Панем навсегда

      В этих серёжках я чувствую себя такой зрелой. Они великолепны. Крупные синие камни просто идеально подходят к моему платью. Я стараюсь держать спину ровно и вести себя прилично, ведь сегодняшний ужин не простой.       Дядя Бити считал, что здесь нам с подругой будет скучно, предлагал не тратить время на посиделки и взять автограф своего кумира чуть позже, но я и слушать не хотела. Как же я рада, что смогла настоять на своём. Девчонки в школе просто умрут от зависти, ведь теперь я — не только племянница победителя Голодных Игр, но и человек, сидевший за одним столом с самим Гейлом Хоторном.       В жизни он выглядит ещё лучше, чем по телевизору, о чём Бри уже в который раз с восхищением шепчет мне на ухо, болтая ногами на соседнем стуле. Кошусь на неё с неодобрением. Подумать только, ей, как и мне, уже двенадцать, а ведёт себя как ребёнок. Ну, разве можно оценивать такого как Гейл по одной внешности? Он столько всего сделал для нашей страны. Во время войны, пока дядя помогал повстанцам в Тринадцатом, мы с семьёй прятались в бункере под Научным центром и постоянно смотрели пропагандистские ролики. Почему-то именно лицо этого парня вселяло надежду по-настоящему. Жаль, что подобных ребят нет в нашем дистрикте, да и вообще на свете.       Вместе с Гейлом нас сегодня посетила и его коллега, противная девица по имени Виктория. Впервые увидев её, мы с Бри сразу заметили, как сильно она напоминает Китнисс Эвердин. Дамочка явно стремится подчеркнуть природное сходство со звездой и причёской, и стилем в одежде, да только раздражающие манеры и грубый говор Второго совсем не способствуют нужному эффекту. Она такая фальшивая, что противно смотреть. А ещё она постоянно жмётся к Гейлу, лапает его плечи, хихикает. А он не отвечает, но и не сопротивляется.       Сейчас она вовсю жеманничает, выражая свою бесконечную радость возможности почти беспрепятственно путешествовать между дистриктами. Бити добавляет, что если экономика стабилизируется, лет через десять человек любой профессии сможет вовсе поменять постоянное место жительства без специального приглашения. Гейл называет данный прогноз очень уж оптимистичным. На нас с подругой никто почти не обращает внимания, но оно и не нужно. Находиться рядом — уже огромная честь.       Проходит много времени. Бри уже не стесняется зевать, ковыряясь вилкой в остатках салата. Хочу упрекнуть её, но понимаю, что меня и саму всё сильнее клонит в сон. Что же, вечер замечательный, но пора бы ему завершиться.       Когда мы с Бри, наконец, поднимаемся наверх, я чувствую себя довольной, но усталой. Умываться нет сил, я просто заваливаюсь в кровать лицом вниз. Сон приходит быстро. Чудится, что я сижу в своей комнате совершенно одна и не могу сдвинуться с места, а потом весь дом вдруг переворачивается вверх ногами. Я с немым криком падаю на потолок и просыпаюсь.       Судя по часам, времени прошло немного. Одна из серёжек больно давит на шею. Надо снять их. Пытаюсь нащупать вторую… О, нет. Мама меня прикончит!       Вскочив на ноги и врубив свет, я под сонные возмущения Бри пытаюсь отыскать украшение сперва в постели, а затем на полу. Видимо, потеряла по дороге. На лету набрасываю халат и выбегаю на лестницу. Кругом — тишина. Возможно, дядя вышел прогуляться с гостями. Спустившись и осмотрев пол в коридоре на первом этаже, захожу в гостиную. Какое счастье! Вот она, блестит на ковре недалеко от камина. С облегчением подобрав серёжку, я уже собираюсь уходить, как слышу голоса. Бити, Гейл и Виктория. Сейчас зайдут сюда.       Представляю, как выгляжу: чёрт знает что на голове, косметика размазана, халат грязный. О чём я думала? Я что, для того столько времени красилась и наряжалась, чтобы потом взять и показаться в таком виде? Ладно, сделаю вид, что меня тут нет. Всё равно они здесь, наверное, не задержатся.       Едва успеваю нырнуть за диван, когда дверь распахивается. Слышатся шаги и скрип движущегося кресла-каталки — за последнее время здоровье дяди поправилось не сильно. Он предлагает выпить воды, и Гейл принимается звенеть стаканами.       — Не то, чтобы я сильно расстроился, она не была мне подругой, — негромко произносит он, со стуком опуская графин на стол, — но… всё же, если бы не эта женщина, никто из нашего отряда не остался бы в живых. — Гейл скрипит спинкой стула, видимо, устраиваясь поудобнее. — И, говорят, случившееся совсем не похоже на несчастный случай. Кто-то просто взял и натравил чёртову собаку.       — Отвратительно низкий способ убийства, — выплёвывает Виктория. — Это же какой паскудой надо быть!       — Типичным жителем Капитолия?       — Да уж, судя по всему, за нашей единственной закрытой границей творится полный бардак, — вздыхает Бити. — Как минимум, было бы неплохо обеспечить защиту определённой категории людей.       Они вновь пускаются в обсуждение текущих событий в стране, такое же нудное, как предыдущее, только теперь ещё и в тёмных красках. Драки в барах, преступность, наркотики, некомпетентность должностных лиц, голод — ничего из этого они не упоминали раньше.       Жалею о своей глупой идее спрятаться. Хочется разогнуть ноющую спину и вылезти отсюда наконец, но так я уж точно буду выглядеть полной идиоткой.       Заканчивайте уже, пожалуйста! Или хотя бы переместитесь в другую комнату.       Но нет, они принимаются болтать об архитектуре.       — Красиво у вас, — замечает Гейл, — и почти всё целое.       — Им было весьма невыгодно нас бомбить, — отзывается Бити хрипловато. — Кстати, как там Двенадцатый? Восстановительные работы идут?       — Без понятия.       — Ты что, до сих пор ни разу там не был?       — Времени мало, да и… нечего там делать, — отвечает парень сухо.       — Это не моё дело, конечно, — трепетно вмешивается Виктория, — но, в конце концов, прошёл год. Вам надо поговорить.       — Знаешь, думаю, Китнисс не очень приятно разговаривать с человеком, который взорвал её сестру. И это можно понять, — напрягается Гейл.       Но я, кажется, напрягаюсь ещё больше. Простите, что?!       — Ну, объективно, в операции участвовало много людей. Брать на себя всю ответственность не стоит, — спокойно заверяет Бити. — Мы не могли предугадать подобные последствия. То, что девочка оказалась там — несчастный случай.       Чувствую, как мой рот сам по себе раскрывается в полном недоумении. Всем известно, как погибла сестра Китнисс Эвердин. В попытке удержать оборону возле президентского дворца старое правительство приказало сбросить бомбы на толпу. Мало того, что они накрыли кучу своих, так ещё и действие этих устройств было крайне мерзким: взрывались они дважды, первая волна была рассчитана на то, чтобы привлечь больше людей на помощь раненым, а вторая, более сильная — на окончательное уничтожение их всех. Правда, у некоторых идиотов, по-прежнему сочувствующих старому режиму, таких как мой бывший учитель мистер Норрис, есть своя теория на этот счёт: якобы всё это было провокацией мятежников, и это они угробили собственных медиков и солдат ради впечатляющей картины в прямом эфире. Данная версия всегда казалась мне полной чушью.       До этой секунды.       Нет, не может быть, чтобы чокнутый старикашка был прав. Не может быть, чтобы мой дядя был причастен к такому. Но он признался сам. Только что. Происходящее похоже на дурной сон, но я не могу проснуться.       Бессильно откидываю голову назад и слегка ударяюсь о спинку дивана. По телу пробегает дрожь. Хоть бы не услышали.       — Я всё понимаю, но не бывать из-за этого у себя на родине — это уже слишком, — заявляет Виктория спустя небольшую паузу. — На меня тоже косо смотрели знакомые после того, как узнали о моей причастности к уничтожению военной базы. Но всё наладилось. Серьёзно, ты должен хотя бы перестать мучить этими мыслями самого себя.       — Ладно, ребята, если вы не против, — устало бросает Гейл, — я сам во всём разберусь.       — Как знаешь.       Дальше они не говорят ничего особенного. Я почти и не слушаю. Спустя вечность пристутствующие наконец-то решают удалиться. Щелчок выключателя погружает зал в темноту. Жду, пока всё стихнет. Уже собираюсь подняться, но опять замечаю чьё-то приближение. Дверь открывается и захлопывается, но света не зажигают. И ни звука. Становится не по себе.       — Жаль разочаровывать, но способность бесшумно прятаться у тебя так себе, — издевательски разрезает тишину голос Виктории.       Мурашки пробегаются по коже. Выглянув из-за дивана, вижу силуэт возле двери, слабо освещённый фонарями за окном.       — Да хорош уже! — усмехается она в ответ на молчание. — Меня что, зря к Играм готовили?       Она устремляется в мою сторону. Я вскакиваю. Хочу прошмыгнуть, но Виктория резко бросается вперёд и хватает меня за локоть. Дёргает в сторону дивана, заставляя завалиться на него, а сама опускается рядом.       — Чего тебе надо? — цежу я сквозь зубы.       — Милая, — вдруг заговаривает она приторно, — признаться, я не очень-то склонна к благотворительности, но всё же хочу поделиться с тобой одним секретом. Секретом успеха! — Она склоняется к моему уху и переходит на заговорщический шёпот. — Так вот, запомни: победитель всегда прав. Если конкретнее, то выигравшая сторона, какой бы она ни была, может делать что угодно: бомбить своих, бомбить чужих, устраивать Голодные Игры, отменять Голодные Игры, и даже хранить тайны — всё это следует принимать и уважать. Её никогда нельзя осуждать или критиковать, даже по мелочам, даже мысленно, и не стоит позволять себе хоть на секунду усомниться в её совершенстве. Думаешь, это слишком? Но у того, кто соблюдает это правило, жизнь всегда прекрасна, а совесть — чиста.       — На этой великой истине воспитывают детей в вашем лицемерном дистрикте? — язвлю я, удивляясь собственной смелости.       — Именно, — невозмутимо отвечает Виктория, — поэтому наш «лицемерный дистрикт» всегда хорошо живёт. Ну, я надеюсь, ты поняла суть моего совета.       С этими словами она просто отпускает меня, встаёт и шагает прочь. Я остаюсь совсем одна. Какое-то время сижу на месте, а затем, словно во сне, добираюсь до спальни.       Бри полулежит с книгой в руках. Видимо, не может уснуть после устроенного мною переполоха.       — Чего так долго? — спрашивает она.       — Не могла найти.       Кладу серёжки в шкатулку. Ложусь на кровать. Долго смотрю в кремовый потолок.       Больше всего на свете хочется пойти завтра к дяде, в лоб задать вопрос, чтобы услышать хоть какое-то объяснение. Но знаю, это бессмысленно. Я только испорчу наши отношения.       Не хочу иметь ничего общего с мистером Норрисом. Не хочу никому ничего доказывать, странно выглядеть в чужих глазах. Не хочу проблем. Правда, которую я узнала, слишком поразительна, чтобы принять её, но слишком ужасна, чтобы рассказать кому-то.       Закрываю глаза. Теперь я чувствую себя по-настоящему взрослой.