Панем навсегда

Могила Боба присыпана снегом. Мы стряхиваем его, немного прибираемся в полной тишине. Кроме меня и маленького Руди на кладбище не видно людей, и это не удивительно, ведь время ещё совсем раннее. Десятилетний мальчуган по-взрослому хмурит брови, потирая замёрзшие руки. На холод и усталость не жалуется. Он считает своим долгом приходить сюда чаще, но мать не отпускает его одного в дальнюю часть города, а сама вечно не может составить компанию: работы много, нужно одной поднимать четверых детей. Я же, как давняя подруга семьи, рада помочь и прогуляться с парнем. Мы неплохо ладим. Покидая территорию, продолжаем молчать, будто боимся потревожить мёртвых своим присутствием. Но как только оказываемся за забором, Руди задаёт неожиданный вопрос: — Ты ведь мне расскажешь, что с ним случилось? — Но… ты и так знаешь, — хмурюсь я, не глядя на него. Вместо этого в очередной раз обвожу взором улицу, по которой мы движемся. Какая же разруха. Просто хлам. Руины. И этот квартал не единственный. Первое время мне было даже трудно ориентироваться среди похожих на кучи мусора домов. Как и узнавать бывший госпиталь в одной из этих куч. Чёрт возьми, ведь тогда была моя смена. До сих пор не могу успокоиться. Если бы мы с Джейн не поменялись… — Я хочу знать больше, — вырывает меня из омута мыслей Руди. — Все думают, будто я ещё не дорос до подробностей. Ты там тоже была в тот вечер, правда? — Ну, да… была, — вздыхаю я. — Ты уверен, что хочешь? — Уверен. — Ладно. Как ты слышал, дело было в Капитолии, в здании, принадлежащем… чему-то вроде базы отдыха. Мы с твоим отцом и ещё несколькими ребятами — в основном, из других дистриктов — собрались перевести дух после победы. Всего нас было восемь человек. И мы… в общем, просто сидели, общались, узнавали друг друга получше. Ведь жизнь в других частях страны — это такая интересная тема… Жизнь в других дырах, на которые наплевать, не вызывала никакого любопытства. Мы не знали, о чём говорить, поэтому просто бухали. Благо, спиртного нашлось достаточно. Ещё мы немного прогулялись, со скуки круша всё на своём пути. Швыряли тяжёлые предметы в зеркала и стёкла просто ради того, чтобы поглядеть на осколки. — И хоть время было тревожное, мы потеряли бдительность. Какие-то психи — возможно, бывшие миротворцы — напали на нас. Их было мало, но всё произошло так неожиданно. Не знаю, на что они надеялись. Наверное, повредились умом от жажды мести. Наверное, эти крашенные идиоты притащились втроём искать оставшиеся припасы на кухне базы, потому что рядом с ней мы и встретились. Нам ничего не было от них надо. Но, как и мебель, они почему-то вызывали сильное желание что-нибудь с ними сделать. — Мы столкнулись в огромном помещении с пустым бассейном и кучей лежаков. Один мерзавец выскочил из-за поворота и направил дуло пистолета прямо мне в лицо. Они попытались по-тихому смыться через зону бассейна, но не вышло, и тогда долговязый кретин с розовыми патлами вытащил пистолет и направил его мне в лицо. Рука у него едва не тряслась, но с такого расстояния попал бы даже слепой. Этот петух пытался сказать что-то, но не набрался смелости, и вместо него рот раскрыла одна из двух куриц: — Отвалите от нас! Её голос оказался тонким, с придыханием, почти таким же мерзким, как у нашей предыдущей сопровождающей Фабриции, вытянувшей мою лучшую подругу семь лет назад. Он взбесил меня сильнее всего. — Тут твой отец возник просто из ниоткуда и пустил пулю ему в спину. Тут Боб выскочил из-за поворота и сработал моментально. Кретин и обернуться не успел, а две его спутницы завизжали как резаные. На меня кровища тоже брызнула, но в том состоянии я уже сильно не парилась. Одна из тёлок была гораздо младше, выглядела на пятнадцать, и физиономию имела чуть более естественную. Она даже слегка смахивала на человека, отчего мне стало как-то не по себе, когда один из наших парней грубо схватил её за волосы и потащил прочь. Я и не заметила, как помещение почти опустело. Кроме меня остались только три знакомые девчонки-медсестры и та дура, что шипела на нас в начале. Теперь она стояла у стены и почему-то больше не выпендривалась. — Но на этом всё не кончилось. В нас начали палить со всех сторон. К счастью, удавалось отстреливаться. У неё были жуткие синие губы, сиреневые волосы, слишком светлая кожа, неестественно симметричные черты лица и стеклянный взгляд. В отличие от малолетки, она не походила даже на живое существо. Факт, что эта пластиковая кукла вообще дышит, удивлял меня. Дейзи из Одиннадцатого, которая до этого пыталась всех нас разговорить, стянула с неё шубу для удобства, а саму куклу впечатала в стену и спросила, нравилось ли той смотреть Игры. Та ответила, что нет. Дейзи ударила её по лицу и сказала, что не верит. Спросила снова. Та опять всё отрицала. Недолго, впрочем. Вскоре она уже валялась на полу, держась за нос, и соглашалась с каждым словом Дейзи, признаваясь в безумной любви к смертельному реалити-шоу. Ладонь с огромными глянцевыми когтями напоминала лапу переродка, странно, что кровь меж пальцев лилась красная, а не фиолетовая. — Противники отступили. Мы уже решили, что всё позади, но расслабляться было рано. — Расслабься, дорогуша, — почти нежно говорила Линдси из Пятого, пока они вместе с Элли из Седьмого валили свою жертву на лежак и заламывали ей руки. — С нами лучше, чем с мальчиками, правда? Истошные вопли из соседнего помещения явно намекали на правдивость этих слов. Курица постоянно спрашивала, что нам нужно от неё. Как будто мы сами знали ответ. Дейзи докурила сигарету и затушила об её шею. Потом мы все стали делать так же: просто поджигали табачные изделия и вдавливали в чужую кожу, вызывая крики. Целую пачку извели. Линдси увлеклась, буквально взобралась на девку, частично разрывала ей кофту, вцеплялась в грудь, заходила всё дальше. Элли сказала, что это противно, и свалила. Линдси попросила меня держать обе руки, и я послушалась. Из-за сходства голосов той бабы и стервы Фабриции можно было представить, что истерический плач и мольбы прекратить принадлежат последней. — Твой отец... всегда был человеком благородным. Потому и не ожидал от других подлости. — Вы чё, охренели? В смысле вы потратили все сигареты? Такая расточительность аморальна! — наезжал на нас Боб, стоя на краю бассейна. После развлечений ему явно не терпелось закурить. Дейзи в ответ что-то трындела. Линдси они отвлекли. Я по-прежнему сидела на полу и слабо удерживала окровавленные кисти, которые больше не сопротивлялись, только подрагивали. Мне становилось плохо от выпитого. Очень плохо. Я пыталась сообщить об этом, но никто не слышал. В конце концов, меня вырвало на колени. А тёлка с синими губами, видимо, чувствовала себя лучше, чем притворялась. Потому что в ту же секунду высвободилась и вскочила, свалив Линдси и лежак, рванула к выходу со скоростью, с которой даже участники Игр во время старта не бегали. Но мне уже было не до неё, так как деревянная конструкция ударила по ноге Дейзи, та почти упала, задев Боба, и... — Проклятый лоялист затаился неведомо где. Он пытался прецелиться в нашего друга, но Боб, не имея патронов, налетел на него раньше и успешно повалил. Они вместе рухнули с лестницы. К сожалению, спасти Боба не удалось. То ли Боб был слишком пьяным, то ли бортик — слишком скользким… Удержать равновесие не вышло. Раздался ужасный звук. Мы вскочили и, шатаясь, приблизились к краю. Тело распласталось на дне. Боб лежал лицом кверху, его конечности были неестественно изогнуты, глаза — выпучены, а раскрытый рот подрагивал. Из груди вырывались хрипы, а вокруг черепа быстро растекалась багровая лужа. — Вот и всё. Руди робко моргает, будто не решаясь сказать что-то ещё. — А эти слухи… — выговаривает он наконец, — это ведь выдумки? Да, произошёл недавно случай крайне неприятный. Один из парней, что был с нами в тот вечер, выпив лишнего, проговорился. Поползли сплетни, что смерть Боба была не такой уж красивой. — А как думаешь ты сам? — спрашиваю я. Мы с мальчиком долго смотрим друг другу в глаза. В конце концов, он заявляет довольно уверенно: — Я не думаю, я знаю: всё это грязная ложь.