Моя бедная вдова

«Тебе казалось, что я к тебе равнодушен, а я, может быть, готов тебе всю жизнь посвятить?»

      Бегство от проблем являлось для Ванессы Ремиговски наиболее оптимальным способом их решения. Эта её особенность уходила корнями в её детство: так, маленькая Несса убежала, когда случайно разбила папину любимую статуэтку, и просидела, спрятавшись в шкафу, целый день, пока её случайно не обнаружила горничная; однажды, впервые солгав отцу о каком-то пустяке (обман этот он, наверное, сразу же разоблачил и простил), она убежала в соседний дом, к друзьям, и спряталась там на целый день. В общем, если говорить короче, Ванесса всегда искала повода убежать и спрятаться. Эта детская невинная трусость, наивный страх перед ответственностью не оставили её даже во взрослой жизни.       И сейчас Ванесса была бы неимоверно рада убежать и спрятаться куда подальше, только вот страх полностью парализовал её. Она сидела в углу, обняв согнутые в коленях ноги, и, сама не понимая зачем, заставляла себя смотреть на Логана, который неподвижно лежал возле кровати. Нужно было бы встать, позвать на помощь, вызвать врачей, нужно было бы сделать хоть что-то, но девушка, хотя какой-то частью разума и понимала это, всё же с места не двигалась.       Мыслей никаких не было. Вернее сказать, они были, но являлись бесплодными и безрезультатными. Такие мысли обычно посещают человека, когда тот находится в полудрёме: он вроде и понимает, что нужно открыть глаза, встать, выключить будильник, но, будто назло самому себе, продолжает досыпать и ничего с собой сделать не может. С Ванессой творилось то же самое. Она, постукивая зубами от страха, во все глаза пялилась на Логана, но не могла заставить себя встать и позвать на помощь.       Первая ясная мысль, пробившаяся сквозь тугую завесу затуманенного разума, была весьма резкой, опрометчивой и даже, может быть, немного глупой: «Он мёртв». Никаких твёрдых доказательств под собой эта мысль, конечно, не имела, но Несса почему-то вцепилась в неё как в единственно верную. За этой мыслью потянулся ряд других, не менее опрометчивых суждений. Сначала девушка вообразила, как будет вытаскивать его тело из номера, затем — как подаст в суд на Гарольда за убийство. В её голове рисовались ужасающие картины суда, допросов; она видела, как Ремиговски уводят в тюрьму, а потом — как она стоит у большого чёрного автомобиля в чёрном платье и под чёрной вуалью. Она уже примерила на себя образ страдающей, убитой горем молодой вдовы, и ей было абсолютно всё равно, что её законный муж был жив. Все эти картины пронеслись перед её глазами, кажется, за одну секунду, а в следующую она уже решила, что тоже выпьет это дурацкое вино и ляжет умирать тут, рядышком с Логаном. Эта мысль привлекла её гораздо больше, чем предыдущие, и она представила себе Ремиговски, который будет бесконечно винить себя в смерти жены, а потом, не справившись с горем, возьмёт пистолет, откроет рот и одним выстрелом вышибет себе мозги.       Но — увы — эти мысли так и оставались всего лишь мыслями. На деле же Ванесса продолжала сидеть в углу и, обнимая свои ноги, мерно покачиваться из стороны в сторону. Хотя она этого не замечала, но слёзы катились по её щекам безостановочно уже около семи минут. Собственных всхлипов девушка не замечала тоже, однако они были единственным звуком, который наполнял номер и был слышен даже за дверью.       В подобном беспамятстве миссис Ремиговски провела почти час. Может быть, она бы просидела так ещё дольше, но из забытья её выдернул звонок мобильного, как обычно из полудрёмы человека выталкивает звон будильника. Несса перевела невидящие глаза на телефон и, не выразив абсолютно никакой эмоции, обнаружила, что ей звонил муж.       К ней вернулась способность мыслить здраво, и это самое здравомыслие подсказало, что на звонок просто необходимо ответить. Игнорирование могло бы вызвать у Гарольда вопросы, а за этим могли прийти совсем неприятные последствия. Необходимо было проглотить злобу и дать понять ему, что ничего не произошло; необходимо было усыпить его бдительность, начать играть в его же игру.       Как это обычно с ней бывало, в нужный момент Ванесса полностью овладела своим голосом.       — Да, — твёрдо произнесла она в трубку. Эта твёрдость тона никак не вязалась с дрожавшими коленками и заплаканным лицом.       — Вечер добрый, миссис Ремиговски, — ласково заговорил Гарольд на том конце провода. Голос у него был ехидный, словно он спрятал козырь в рукаве и вот-вот готовился выиграть. — Это ведь добрый вечер, я прав?       — Несомненно.       — Как твоя встреча с Люси? Как вам вино?       «Вот и первая ловушка», — промелькнуло у Нессы в голове. И глазом не моргнув, она умело обошла эту ловушку — этому она научилась за такой короткий, но такой поучительный период своей семейной жизни.       — Цвет очень красивый, — ответила девушка, кое-как подавляя в себе гневные чувства к супругу, — но вкус мы пока оценить не успели: слишком заняты разговорами.       — И долго ты ещё будешь занята? — спросил мужчина, несколько отойдя от темы. — Имею я, в конце концов, право проводить время со своей женой? Я успел соскучиться.       Ванессе представились грубые и сухие руки мужа, и потому ей стали противны его слова. В сердце она искренне возжелала провести здесь как можно больше времени, чтобы как можно дольше не возвращаться в дом Ремиговски.       — Люси тоже имеет право проводить со мной время, — довольно холодно ответила она и испугалась, что он заметит этот холодный тон и что-нибудь заподозрит, и потому сказала уже более ласково: — Я приеду сразу же после того, как пойму, что нам больше нечего друг другу сказать. Пока займи себя чем-нибудь.       Положив трубку, Несса тут же очень ясно осознала, что Гарольд не имел в планах убить их с помощью вина. Во-первых, он не стал бы звонить, если бы знал, что сейчас её, возможно, могло и не быть в живых — это было бы по крайней мере подозрительно. Во-вторых, он предполагал, что вино будет пить и сама Ванесса, а убить её — свою любимую жену — Ремиговски просто не мог.       Эти догадки показались девушке очень простыми, но в то же время и очень обнадёживающими. За этот вечер ей впервые полегчало на сердце, и она, отбросив телефон в сторону, поползла на четвереньках к Логану. Она сама не понимала зачем (теперь девушка была полностью уверена в том, что он не был мёртв), но её рука сама потянулась к шее Хендерсона и без труда нащупала на ней пульс. По лицу Ванессы скользнула тень улыбки. Она снова взялась за телефон и вызвала неотложку. Положив трубку, Несса обняла Логана и, к собственному своему удивлению, снова тихо заплакала, только теперь от невыразимого облегчения.       Врачи не заставили себя долго ждать. Осмотрев Логана, они заключили, что он находился под наркозом. Шокированная Ванесса принялась подробно расспрашивать их об этом, и один из врачей, для того чтобы получить как можно более точные данные, взял у Хендерсона кровь на анализ. Исследование, проведённое сейчас же в карете неотложки, показало, что в крови Логана находился препарат, использующийся в медицине для неингаляционной анестезии, а препарат этот, растворенный в алкоголе, способствовал ультракороткому воздействию на организм больного. Именно во взаимодействии с вином это средство дало такой мощный результат, и именно поэтому Логан потерял сознание так быстро. Напоследок врачи успокоили Ванессу и сказали, что Хендерсон придёт в себя через час — два.       Уже заранее зная, что делать с вином, миссис Ремиговски долила в бутылку воды, чтобы было похоже, что из бутылки никто не сделал ни глотка. Позже она вернётся домой, отдаст бутылку Гарольду обратно и скажет, что до вина, увы, дело не дошло. Это будет самый правильный вариант действий.       Разобравшись с вином, Несса легла на кровать рядом с Логаном, остановила на нём усталый взгляд и стала ждать, когда он придёт в себя. За эти полтора часа молчаливого ожидания девушка успела передумать миллион разных вещей и, что самое главное, пришла к умозаключению, что её решение по поводу будущего ребёнка было абсолютно верным.       Через полтора часа дыхание Хендерсона стремительно участилось. Миссис Ремиговски приподнялась на локтях и, замерев, с томлением уставилась на него. Логан шумно дышал, вертел головой из стороны в сторону и морщился, как будто ему было больно. Когда Несса с испугом коснулась его плеча, он вдруг открыл глаза. Медленно переведя взгляд на девушку, он выдохнул и, как ей показалось, снова будто провалился в сон.       — Я, наверное, умер, — хриплым шёпотом произнёс он. — Если я попал в рай, значит, ты мой ангел, Ванесса…       Она улыбнулась с облегчением и в то же время с грустью: наверное, в данный момент она больше всего на свете хотела услышать, как он с нежностью произносит слово Несси… Несси, Несси, а не это жёсткое и колючее Ванесса!       Понимая, что он, скорее всего, не решится первый на проявление чувств, она ласково поцеловала его в лоб и сказала:       — Нет, Логан, ты всё ещё на земле.       Хендерсон полежал молча несколько минут, собираясь с силами и приходя в себя. Затем он снова открыл глаза, оглядел номер так, словно он только что попал сюда, и осторожно приподнял голову. Боль сразу же пронзила затылок острой стрелой, и парень, ойкнув, поспешил лечь обратно.       — Чёрт побери, — прошептал он, зажмурившись и обеими руками взявшись за голову. — Сколько я был без сознания?       — Не больше полутора часа.       Присев в кровати и прижавшись затылком к изголовью, Логан странно посмотрел на миссис Ремиговски. От этого сурового взгляда, устремлённого исподлобья, у неё побежали мурашки.       — Я думал, ты решила убить меня, — обречённо сказал он и опустил глаза. — Это было бы великолепным решением всех наших проблем…       — Ну уж нет, — несколько иронично ответила Несса, пряча за этой иронией обиду: в последние несколько дней Хендерсон держался с ней чрезвычайно неласково, а она к такому отношению не привыкла и привыкать не собиралась. — Я бы не позволила тебе уйти с такими мыслями. К тому же, задумай я тебя отравить, я бы сделала твою смерть мгновенной, а последние минуты твоей жизни — просто незабываемыми.       Он даже не улыбнулся её шутке и молча отвернул голову в сторону. Теперь, когда он вспомнил лицо Ванессы за минуту до того, как он потерял сознание, все сомнения испарились сами собой. Он был уверен: Несса не имела намерения убить его. Более того — она не имела даже мыслей о намерении убить его!       — Логан, это всё Гарольд, — тихо сказала девушка, думая, что он сам об этом пока ещё не догадался. — Это он заставил меня взять с собой вино… та бутылка хранилась у него в особенном месте, под замком. Он берёг её для особого случая. В вине было какое-то лекарство.       Хендерсон смотрел перед собой большими глазами и пытался осмыслить слова собеседницы. Он не смотрел на неё только лишь потому, что не хотел, чтобы она заметила страх в его глазах. А Логан боялся. Этот страх на несколько мгновений даже лишил его возможности говорить.       — Что на уме у этого старика? — задал он, по всему видимому, риторический вопрос и тут же нахмурился с бессильной злобой. — Как мы только дошли до такого? Мы не были осторожны, Несса! Вся вина лежит на нас, на нашем неумении поступать осторожно!       — Да нет же, Логан, — запротестовала она, сжав запястье Хендерсона и тем самым заставив его замолчать, — ты не представляешь, к каким видам конспирации мне приходилось прибегать!.. Я перестала звонить тебе, писала записки, намеренно искажая почерк и подписываясь не своим именем… я на самом деле записалась на плаванье, я подговаривала своих подруг, давала им ответы на всевозможные вопросы Ремиговски и иногда платила таксистам вместо того, чтобы бесплатно ездить на машине Гарольда. И всё это только ради того, чтобы усыпить бдительность мужа, всё ради того, чтобы встретиться с тобой! Мы никак и ничем не могли выдать себя, слышишь? Это невозможно!       Он смотрел на неё молча и немного удивлённо. Ванесса была довольна тем, что сказала: ей показалось, что сейчас она открылась для Логана будто с новой стороны и он только теперь понял, как много она для него делала.       — Тогда как он понял, — тихо и с огромным непониманием в голосе начал он, — что именно этим вечером мы с тобой собирались встретиться?       — Я не знаю, — беспомощно выдала девушка, — я не уверена, но у меня на этот счёт есть два предположения. Первое: Гарольд велел кому-нибудь из своих людей следить за каждым моим шагом, так что они смогли отследить все мои действия, включая даже мои разговоры с Люси. И второе: человек, которого я считала верным и которому поручала передачу моих писем, оказался верным не мне, а Гарольду и… сдал нас ему с потрохами.       Логан закрыл глаза, прижал обе руки к тяжело пульсирующим вискам и обречённо замычал.       — Плохо, плохо, плохо дело, — забормотал он, качая головой. — Выходит, ему известно больше, чем мы думали, но мы по-прежнему не знаем, насколько много он знает… Но если так, почему он не решится на более мужественный поступок? Почему не приедет на встречу вместо тебя и не застрелит меня, как собаку, а? Где его хвалёная мощь, где гнев, где связи, о которых трещит чуть ли не вся Америка?!       — Тише, Логан, — проговорила Ванесса, положив руку на его плечо, — не то действительно навлечёшь на себя его гнев. Неужели ты хочешь этого?       — Не хочу, — ответил он голосом, лишённым сил, — я просто не понимаю… Почему он не действует? Вино с каким-то растворённым в нём лекарством — это всё, что он может?       — Это только начало, родной, и нам пока повезло, что ты так просто отделался… Я думаю, у Гарольда свой план, какая-то стратегия, о которой мы пока не имеем ни малейшего понятия. — Она немного помолчала и потом добавила плачевным голосом: — Ты просто представить не можешь, Логан, что мне довелось пережить за это время… Я чуть не лишилась рассудка, когда допустила мысль, что могу навсегда потерять тебя!       Он молчал и с задумчивым прищуром смотрел вниз. Ей казалось, что он обдумывал её слова, пытался поставить себя на её место и жалел её всем сердцем. На деле же Логан думал о возможностях Ремиговски и его планах на будущее. Эти мысли вводили его в странное оцепенение.       — Знаешь что, Несса? — начал он всё так же задумчиво, и девушка, обрадованная его обращением, подвинулась ближе и положила руку на его колено. — Когда я ехал сюда, думал, что мы встретимся с тобой в последний раз… Наверное, так оно и будет. — Радость миссис Ремиговски куда-то испарилась, улыбка сползла с лица, и девушка медленно убрала руку с колена Логана. — Мы должны прекратить всё это, Несса… Скоро всё зайдёт так далеко, что мы не сможем это остановить. И да, мне не стыдно признать, но я… я начинаю бояться за свою жизнь.       Ванесса смотрела на него с непониманием и глубоким изумлением. Она наотрез отказывалась верить в услышанное, потому что это всё не могло походить на правду. Логан первый предложил ей расстаться? Он действительно захотел этого? И почему? Лишь потому, что боится Гарольда?!       — Я думала, что твоя жизнь без меня — то же, что и смерть, — сказала она оскорблённым тоном, испытующе глядя ему в глаза.       — Тебе очень легко говорить об этом, — повысил голос парень и слишком резко поднял голову, так что боль снова пронзила затылок, — потому что ты прекрасно знаешь, что он тебе ничего не сделает! Он тебя и пальцем не тронет, а меня прикончит самым извращённым способом, да ещё и так, что потом меня ни один полицейский не отыщет, даже с собакой!       — Но… — растерялась Несса, — разве твоя жизнь не лишится смысла, когда я уйду из неё?       Логан почувствовал, как в груди как будто что-то вспыхнуло. Это была ненависть, причём самая настоящая! Он страшно разозлился на возлюбленную за то, что она присвоила себе слишком много власти: свою роль в его жизни она возвысила до небес, просто до сказочных высот! В этом выражалась, наверное, вся сущность Ванессы. Она не думала о нём даже в такую опасную минуту, она думала только о том, что кто-то может любить её меньше, чем она сама того хочет. Логану показалось, что он не ненавидел её с такой силой даже в тот день, когда увидел её в свадебном платье рядом с Ремиговски. А ещё ему казалось, что это ужасно несправедливо: из нескольких миллионов достойных представительниц прекрасного пола, которых он мог бы полюбить, Хендерсон выбрал и полюбил именно её! Несправедливо!       — Нет, Ванесса, — ответил он, сурово глядя на неё, и от девушки, конечно, не ускользнуло его обращение. Он снова вернулся к «Ванессе». Кажется, всё рушилось безвозвратно… — К счастью, нет.       Миссис Ремиговски улыбнулась так, словно ей только что плюнули в лицо, но она должна была сохранить свою честь и благородно промолчать. Их разговор начал перерастать в битву не на жизнь, а на смерть, и каждый из противников пытался ударить другого как можно сильнее. В этот момент Логан и Ванесса не были вместе: они разошлись по противоположным углам ринга, и им было суждено сойтись только ради того, чтобы снова ударить.       — Ещё недавно мы признавались друг другу в обратном, — произнесла девушка и с ухмылкой пожала плечами. — Забавно, как твои слова меняются под воздействием страха.       Это был практически запрещённый приём: Ванесса надавила на одно из самых больных мест Логана — на его мужское самолюбие. Сам он, может быть, и мог запросто признаться в том, что ему было страшно, но позволить сделать то же самое ей — это было выше его сил! Потому Хендерсон тоже захотел надавить ей на больное и решился на отчаянный поступок.       — Знаешь, почему ты больше не составляешь весь смысл моей жизни? — спросил он, издевательски прищурив глаза. Девушка молчала, в глубине души понимая, что это была провокация и что ей нельзя было поддаваться. — Да потому, что ты больше не единственная.       Несса улыбнулась прежней благородной улыбкой, хотя удар, который только что нанёс ей Логан своими словами, оказался не из слабых. По боли она даже могла сравнить его с ударом ножом в живот.       — Я ведь знаю тебя, Логан, — проговорила она слегка осипшим голосом, — и знаю, что ты врёшь. На подобное ты не способен.       — Понимаю, сейчас тебе хочется всё отрицать. Я понимаю это так же хорошо, как то, что ты дико ревновала меня к Рози. Думаешь, если ты ни разу не сказала об этом, значит, для меня это осталось непонятым? Нет. Так вот, должен сказать… Твоя ревность не была безосновательной.       Умом девушка всё ещё понимала, что это — ловушка, причём не самая хитрая и не очень умело поставленная, но сердце заставило её выпалить следующее:       — Ты говорил, что между вами ничего не было…       — Не было, — согласился Хендерсон, очень довольный реакцией своей противницы, — поначалу. Всё получилось очень спонтанно, знаешь… как вспышка. Чёрт, мы с Рози просто голову потеряли…       — Что за чушь? — усмехнулась Ванесса. За этой усмешкой она пыталась спрятать страх и смятение, которые наполнили собой всё её существо.       — Это не чушь, Ванесса, — говорил Логан, стараясь придать своему голосу несколько соблазнительное звучание и тем самым ещё больше дразня девушку. — Раньше я никогда не был со стриптизёршей и, наверное, потерял из-за этого чертовски много. Ты и представить себе не можешь… о боже, в каких только позах я её не имел…       Миссис Ремиговски вскочила, как ужаленная. Последние слова действительно произвели на неё особенное впечатление, ей показалось даже, что она ощутила это физически. Может быть, то, что он говорил, и не было правдой, но подобная мысль в тот момент даже не пришла Ванессе в голову. Она думала только о том, что Логан — подлец, каких мало, что он не заслуживал её, был недостойным; и от этих мыслей на её глаза вот-вот готовились навернуться слёзы.       — Думаешь, я собираюсь выслушивать всё это? — спросила Несса, у которой внутри всё дрожало от бесконечной досады и обиды, но которая всё же безупречно владела своим голосом.       — А тебе интересно?       — Замолчи, Логан! — закричала она, закрыв уши руками. — Хватит, хватит, хватит! Это говоришь не ты, ты никогда таким не был! Я не верю твоим словам, ни одному из них!       — Не веришь?.. Даже тем, которыми я признавался тебе в любви?       Девушка не нашла, что ответить. Она лишь молча посмотрела на него, а по её левой щеке, как назло, быстро пробежала одинокая слезинка. Хендерсон довольно стойко выдержал это, хотя раньше Нессе очень хорошо удавалось играть на слабых струнах его души. Сам же Логан глубоко внутри себя злорадствовал: наконец-то! наконец-то победу одерживал он, а не она!       — Ты не имел никакого морального права поступать так со мной, — дрожавшим голосом прошептала Ванесса, совершенно потеряв контроль над своим поведением.       — А ты, конечно же, имела полное право выходить за Ремиговски!       Она сделала глубокий вздох, но ничего не ответила на это.       — Ладно, Логан, — тихо проговорила она, вытерев мокрую щёку, — ты сам принял это решение.       — Какое ещё решение?       — Выбросить меня из своей жизни. Ты больше не увидишь меня.       Он улыбнулся, не приняв её слова всерьёз.       — Не увижу? — переспросил Хендерсон, изучая девушку внимательным взглядом. — Нечто подобное я уже слышал… ах, да. Это было как раз перед твоим отлётом в Италию. А потом ты вернулась сюда в слезах и чуть ли не на коленях умоляла, чтобы всё вернулось назад.       На минутку ему показалось, что эта реплика была излишне грубой, неуместной, но потом постарался отогнать все эти мысли в сторону. Логаном владела глубокая уверенность в том, что уже через пару дней они помирятся. Да, он извинится за эти слова позже. Позже. Но только не сейчас.       — Такого больше не повторится, обещаю, — ответила Несса, не глядя на собеседника. Почти каждое его слово наносило ей новый, ещё более сокрушительный удар, и теперь, как ей казалось, она стояла перед ним уже на коленях. Ему оставалось нанести последний удар для того, чтобы одержать окончательную победу. Вдруг девушка осознала, что сдаваться было ещё рано, и добавила: — А ты так и не узнал, для чего я сегодня тебя сюда пригласила…       — Разве это имеет какое-то значение теперь?       — Вообще-то да. Ребёнок всегда имел и имеет большое значение… по крайней мере, для меня.       Логан резко поднял голову с подушек, кажется, даже не заметив боли, накатившей на него новой волной. Глаза его, удивлённо округлившиеся, были неподвижны, а дыхание от глубокого изумления совсем спёрло. Злоба, стремление обойти Ванессу, сделать ей больно — всё это в одно мгновение куда-то исчезло. Осталось одно только бешеное желание схватить её в охапку и увезти далеко-далеко отсюда…       — Что?.. — спросил он, нахмурившись то ли с испугом, то ли с удивлением, и медленно встал на колени. — Что, Несса, что ты сказала? Ребёнок? Какой ребёнок? Ты беременна? — спросил он уже шёпотом и остановил ошарашенный взгляд на её животе. — От… от меня?       Его собеседница сделала глубокий вздох, ещё раз вытерла щёки от слёз и тихо, но с достоинством ответила:       — А вот это уже не имеет никакого значения, Логан.       Рот Хендерсона медленно открылся, парень прищурился и неуверенно засмеялся.       — Теперь ты пытаешься обмануть меня, — догадался он и захохотал уже громче и увереннее. Ванесса смотрела на него, с оскорблением нахмурившись. — Хочешь удержать меня рядом, выдумываешь беременность… Не надо, Несса. Пожалуйста, перестань. Это неправдоподобно и даже низко.       — Разве я сказала хотя бы слово о том, что этот ребёнок твой?       Этим ударом она отправила его в нокаут. Логан, поверженный, снова рухнул на кровать, но всё ещё не отрывал от любимой беспомощного взгляда. Мысль о том, что Ванесса спала и с Гарольдом тоже, почему-то никогда не приходила ему в голову…       В боксе противник считается побеждённым в том случае, если он не может подняться в течение следующих после удара десяти секунд. Те десять секунд, что были у Хендерсона, он не сумел провести с пользой; за это время Ванесса успела забрать бутылку с вином, свою сумку, покинуть номер и даже коснуться кнопки вызова лифта.       Десять секунд прошли. Логан считался побеждённым.       Для того чтобы обеспечить себе идеальное алиби, Ванесса решила действительно поехать к Люси. У неё в запасе был один верный способ заставить Ремиговски поверить ей — «Инстаграм». Она собиралась сделать парочку фото с Люси и выложить их, потому что точно знала, что её муж увидит это.       Люси очень обрадовалась как приезду подруги, так и тому, что она захватила с собой вино. Однако Несса сразу же предупредила её о том, к каким последствиям может привести этот, казалось бы, безобидный напиток. Подруги решили выпить мартини, а выпив, Ванесса попросила Люси, чтобы та взяла ножницы и отрезала ей волосы по самые плечи. Через несколько минут после этого миссис Ремиговски сидела у зеркала и, улыбаясь, трогала непривычно лёгкие волосы.       Было ли ей жалко? Пока нет. Сожаление придёт завтра утром. А пока что жалеть было не о чем.       — Старайся тратить деньги с умом, — почти механически выговаривал Кендалл, укладывая свою любимую гитару в чехол, — никакого алкоголя и дурацких развлечений: оставь лучше на еду. И да, о еде…       — Лучше здесь, а не в «Макдоналдсе», — так же автоматически закончил за него Дэнни.       — Да. Точно. Если сам с чем-нибудь не справишься, попроси Логана, не стесняйся.       — В этом и есть проблема большинства взрослых, — вздохнул подросток и, сунув руки в карманы растянутых джинсов, прошёлся по комнате, — ты думаешь, что я пока ещё недостаточно взрослый, и потому обращаешься со мной как с ребёнком. А ты не задумывался, что такое обращение никогда меня не вырастит?       Шмидт с прищуром взглянул на его лицо, которое ещё не зажило после недавнего избиения.       — Я лишь хочу быть уверен, — проговорил парень, взяв застёгнутый чехол за ручку, — что потом мне не придётся жалеть о том, что я уехал…       — Можно подумать, ты делаешь это впервые.       — С каждым разом я почему-то всё больше сомневаюсь в правильности своих действий. Ты уверен, что я не должен просить Логана присмотреть за тобой?       — Кендалл, — раздражённо и несколько обиженно протянул Дэнни, — мне почти восемнадцать. О чём ты говоришь?       Шмидт поджал губы, поняв, что ему не одолеть своего оппонента, и медленно развернулся. Вдвоём они дошли до двери, а потом Кендалл снова заговорил:       — Меня не будет минимум два дня. Пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы…       — Я понял, — прервал его Дэнни, нетерпеливо улыбнувшись, — ты начал говорить мне всё это ещё за неделю до отъезда.       Кендалл тоже приподнял уголки губ, но абсолютно неискренне, и молча протянул своему подопечному руку.       — Ну, тогда до скорой встречи?       Дэнни энергично закивал и пожал Шмидту руку. У Кендалла в голове пронеслась мысль о том, что объятия сейчас могли бы быть очень уместны — кто знает, чем и как может закончиться эта его поездка? Но потом парень посчитал, что Дэнни не поймёт или — что хуже — поднимет его на смех.       — Хорошей поездки, Кендалл!       От отеля он отъезжал с тяжёлым сердцем. Что-то терзало его, беспрерывно мучило, и от этого Шмидт остро чувствовал свою вину. Но он верил, что поездка в солнечный Сан-Диего, где он даст концерт, избавит его от мучений, освободит сердце и просветлит мысли. По крайней мере, в дороге он должен немного забыться…       Почти на самом выезде из города его серебряный «шевроле» остановился. К автомобилю подошла светловолосая девушка с увесистой сумкой в руке и, улыбнувшись, села на переднее сиденье. Закинув сумку назад, она посмотрела на Кендалла большими светлыми глазами, и они одновременно друг к другу потянулись. За этим последовал долгий поцелуй, а потом девушка, отстранившись, прошептала:       — Привет.       — Я скучал, — тем же шёпотом ответил парень вместо приветствия, — невыносимо.       Их встреча и манера общения больше походили на конспирацию; казалось, они прятались от кого-то. «Шевроле» продолжил свой путь, и первые несколько минут разговор между ними двумя не прекращался. В основном они говорили о том, что с ними происходило в течение той недели, что они не видели друг друга; потом разговор перешёл в сторону предстоящей дороги и намечающегося концерта. А затем в салоне автомобиля стало совсем тихо.       — У меня такое ощущение, — тихо начала девушка, глядя в боковое зеркало, — что я спрятана от целого мира под большим покрывалом. Как в детстве.       Кендалл посмотрел на неё. Он понимал, о чём она говорила.       — Я прячу тебя только из хороших соображений, — не без сожаления в голосе проговорил Шмидт, сильнее сжав рулевое колесо, — и в то же время ценю, что ты так понимающе относишься к этому. Мы прячемся не потому, что я тебя стыжусь, и не потому, что думаю, будто всё это несерьёзно. Я просто боюсь ранить Дэнни. Ты ведь знаешь…       А она знала. Эту девушку, которую он вёз с собой в Сан-Диего, которую целовал с замиранием сердца и на которую готов был смотреть часами, звали Айрис Мэлоун. Они знали друг друга уже несколько месяцев, и это время казалось Кендаллу лучшим из того, что случалось с ним за последние два года. Поначалу он очень неохотно шёл на сближение с Айрис, так как всё ещё чувствовал, что сердце его неизменно принадлежало погибшей Ребекке. За все эти два года он не думал о другой девушке: не потому, что насильно запрещал себе делать это, а потому, что ему подобные мысли попросту не приходили в голову. Но эта светловолосая девушка, с которой он познакомился совершенно случайно в одной из дешёвых закусочных, перевернула что-то внутри него.       В отношениях с Айрис Кендалл пытался быть очень осторожным, не спешил, старался сильно не привязываться с первых же дней, всё присматривался к ней и пытался понять, сможет ли она занять достойное место в его сердце. Но эту осторожность и рассудительность победили чувства, в наличии которых Шмидт убедился в одну из ночей, что они проводили вместе. Ещё в начале их знакомства он понял, что их объединяло: нелюбовь к жизни. До знакомства с Айрис он, конечно, не осознавал того, что не любит свою жизнь, но когда однажды она высказала эту мысль, то Шмидт почему-то сразу же с ней согласился. Эта нелюбовь, разумеется, не переходила в крайность и никогда не подталкивала их обоих к мыслям об уходе из нелюбимой жизни, но в то же время в мире существовало чрезвычайно мало вещей, которые держали их здесь. Для Кендалла этой вещью было обещание, некогда данное Ребекке; в остальном его жизнь походила больше на выживание.       Для Айрис весь смысл её существования сводился к получению сиюминутных удовольствий, потому что будущего для неё не существовало. Большую часть своей жизни она потратила на то, чтобы поступить в университет, убила для этого много времени, сил и нервов, но в итоге всем её планам суждено было полететь под откос. Тогда — в девятнадцатилетнем возрасте — Айрис решила, что для неё больше не будет существовать целей и смысла. Она решила, что окончательно разлюбила жизнь и начала любить лишь те мгновенные проблески радости, которые жизнь ей дарила. Потому у Айрис не было постоянного места жительства, не было дела, которому бы она хотела посвятить жизнь, не было стабильных отношений. Встречу с Кендаллом она не расценила как судьбоносную, но почувствовала, что их двоих связывало кое-что общее.       Второй вещью, объединяющей их, была страсть к путешествиям. Кендалл начал часто брать Айрис с собой в другой город или просто колесил вместе с ней по Лос-Анджелесу и его окрестностям — лишь для того, чтобы несколько скрасить своё одиночество. Сначала Шмидт не находил в этих совместных поездках ничего романтичного, однако в одну из ночей, когда они остановились в безлюдной местности, она зачем-то попросила его научить её играть на гитаре. Он почувствовал нечто странное, когда Айрис попросила об этом: прежде ни его друзья, ни Дэнни, ни даже Ребекка особо не интересовались его любовью к музыке… Когда Кендалл учил девушку азам игры на гитаре, к нему вдруг пришло осознание: она любила жизнь. Могли ли её глаза светиться так ярко, если бы она не наслаждалась прекрасным мгновением свободы, если бы она не наслаждалась собой и собственной жизнью? Шмидт пытался ответить на эти вопросы, но мысли предательски разбегались. Именно в ту ночь он понял, что эта девушка не просто его мимолётный попутчик, что ей, возможно, суждено стать его верной спутницей жизни. Именно в ту ночь он увидел неоднозначный сон, в котором разговаривал с пустотой и, чуть ли не плача, просил кого-то о прощении. Именно в ту ночь и Айрис поняла, что, кажется, впервые в жизни позволила сердцу выбирать самому.       Кендалл ещё чуть ли не при первой встрече поведал девушке, что он вдовец. (Шмидт имел особенность называть себя так, хотя, по правде сказать, никогда не был женат.) О его тоске по Ребекке, о Дэнни, которого он опекал, Айрис узнала тоже и восприняла это достаточно безболезненно. Она никогда не торопила Шмидта с тем, чтобы тот познакомил её с Дэнни, и никогда не спрашивала о его погибшей возлюбленной. Может быть, дело было в обыкновенном безразличии, а может быть, в осторожной деликатности.       Ни он, ни она не стремились называть то, что между ними возникло, любовью. Для Кендалла это было непросто: он считал, что любовь приходит лишь только раз в жизни, а его настоящая и самая сильная любовь была теперь погребена в земле. Ему не хотелось верить в то, что любить можно не единожды, как и в то, что Ребекка не была его настоящей любовью. Поверить в это было невозможно, Шмидт не мог даже думать об этом: тогда ему до слёз становилось жаль его маленькую, милую, доверчивую и так преданно любившую его Ребекку.       Айрис же решила отложить эти размышления до нужного момента. Она не знала, действительно ли любила Кендалла, и не знала даже, умела ли она любить. Однако девушка была уверена, что однажды настанет определённый момент, когда она поймёт совершенно точно: да, это он. А пока что девушка довольствовалась тем, что у них было, и совсем не осознавала, что Кендалл был тем единственным, кто заставлял её любить эту жизнь.       Кендалл знал, что Дэнни не сумеет понять его выбор. Дэнни осудит, скажет, что его встречи с Айрис — это мерзкое и бесчеловечное предательство. Поначалу Шмидту казалось, что его подопечный будет прав, если скажет так, но позже мнение Кендалла по этому поводу претерпело коренные изменения. Каждая встреча с Айрис становилась для него целым миром, и вся прелесть заключалась как раз в том, что этот мир принадлежал только им двоим. Когда об отношениях никто не знает, никто их не осудит, никто не скажет, что Кендалл и Айрис поступают неправильно. Потому в тайне подобных встреч у Шмидта была своеобразная необходимость. Эта тайна давала ему ощущение двойственности собственной жизни: в той, старой жизни он всё ещё был бесконечно предан Ребекке и невыносимо несчастен, а в новой Кендалл был свободен, беззаботен, он вдыхал и выдыхал только счастье.       Он не знал, чем это всё закончится и что об этом скажет Дэнни. Он знал лишь одно: Айрис была первым человеком, которая заставила его почувствовать себя живым. До этого, как считал сам Кендалл, он был мёртв: он умер в тот день, когда увидел лицо Ребекки в гробу. Никогда ещё смерть не подбиралась к нему настолько близко, как тогда. И никогда ещё жизнь не подбиралась к нему так близко, как теперь.       В первую же ночь отсутствия Кендалла Дэнни долго сидел на кухне и наблюдал за дверью в комнату Логана. Из-под щели выбивался свет: это говорило о том, что Хендерсон ещё не спал. Томясь в ожидании, Дэнни пил уже четвёртую чашку кофе. Время поджимало. Часы показывали одиннадцать, а Логан всё никак не ложился спать.       Через какое-то время, — а именно на пятой чашке — дверь открылась, и в тёмный коридор вышел Хендерсон. Увидев Дэнни, одиноко сидевшего за кухонным столом, парень грустно улыбнулся.       — Что, не спится без Кендалла? — спросил Логан, закрывая дверь на ключ.       — Вроде того, — сморщил нос подросток и поставил на стол чашку с недопитым кофе. — Тебе тоже?       — Ага, — вздохнул Хендерсон и, на мгновение замолчав, задумчиво уставился в стену. — Мне нужно сходить кое-куда, ты как, нормально проведёшь целую ночь в одиночестве?       — Мне давно не восемь, а темноты я не боюсь. Логан, ты… ты на всю ночь уходишь?       — Да… да, на всю ночь.       Хендерсон взмолился, чтобы его собеседник не продолжил расспросы, потому что ему совсем не хотелось врать. Но Дэнни нисколечко не интересовало, куда собирался Логан; его интересовало только, как скоро он намеревался вернуться.       — Тогда до утра? — со слабой улыбкой на губах спросил подросток.       — До утра. Не ложись поздно.       Дэнни помыл за собой чашку, выглянул в окно, убедился, что Логан удалился от отеля на достаточное расстояние, и, взяв куртку, тоже спустился вниз. Выйдя на улицу, он огляделся. Из темноты ему навстречу выступил сутуловатый силуэт. Это был друг Дэнни — Брэд. Руки Брэда были засунуты в карманы толстовки, на голову надвинут капюшон. Судя по тому, как он озирался по сторонам и переминался с ноги на ногу, парень очень волновался.       — Ты точно уверен в своём решении? — дрожащим голосом спросил Брэд, когда оба двинулись вниз по улице. — Это небезопасно, к тому же тебе вряд ли хватит опыта…       — Посмотри на моё лицо, — ухмыльнулся Дэнни, чувствуя, как трусость друга придаёт ему сил, — по-моему, оно просто кричит о том, что опыта у меня предостаточно.       Свет уличного фонаря на мгновение выхватил лицо Дэнни из мрака.       — Или наоборот, — пробурчал Брэд и начал шаркать подошвами об асфальт. — Кто это тебя так разукрасил?       — Приятель Кендалла постарался. Да это и не важно, чувак. Зря я, что ли, в школе на десятиклассниках тренировался?       Прошло около пятнадцати минут, прежде чем они добрались до места назначения. Это было большое заброшенное здание — в прошлом, очевидно, что-то вроде склада. Парни обошли это ветхое, полуразрушенное здание и в темноте с трудом отыскали вход в него. У дверей их встретили ещё два парня примерно их возраста и потребовали, чтобы те показали им документы. Брэд с Дэнни, и глазом не моргнув, достали из карманов водительские удостоверения. Два парня у входа посветили на них фонариками: согласно документам, и Дэнни, и Брэду уже исполнилось восемнадцать.       — Проходите, — разрешил голос из темноты, и парни погрузились в новый для них мир — взрослый, полный неожиданных опасностей.       Просторное помещение, в котором они оказались, было освещено только в двух местах: в середине и в одном из углов. Центр помещения был ограждён какими-то мешками, сломанными стульями и палками; пол оказался испачканным кровью. Брэд, увидев это, тяжело сглотнул, а сердце Дэнни, подпрыгнув, воодушевлённо забилось. Вокруг них в темноте гудели и жужжали десятки мужских голосов, так что создавалось ощущение, что они стояли посреди шумной площади, а не в заброшенном здании, упрятанном в глубине улиц.       В единственном освещённом углу стоял стол, за которым сидело двое взрослых на вид парней: один брюнет, второй — блондин. Наверное, им было по двадцать. Дэнни и Брэд двинулись именно к ним.       — Дэнни Джейкобс, — громко, стараясь перекричать царивший вокруг шум, выговорил подопечный Кендалла.       Блондин поднял на него глаза и так же громко спросил:       — На кого собираетесь ставить, парни?       — Я не собираюсь ни на кого ставить, я сам намереваюсь участвовать.       Двадцатилетний снова окинул его взглядом, чистым, как небо, потом провёл шариковой ручкой по списку, который лежал перед ним на столе.       — Сегодняшние пары уже распределены, — задумчиво проговорил блондин, потирая подбородок двумя пальцами, — но могу поставить тебя с победителем пятой пары. Согласен?       — Да.       — Подумай, парень. Победители — бойцы не из слабых.       — Я же сказал, да.       Блондин, больше не став возражать, молча принялся регистрировать Дэнни в качестве участника. В это время подопечный Шмидта с улыбкой обратился к своему другу, который явно чувствовал себя лишним в этом помещении, полном нездоровой агрессии и запаха крови:       — Поставь на меня двадцатку, один к четырём.       — Ты так уверен в победе, Дэнни…       — Мне нельзя не верить, — не переставая улыбаться, проговорил подросток, и снял с себя куртку, — сейчас не то время.       — Тебе туда, — снова заговорил блондин, указывая рукой в противоположный угол помещения, куда не проникал свет ламп, — бои сейчас начнутся, но тебе придётся немного подождать, прежде чем мы назовём твоё имя.       — Окей.       Дэнни развернулся, чтобы уйти, но Брэд почему-то схватил его за левую руку.       — Ты ведь не видел того парня, — с волнением в голосе пробормотал Брэд, умоляюще глядя на друга, — а что, если он забьёт тебя насмерть? Что я скажу Кендаллу?       — Скажи, что я пошёл на это ради него.       Когда Дэнни исчез в темноте, Брэд перевёл взгляд на двадцатилетнего и с ненавистью выпалил:       — И вам совсем не стыдно?!       — Почему нам должно быть стыдно, парень?       — Да потому, что вы зарабатываете деньги на здоровье и жизни молодых людей! А что, может, и девушек вы сюда тоже пускаете?       Блондин ничего не ответил, лишь с улыбкой опустил небесного цвета глаза. Это равнодушие подбило Брэда на неожиданный и совершенно необдуманный поступок. Ударив ладонью по столу, он наклонился к блондину ближе и громко выговорил:       — Меня зовут Брэд Палмер, запиши. Я тоже буду драться.       В то мгновение Брэд не чувствовал страха, он чувствовал только, как в венах неистово бушевал адреналин. Сердце колотилось сильно, выбивая, наверное, тысячу ударов в минуту, но Брэд не боялся.       Нет-нет, страх придёт к нему позже — когда он поймёт, что его поставили в одну пару с Дэнни.