие от всяких шавок со шкурными интересами.       Большинство других посетителей поддерживает его, но не все.       ─ Ага, ─ выкрикивает какой-то смелый малый. ─ Они были очень заняты, воюя на стороне Сноу.       ─ Ты вообще рот закрой! ─ Качок резко приподнимается из-за стола. ─ Зато от вашей дыры было очень много пользы, когда эти психи рванули свою гидроэлектростанцию и оставили без электричества весь Панем!       ─ Весь Панем, включая Капитолий, ─ резко поправляет какая-то пожилая женщина, видимо, тоже из Пятого.       ─ Включая Капитолий, который нашёл другой источник питания через несколько часов, в отличие от всей остальной страны, ─ встревает член ещё одного кружка собутыльников.       ─ Да как вы смеете! Знаете, сколько народу ради этого пожертвовало жизнью?       ─ Лучше бы эти ваши самоубийцы от несчастной любви с мостов попрыгали.       От тишины, что царила мгновение назад, не остаётся и следа. Гости делятся на две группы и яростно спорят. Вскоре предметов обсуждения становится больше, как и кучек наезжающих друг на друга людей. Почти у всех присутствующих разум затуманен алкоголем, а потому страсти накаляются быстро. Расхрабрившийся официант пытается призвать стороны к миру, болтая что-то о необходимости не устраивать скандалов на пустом месте, на что получает в ответ пинок под зад и очередное оскорбление в адрес нашего дистрикта. Тут происходит то, чего давно следовало ожидать: патриоты-малолетки, услышав это, вскакивают и несутся разыскивать того, кто посмел произнести нелестную фразу. Два охранника, вооружённые одними только дубинками, по зову Руби вбегают в помещение и пытаются мирно угомонить особенно буйных гостей. Естественно, пьянь злится только больше.       Слева от меня компания местных подростков, отчаявшись найти грубияна, наезжает на каких-то парней:       ─ А это правда, что вы там все спали с миротворцами за еду?       Тем временем, с другой стороны я улавливаю не менее тревожную реплику вздорящих между собою приезжих:       ─ Вы только и можете, что ныть про свой госпиталь. Сами виноваты! Понатыкали камер в каждую щель, пригласили к себе агитаторов, да давай выпендриваться. Конечно, вас сразу же и разнесли в хлам. Что вы хотели?       Последняя капля. Сложно сказать, что именно становится ею, но почти в одно и то же время все спорящие переходят от слов к делу. Первая бутылка летит в стену. Несколько столов валятся, но грохот от их падения заглушают яростные крики и звуки ударов. Почти все посетители принимаются махать кулаками так неистово, будто только за этим сюда и пришли. Несколько более адекватных гостей и наши охранники пытаются остановить беспредел, но тоже оказываются втянуты в драку.       Кто-то кидает стул в мою сторону. Я едва успеваю пригнуться, прежде чем он просвистывает над головой и разбивается о стену в кучу покорёженных досок. Руби с визгом уклоняется от осколков графина, я хватаю её за руку, и мы поспешно скрываемся за стойкой. Спустя секунду к нам присоединяется Агат с окровавленным носом в напрочь разорванной на спине рубашке.       ─ Этот кретин мне чуть шею не свернул, ─ выговаривает он. ─ Больше никогда не буду пытаться успокоить алкашей речами из агитационных роликов!       Проходит не так уж много времени, прежде чем всё заканчивается. Когда мы с коллегами выползаем из-под стойки, новые миротворцы, такие же дикари, только трезвые и с синими повязками на руках, уже прибывают на шум. Они помогают чудом уцелевшим, хотя и заметно потрёпанным охранникам выталкивать прочь последних не успокоившихся гостей. Другие сами ковыляют прочь, таща за собою товарищей. Мебель разгромлена и присыпана битым стеклом, всё, что украшало стены, лежит внизу, а кое-где паркет вовсе темнеет от багровых пятен, ─ кажется, я впервые вижу это место. Как потасовка отдыхающих могла перерости в бой насмерть? Разве был хоть малейший повод?       Вскоре оказывается, что двое вовсе не выжили: бородатый мужик распростёрся на полу за перевёрнутым столом, самый молодой из патриотов полусидит у стены с застывшими глазами и пробитым черепом. Ещё один из наших также остаётся на полу, но он жив. Держась рукой за живот, куда его успели пырнуть чем-то острым, он пытается приподнять голову и даже слабо отвечает на вопросы троих других фанатиков. Руби и Агат бросаются к нему, орут молодежи, чтоб кто-нибудь бежал за помощью, ─ два парня быстрым шагом покидают бар.       ─ Все камеры были включены, ─ ровно сообщаю я миротворцам, когда вновь обретаю способность соображать. ─ Отдать запись можем прямо сейчас.       ─ Зачем? ─ недоумевает седовласый страж порядка.       ─ Не знаю, это, сказывают, серьёзное происшествие, ─ поражаясь его реакции, отвечаю я.       ─ Ой! ─ главный миротворец отмахивается от меня с усмешкой. ─ У нас всё, что в стране происходит ─ одно большое серьёзное происшествие. Не те сейчас времена, чтоб в каждом пьяном дебоше виновных искать.       Действительно, подумаешь, два трупа. Может, у нищих действительно не принято обращать на это внимания? В любом случае, блестящая работа правоохранительных органов впечатляет.        Оставшиеся гости смотрят на расположившихся неподалёку Руби, Агата и двух помешанных, а те ─ на них, будто на злейших врагов. Впрочем, разве это не так? Алкоголь раскрепощает, заставляет позабыть о приличиях. Иногда он раскрывает правду. Вот и ответ.       Прочные телевизионные панели на стенах, практически в полном составе пережившие драку, продолжают вещать в воцарившейся тишине: на них отрывки из пламенных речей Пейлор о любви и мире сменяются вырезками из пропаганды, которую во время революции крутили непрерывно. Это выглядит глупо. А ведь, с другой стороны, совсем недавно было время, когда все пусть не по-настоящему верили в эту чушь, но, по крайней мере, старались с ней согласиться. Дистрикты действительно держались вместе. Что это было? Единение народа? Конец всем спорам? Нет. Это был союз, подобный тем, что дети заключали на Играх. Теперь, когда общая угроза устранена, нам больше незачем шагать бок о бок ─ самое время потрошить соседей. Да, теперь это необязательно, а, говорят, даже очень вредно для всеобщего благополучия. Правила изменились, и это здорово, но уже слишком поздно.       Вся страна привыкла играть по старым.