Панем навсегда

Она приходит ко мне в полдень. Стоит на пороге, лениво склонив голову на бок. Вид у неё заспанный и помятый, но почему-то даже сейчас она чертовски хороша. — Ты, в общем, извини, если что, — роняет обыденно. — Что-то я вчера перегнула. Ой, гляньте-ка, какая великая честь! Сама Джоанна Мейсон только что извинилась передо мной, простой смертной. Вряд ли во всей стране найдётся хоть парочка избранных, удостоившихся подобного. Строго говоря, извиняться есть за что. Моя нижняя губа распухла и продолжает болеть, на спине образовались синяки после падения. Возможно, я зашла слишком далеко, не спорю. Но разве нельзя было отреагировать как-то помягче? Скажем, не бить сразу по лицу? Или, к примеру, не кулаком? Или, хотя бы, не со всей дури? Хочу послать её куда подальше, но не могу. — Ой, ерунда, это ты извини! — беспечно отмахиваюсь я. — Сама знаешь, я, когда выпью, вообще с ума с хожу. Начинаю лезть с поцелуями ко всему, что рядом окажется! Вон, в этот раз не повезло тебе. Она слегка улыбается. Такой мягкой, нежной улыбкой. Плавным движением откидывает назад запутанные пряди. Высокий лоб, ровный нос, хитрый прищур выразительных глаз — казалось бы, обычное смазливое лицо. Почему же оно так притягательно? И разве есть что-то особенное в её простой фигуре, к которой так хочется прижаться? — Кофе нальёшь? — спрашивает она, уже без всяких церемоний проходя внутрь. — Конечно, — пожимаю плечами, захлопывая дверь и обрывая невыносимый поток ледяного воздуха. Можно ли назвать нас подругами? Наверное, нет. Я — просто человек, которого победительница Голодных Игр иногда использует, чтобы выговориться, и который не возражает против такой роли. В награду получаю малую долю внимания, приглашения на пьянки в её доме, а также, порой, относительно интересные истории из жизни. Рассказывать Джоанна любит, а я делаю вид, что просто обожаю слушать. Устраиваемся на потрёпанных креслах. Кофе у меня не самый лучший, но наша знаменитость не из привередливых. — Точно не дуешься? — уточняет она зачем-то, расслабленно закидывая ноги на журнальный столик. — Не-а. — Просто… у меня что-то вроде аллергии на поцелуи с женщинами. Могу даже рассказать, откуда, если хочешь. Удивлённо моргаю. Мне казалось, причина должна быть слишком личной, чтобы болтать о ней. — Вижу, у тебя есть желание поведать, — пожимаю я плечами. — Так что валяй. — Ну, я думаю, после сопливых откровений Одейра в прямом эфире ты курсе, как поступали с победителями Игр? Молча киваю. Теперь-то все в курсе. Как оповестил нас красавчик из Четвёртого, члены старого правительства, их приближённые, а также другие особо важные персоны когда-то имели прекрасную возможность купить себе ночь со звездой национального шоу. А сама звезда не имела никакого права отказаться. Все попытки перечить наказывались смертями близких, так что практически никому не удалось избежать мерзкой участи. — И… кем была эта тварь? — спрашиваю я. — Лонгина Рейн, — вздыхает Джоанна. — Рейн… у нас был министр культуры Рейн. — Верно. Это его дочурка. Мне казалось, что пользовались подобными услугами какие-нибудь богатые старики и старушки с неестественно гладкой кожей и фальшивыми зубами, но дочь министра культуры явно не относилась к данной категории. — У неё были дебильные зелёные волосы, которые постоянно лезли мне в рот, и раздвоенный язык с кучей металлических штук, — чуть скривившись, продолжает Джоанна. — Думала, меня вырвет прямо на ковёр. Повествование у неё рваное, грубоватое, не блещущее изящными стилистическими приёмами. Но ужасающая картина чётко складывается перед моими глазами. Я будто бы сама нахожусь в большой, неописуемо дорого обставленной гостиной, вижу кучу молодежи на огромном полукруглом диване, Джоанну, стоящую посреди всего этого в нелепом сетчатом наряде, и другую девицу, что прилепилась к ней словно пиявка. Лонгина Рейн оказалась одного года рождения с юной победительницей. Да и остальные присутствующие их не переросли. Некоторым из них и вовсе было по четырнадцать. Малолетки. — Отстой! — брезгливо заявила Рейн, вдруг оттолкнув Джоанну от себя. — Язык этой сучки сгодится только для чистки обуви. — Кстати, отличная идея! — засмеялся кто-то. — У вас в Седьмом все такие брёвна? — выдала ещё одну гениальную шутку хозяйка положения, присаживаясь на диван рядом с хихикающими подпевалами. — У тебя, если не секрет, сколько вообще партнёров было, а? — Один, — холодно отозвалась Мейсон. Впервые в жизни она была рада той нелепой интрижке с соседом. По крайней мере, её первый опыт был добровольным. — Да ладно? — чуть не свалился с подушек какой-то урод с татуировкой на лбу. — В таком возрасте? Это как вообще? У меня в двенадцать и то было опыта побольше! — По вашим меркам это что, нормально считается? — выпучила глаза соплячка с оранжевыми губами. — Нет, по нашим меркам это рановато, — Джоанна просто хотела, чтобы всё это скорее закончилось. — Вот это да! То есть, у вас там ни наркоты, ни развлечений, и при всём при этом вы ещё и не трахаетесь? Чем тогда вы вообще там у себя занимаетесь? — проявила интерес к быту в далёких областях дочь министра культуры. — Работаем. — Слушайте… это же получается, что большинство участников Голодных Игр подыхают девственниками, — осенило ещё одного умника. — Кошмар какой! Аж жалко вас стало. Немного. Болтать им вскоре наскучило. Джоанне дали выпить чего-то крепкого, и она постаралась залить в себя как можно больше. Легче не стало. Затем заставили стянуть с себя тряпки, подробно обсудили каждый изъян, а потом связали руки и примотали к большой вертикальной решётке. Мейсон не делится подробностями, но тошнота всё равно подступает к моему горлу. Никогда ещё слушать её истории не было настолько тяжело. Единственным, что по-настоящему заводило их, было чувство вседозволенности. О, да, это ведь так забавно: унижать сильнейших, тех, кто сумел пережить чудовищные испытания, но ничего не в силах предпринять против хрупких детишек. Позже Джоанна стояла под душем в ванной того же особняка. Кроме небольших синяков и царапин на ней не было повреждений, но внутри она сдохла окончательно. Нацепив обратно измятое платье проститутки, она сползла по стенке. Сидела так долго-долго. Лонгина Рейн и какой-то из её приятелей ворвались туда спустя время, не обращая на неё внимания. Они целовались, прижимаясь к стене, потом высыпали на столик и по очереди занюхали через маленькую трубочку какое-то золотистого цвета рассыпчатое вещество. Парень глянул на сжавшуюся фигуру в углу и насмешливо бросил что-то грубое. И произошло нечто. Возможно, виной всему был алкоголь, а возможно — природная вспыльчивость, но терпение Джоанны кончилось. Знания о последствиях будто улетучились из головы, рассудок заволокло туманом. В следующую секунду душ уже был в её руке, а струя очень горячей воды била из него в сторону парочки. Они подскочили с воплями, замахали руками. Любовничек резко попятился назад, поскользнулся и полетел спиной прямо на бортик круглой гидромассажной ванны, что расположилась в центре помещения. Хруст его костей был слышен даже сквозь шум воды, которую Мейсон тут же вырубила. Издав пару нечленораздельных звуков, туша затихла на полу. Судя по всему, под конец паренёк ещё и неплохо шмякнулся головой. Его подружка застыла в немом ужасе. Джоанна понимала, что это конец. Власть жестоко карала и за гораздо меньшие проступки. Самих победителей обычно не трогали, зато придумывали обходные пути, чтобы наказать их через других людей. Но ведь всему есть предел. Что, если она совершит преступление, за которое им придётся казнить именно её? Пусть изощрённо, пусть в прямом эфире, зато этого будет достаточно для запугивания остальных. И тогда нужды трогать семью у них не будет. Бредовый шанс. Но Джоанна ухватилась за него, потому что иного не имела. Мгновение они с Рейн смотрели друг другу в глаза. — Охрана! — заорала последняя что есть мочи, когда бывшая участница Игр бросилась к ней. Музыка снаружи была слишком громкой. Девица не успела добежать до двери, гораздо более шустрая и крепкая противница вцепилась ей в волосы, потянула назад, и, не давая вырваться, несколько раз ударила лицом о своё колено. Визгу пришлось оборваться. Джоанна треснула её кулаком в грудь, заставив задыхаться, и со всей силы толкнула на стеклянный шкаф. Мебель не выдержала. С первого раза одна дверца пошла трещинами, со второго — рассыпалась. Рейн упала, тут же попыталась подняться, но получила ногой по рёбрам. Обуви на Джоанне не было, из-за чего, неудачно наступив на один из осколков, она замешкалась. Воспользовавшись ситуацией, Рейн с небывалой прытью отползла прочь, ещё сильнее ободравшись, кое-как поднялась на ноги. Теперь их разделяло только джакузи и идиот, что валялся под ним. Дочь министра трясло. Её лицо перекосило. Багровая жидкость ручьями лилась из пореза на лбу, задерживалась в гигантских ресницах, продолжала свой путь, смешиваясь со слезами. На коротком светлом платье постепенно увеличивались в размере алые цветы, такие же усеяли руки и ноги. — Бешеная тварь! — провыла она, скаля окровавленные дёсны и сжимая в израненной руке большой кусок стекла, словно тот мог помочь. — Ты понимаешь, что тебя ждёт? Джоанна понимала. И терять ей было нечего. Их игра в догонялки вокруг джакузи длилась недолго, но Рейн успела сорвать голос, взывая на помощь, прежде чем снова оказалась на полу. Стекло помогло не сильно. Мейсон молотила её так, как никогда и никого в своей жизни. На Играх каждый соперник был просто препятствием на пути к выживанию. В борьбе с ними не было удовольствия, одно лишь желание обмануть смерть. Теперь же Джоанна знала, насколько приятным бывает убийство. Нажав на кнопку, она заставила ванну быстро наполниться, затем приподняла свою жертву и повалила туда с плеском. От случайного нажатия вода вовсю забурлила. В это время со стороны растянувшегося на полу парня послышались хрипы, а за дверью — возня. Тело Рейн обмякло, но в ту же секунду в помещение с грохотом ворвалась охрана, а за ними — горничная и любопытные гости вечеринки. То, что было дальше, Джоанна помнит смутно: кажется, её ударили чем-то и отшвырнули в сторону. Один из охранников бросился к утопленной девушке с таким видом, будто от её жизни зависела его собственная. Впрочем, скорее всего, так оно и было. — Ясное дело, её откачали, — повседневным тоном говорит Джоанна, опуская чашку на стол. Иначе она бы здесь сейчас не сидела. И, возможно, тех «несчастных случаев» со всеми членами её семьи тоже бы не стряслось. Впрочем, с ними всё равно могли бы расправиться, в назидание другим своенравным победителям. — Дружка тоже привели в порядок, — добавляет она. — И жили они долго и счастливо, правда, говорят, звёзд Голодных Игр больше почему-то не снимали. — Насколько долго? — интересуюсь я нерешительно. — Они что, до сих пор живы? — Чёрт знает, — пожимает плечами Джоанна. — Никого из них не казнили, это точно. Может, закрыли ненадолго. Но от народного гнева эти ребятки защищены лучше всех. Родственнички бывшей элиты находятся под надёжной охраной нашего до блевоты милосердного государства. — Она недобро усмехается. — В отличие от всяких лошков с улицы, которых можно было насиловать, отстреливать да резать направо и налево после войны. — Ну, я всё же не считаю, что защита родственников чиновников — такая уж плохая затея, — качаю я головой. — Не все же такие как эти... — Ой, да все там одинаковые! Что мамаши с папашами, что их отродья, — лениво перебивает Мейсон. Я не согласна, но решаю не спорить. И, видимо, благодаря этому получаю возможность узнать небольшое продолжение истории. Министра культуры вешали в компании ему подобных. Мероприятие было скучное, но Джоанна всё же посетила его. Она обещала вести себя хорошо. Солдаты позволили приблизиться к членам семей преступников, когда те выходили из зала. Лонгина Рейн заблаговременно перекрасила себе волосы в чёрный в честь вселенского траура, но была замечена ещё издалека. Джо быстро приблизилась к ней и весело чмокнула в губы. Окружающие тогда чуть не попадали, у солдат отвисли челюсти и едва не вывалились автоматы из рук. Джоанна вслух выразила надежду, что в этот раз получилось лучше, чем пять лет назад, и удалилась. — В общем, это был первый и последний поцелуй с бабой, который принёс мне истинное удовлетворение, — немного пафосно заключает она. — А вообще подобная гадость меня абсолютно не привлекает. Я улыбаюсь. Именно так, как положено. Будто сказанное меня не печалит. Совсем-совсем. Ни капельки.