Панем навсегда

— Ты просто чудо, — по-детски нежно произносит Энни в очередной раз, пока я медленно заплетаю её волосы. В свете восходящего солнца чуть рыжеватые пряди отливают медью. Лёгкий ветер заставляет Энни сильнее кутаться в плед, а меня — получше застегнуть куртку, но уходить с балкона мы не желаем. Никогда не налюбуюсь этим прекрасным видом на море и самые ухоженные улицы. Такой может быть только из домов в Деревне Победителей. — Вовсе нет, — скромничаю я, закрепляя кончик косы резинкой и расслабленно откидываясь на спинку стула. — Ну, правда, таких как ты очень мало, — поворачивает она ко мне голову. — Ты по-настоящему хорошая. Игриво улыбаюсь, глядя в округлённые глаза: — Ну, так и быть, признаю. Я действительно на вес золота. В этом доме я работаю няней. Официально — лишь одного ребёнка, но на деле приходится ухаживать сразу за двумя. Одному из них, правда, давно за двадцать. Победительница Голодных Игр, по совместительству вдова другого победителя и героя войны Финника Одэйра, нуждается в заботе не меньше собственного сына. Ещё на Арене девушка сильно повредилась рассудком. Теперь, после всего пережитого, ситуация ухудшилась. Тем не менее, с малышом мама справляется неплохо, чаще всего именно она берёт его на руки и занимается основными процедурами. Моё дело — следить, чтобы всё было правильно, помогать по необходимости и заменять её во время приступов. Психиатр навещает нас периодически, но ежедневные тяготы ложатся именно на мои плечи. К счастью, сын звёздной пары оказался спокойным. Он много спит и хорошо ест, а капризничает относительно нечасто для своего возраста. Вот и сейчас он мирно посапывает в спальне, пока мы с Энни ждём прихода миссис Эвердин. Да, всё верно, той самой, породившей на свет звезду восстания. Об этом, конечно, не кричали в пропагандистских роликах и не объявляли в прямых эфирах, но, благодаря слухам и сплетням, так уж сложилось, что имя миссис Эвердин стало нарицательным и означает «кошмарная мать». Однако, без привилегий эта женщина не осталась. Она получила приглашение и теперь работает у нас в лучшей больнице на престижной должности, ради которой другие люди трудились годами. Спасибо, что хоть не назначили её министром здравоохранения. Только я не пойму, наш-то дистрикт в чём провинился? — Ой! Здравствуйте, миссис Эвердин, как я рада вас видеть! — растягиваю губы, обнимаясь с гостьей. Она приветствует меня с не меньшей теплотой, а затем здоровается с Энни. Вместе мы садимся за небольшой стол в гостиной. Меню у нас то же, что и всегда: сваренный мною кофе и печенье. Миссис Эвердин около сорока, но выглядит она намного старше. Тёмные круги под глазами и плохая кожа делают своё дело. Да и одеваться она не умеет. Совсем. — Вы, как всегда, прекрасно выглядите! — восхищаюсь я, хлопая ресницами. — О, спасибо, хоть и до вас мне далеко, — отзывается она, переводя взгляд на Энни. — И вы сегодня великолепны, дорогая. Платье просто потрясающее. Та робко дёргает уголками рта, смотрит сверху вниз на своё одеяние из тёмно-зелёного шёлка и подносит трясущуюся руку к шее. — Да, спасибо, оно… оно мне тоже очень нравится… — выговаривает она, глядя в одну точку. Это плохой знак. — Оно… смотрелось ещё лучше… оно… хорошо сочеталось… очень хорошо сочеталось с… Она как будто начинает задыхаться. Лицо жутко искажается, глаза наполняются слезами, ладонь запускается в волосы, сжимает и вдруг рвёт их со всей силы. — Простите! — уже рыдает Энни, вскакивая из-за стола. Она бежит прочь из гостиной. Я поднимаюсь вслед за ней. — Она недавно потеряла где-то свою подвеску, — отвечаю я на немой вопрос миссис Эвердин. — Всегда носила её с этим платьем, вот и сегодня вспомнила. Весь день не может успокоиться. Из спальни слышится грохот. Зайдя туда, обнаруживаю привычную картину: подушки разбросаны, светильник скинут на пол, сама Энни полусидит у стенки и ритмично бьётся о неё затылком. Силой оттаскиваю её оттуда, толкаю на кровать, в ответ получаю парочку болезненных ударов. Через пару минут борьба заканчивается. Энни лежит и глядит на меня, сидящую рядом, извиняется. — Расскажи, почему это так тебя беспокоит, — прошу я. Всхлипывая и спотыкаясь на каждом слове, она рассказывает, что в платье похожего оттенка её короновали после Игр. Тот день был очень тяжёлым для неё, и лишь Финник смог успокоить девушку. Весь вечер он поддерживал её, а потом принёс и надел ей на шею подвеску в виде маленького изумрудного шарика, сказав, что тот прекрасно дополняет образ. Это был первый настоящий знак внимания с его стороны. Вещица много значила для Энни. Она надевала её нечасто и только с зелёным, но всегда очень бережно хранила. Пропажу она обнаружила сегодня утром. Мы долго искали подвеску по квартире, но, в конце концов, я объяснила, что она, скорее всего, потеряла её во время народных гуляний в честь годовщины победы, действие которых разворачивалось на пляже. Мне казалось, прорыдав несколько часов, Энни смирилась, но история повторяется. Я помогаю ей усесться, откинувшись на большую подушку, и позволяю положить голову себе на плечо. — Энни, — сладко начинаю я, поглаживая её по волосам, — ну, разве имеют значение какие-то предметы? Украшения, деньги? Всё это пустое. Главные ценности находятся у нас в сердце! Любовь, дружба, честь, вечная память о близких — вот что важно. И эти вещи никогда не потеряются в песке. Я уверена, Финник ни за что бы не расстроился из-за того, что подвеска пропала. Он был бы счастлив, что она сможет принести кому-то пользу. — Пользу? — наивно переспрашивает Энни. — Конечно! Помнишь, сколько детей было на том празднике? А ведь многие из них из не таких уж богатых семей. Наверняка это украшение нашёл какой-нибудь бедный ребёнок. Представь, как он обрадовался, увидев его! Теперь он сможет помочь своей семье. Они продадут подвеску и смогут купить много вкусной еды, накроют большой стол. У малышей будет настоящий праздник, о каком они и мечтать не смели. Как у их более удачливых ровесников! — Здорово… — шепчет Энни, прижимаясь ко мне. — Думай об этом каждый раз, когда вдруг захочешь пожалеть о побрякушке. — Я больше не жалею. Ни капли. Ты абсолютно права. Мы возвращаемся к обеспокоенной гостье. Всё оставшееся время Энни излучает оптимизм и спокойствие. — Знаете, не перестаю удивляться вам, — говорит мне миссис Эвердин, когда я провожаю её до ворот. — Вы настоящая волшебница. — Не стоит, я всего лишь умею найти правильный подход к тому, кто требует внимания, — отмахиваюсь с доброй усмешкой. — Я ведь и сама мать. А у нас, матерей, это в крови! Так ей! Надеюсь, мой намёк от неё не укрылся. Остаток дня проходит как обычно. Ребёнок истерично кричит, но в родных объятиях его настроение кое-как улучшается. Энни безмятежна, и даже уложить сына спать на ночь в этот раз у неё отлично получается самостоятельно. Когда оба уже дремлют, я выбираюсь из дома на пляж, на встречу со старым приятелем.

***

Море ласкает слух своей привычной мелодией. Небольшие волны с лёгкими брызгами разбиваются о камни, сверкая в полутьме. Свежий воздух наполняет лёгкие. Мы сидим на вершине утёса, попиваем вино из дорогих бокалов. Трой смачно сплёвывает в воду, чешет щетинистый подбородок огромной ручищей. Лунный свет смягчает его суровые черты, делает не так явно похожим на бандита. — Ты подвеску сбыл? — спрашиваю я, нарушая чарующую тишину. — Ага, — басит он. — А что такое? — Да эта психованная сегодня весь день из-за неё соплями давилась, — говорю, не скрывая отвращения. — Представляешь? Полгода обчищаю эту дуру, и она ни разу ничего не заметила, а тут вдруг… ни с того, ни с сего! — Чокнутая, — пожимает плечами Трой. Наверное, меня должна мучить совесть. Всё-таки у этой маленькой штучки было огромное значение. Хотя, пошло оно к чёрту. Энни Креста — самая недостойная победительница за всю историю Игр, если этот позор Дистрикта-4 вообще можно назвать словом «победа». Она тронулась умишком в первые минуты, когда ловко отрубленная кем-то голова напарника забрызгала её багровой жидкостью, а потом не склеила ласты по чистой случайности. Её освободили от обязанностей ментора, от всего, кроме пожизненных выплат. Теперь она гребёт деньги ещё и как вдова погибшего за свободу героя революции. Креста не работала нигде, но живёт так, как большинство никогда не сумеет. Разве это может не раздражать? — Вдруг всё раскроется? — задумываюсь я вслух, хоть и понимаю, что вероятность ничтожно мала. — Не раскроется, — Трой качает головой. — В крайнем случае, свалишь всё на уборщиков. А уж лично на тебя никто не подумает. — Почему же? — улыбаюсь я, уже зная ответ. — Потому что ты — просто чудо!