Моя бедная вдова

«Пройдёт очень мало времени, прежде чем я заставлю тебя принять решение: кто тебе, наконец, нужен: мальчик или мужчина?»

      Дэнни решил заварить чай. Он стоял спиной к двери и перебирал листья мяты, когда услышал у себя за спиной быстрые и сердитые шаги. Парень с недоумением обернулся и сразу же получил удар кулаком в нос. Удар оказался такой силы, что у Дэнни даже потемнело в глазах, и он, обеими руками схватившись за нос, завыл и зашатался на месте.       Открыв глаза, на которые, как назло, выступили слёзы, и посмотрев перед собой, Дэнни увидел Тифани. Сначала он не поверил глазам: как, ну как такая хрупкая девушка, как Тифани, могла ударить его настолько сильно? Но затем, внимательнее рассмотрев её, Дэнни заметил, что она была в ярости. Даже больше, он никогда не видел её такой разгневанной!       — За что? — только и сумел спросить юноша, всё ещё держась пальцами за нос.       — Ты ещё спрашиваешь? — визгливо произнесла Тифани. — За твой длиннющий язык, придурок! Как ты мог рассказать обо всём Джеймсу?       — Какого чёрта тут происходит? — послышался из коридора третий голос.       Кендалл стоял в проёме и удивлённо смотрел на молодых людей. То, что он видел, казалось ему странным: покрасневший Дэнни держался за нос, Тифани метала искры из глаз и верещала, а рядом с ней стоял большой чемодан.       — О чём ты рассказал Джеймсу? — задал ещё один вопрос Шмидт. — Может, и мне расскажешь?       Подростки переглянулись, из глаз Тифани исчезла ярость. Она глубоко вздохнула и сжала зубы.       — Что? — не понимал Кендалл. — Это большой секрет?       Девушка села за стол и закрыла лицо обеими руками. Кендалл подошёл ближе, отодвинул чемодан в сторону и сел напротив неё. Дэнни прижал палец к ноздрям, чтобы проверить, не идёт ли кровь, и присел тоже.       — Он рассказал Джеймсу о том, что я сделала аборт.       Шмидт посмотрел на неё так, словно одновременно и осуждал её, и жалел.       — Когда? — заставил себя говорить он. — С того дня, как мы вчетвером обсудили всё за этим самым столом, прошло только несколько дней…       — Да, это… я сделала это позавчера. Я помню, что ты и Джеймс сразу сказали мне, запретили… И я понимаю, что ты теперь обо мне думаешь, но мне уже абсолютно всё равно, думай что хочешь. Только избавь меня от нравоучений.       Тифани говорила это твёрдым голосом, неотрывно глядя на свои руки, лежавшие на столе. Такое ледяное спокойствие пугало, хотя и было небезосновательным.       — Но… — снова заговорил Кендалл, — как ты решилась?       — Честно сказать, я с самого начала знала, что не оставлю ребёнка. Если бы Джеймс не узнал о беременности, я бы никому ничего не сказала, и всё было бы в порядке, мы бы были в порядке… А позавчера Джеймс довёл меня до ручки. Я разозлилась на него, поехала в больницу и избавилась от ребёнка.       — И Джеймсу, конечно, ты рассказывать ничего не собиралась?       — Я бы рассказала, — с неуверенностью ответила Тифани, — только позже. Хотелось немного поводить его за нос, немного попугать… Хотелось хотя бы не надолго взять над ним контроль. Дэнни единственный знал об этом, я подумала, это его право — знать обо всём… Но он, как оказалось, дал это право ещё и Джеймсу.       И, сказав это, девушка пихнула юношу локтем в бок.       — Да перестань, мне и одного твоего удара хватило, — пробурчал Дэнни, осторожно ощупывая свой нос. — Если хочешь знать, я нисколько не жалею, что рассказал ему обо всём. Он ведь хотел увезти тебя отсюда, очевидно, затем, чтобы скрыть факт твоей беременности от глаз соседей и знакомых. А если нет ребёнка, значит, и увозить тебя незачем. Я ведь о нас с тобой думал, Тифани!       — Ты совсем не выглядишь довольной, — с грустью в голосе проговорил Кендалл, внимательно глядя на девушку, — скорее, даже наоборот. Что между вами произошло?       Девушка в одно мгновение лишилась твёрдости и холодности, которыми пыталась прикрыть свои переживания. Её лицо самовольно искривилось в судороге, и Тифани заплакала.       — Он выгнал меня, — забормотала она сквозь слёзы, и Дэнни обнял её за плечи, — сказал, что отвезёт меня к тёте в Айдахо, а сам оставил у аэропорта с этим чемоданом и велел катиться на все четыре стороны… Наверное, он хотел, чтобы я улетела если не из города, то из страны, а я… Мне страшно, мне некуда идти!       — А он сам где? — поинтересовался Кендалл. Было видно, что всё это его сильно заботило. — И почему ты не вернулась домой?       — Я хотела, но он сказал, что не позволит мне появиться на пороге его дома, — всхлипывала девушка на плече Дэнни, — и мама ничего такого не заподозрит, он ведь сказал ей, что я буду гостить у тёти… Да и толку от её осведомлённости ноль, даже вдвоём нам против него не восстать…       — Так куда он поехал? — повторил свой вопрос Шмидт. — Здесь он, по крайней мере, не появлялся.       — Я понятию не имею! Мне уже до лампочки, где он пропадает, я больше видеть не хочу его дурацкую физиономию.       — Подонок, — выговорил Дэнни с ожесточённым выражением лица, — да как он… Чёрт! Если бы у меня был пистолет, я застрелил бы его при первой же встрече!       — Дэнни, — остудил Кендалл пыл подростка, — оставь эмоции, ты всё-таки о Джеймсе говоришь.       — Вот именно, что о нём! Я не могу разговаривать по-другому!       Тифани вытерла слёзы обеими руками и умоляюще посмотрела на Шмидта.       — Я приехала сюда, потому что мне больше некуда идти, — сказала она, — и… с твоего позволения, Кендалл, я бы предпочла здесь остаться.       — С моего? — несколько удивлённо спросил старший. — Ох. Знаешь, Тифани, это ведь владение Джеймса, и… раз он выгнал тебя из своего дома, сомневаюсь, что он был бы в восторге…       — Да брось, Кендалл, — нетерпеливо вмешался Дэнни, — он наведывается сюда не так уж часто, чего нам боятся?       — Он мой друг, и я бы не хотел его обманывать.       — Это тяжело назвать обманом, — стоял на своём подросток, — посмотри на Тифани, неужели у тебя такое жестокое сердце? Мы, наверное, одни во всём городе, кто мог бы её приютить, а ты упираешься, как баран! Логан ведь здесь больше не живёт, его комната пустует, а Тифани может спокойно жить там. Ну, прошу тебя!       Шмидт с сожалением смотрел то на Дэнни, то на Тифани. Потом он вздохнул, резко поднялся из-за стола и подошёл к холодильнику.       — Делайте, что хотите, дети, — проговорил он, открывая холодильник, и подростки радостно переглянулись, — только если что — я вам ничего не разрешал, вы сделали это против моей воли.       — Огромное спасибо, Кендалл, — с улыбкой сказала девушка, совсем успокоившись, — я тебе этого не забуду.       — Дэнни, помоги гостье устроиться, — небрежно бросил Шмидт и взял что-то из холодильника, — а я поеду, мне нужно немного развеяться. Вернусь вечером, часов в одиннадцать. Я предупредил.       — Что с ним такое? — шёпотом спросила Тифани, проводив взглядом Кендалла, который скрылся в номере.       Дэнни с неизъяснимой грустью посмотрел вслед своему попечителю.       — Недавно ему пришлось расстаться с девушкой, — ответил юноша, взявшись за ручку чемодана, — всё никак не может оправиться.       Кендалл сел за руль, пристегнулся, поправил зеркало заднего вида и остро почувствовал, как его грудная клетка словно заполнилась чем-то липким и очень густым. Это была тоска, скорбь по умершей мечте, сожаление о чём-то прекрасном, что могло бы войти в его жизнь и раствориться в ней, но почему-то так и застыло на пороге.       У Дэнни и Тифани не будет ребёнка. У них не будет семьи. Дэнни не повзрослеет раньше времени, не возьмёт свою девушку в жёны, а это всё тянет за собой ещё один неоспоримый факт: Кендалл останется попечителем Дэнни до того дня, пока второму не исполнится восемнадцать лет. Шмидт не вернётся в Канзас, как вознамерился четыре дня назад, и не попробует начать жизнь с чистого листа. Ещё пять с лишним месяцев ему предстоит жить бок о бок с Дэниелом Джейкобсом, младшим братом его погибшей возлюбленной, в котором каждая черта лица была болезненным отголоском её образа; а образ этот, надо признать, всё больше размывался в памяти. Ещё пять с лишним месяцев Кендаллу предстоит жить в этом городе, атмосфера которого начинала его душить. В городе, в котором он познал неземное счастье сначала рядом с Ребеккой, затем — с Айрис и в котором дважды его лишился.       Пять месяцев — для кого-то крайне короткий срок, в среднем, двадцать недель, сто пятьдесят дней. Но не для Кендалла, совсем не для него, особенно теперь, когда его новоиспечённый план на жизнь безвозвратно рухнул. Он чувствовал себя слепым котёнком, которого оставили одного в большом доме и который вынужден был ощупью искать маму и самостоятельно выживать. Шмидт завёл мотор и точно так же, вслепую, куда-то поехал. Солнце уже садилось, народу на улицах было много, но Кендалл, хотя и нуждался в чьём-нибудь обществе, всё же хотел сбежать отсюда.       Во время поездки он много думал. В основном, вспоминал свои отношения, Ребекку и пытался припомнить, что представляла собой его жизнь рядом с ней. Удивительно, но воспоминаний об этом как будто не было. Было лишь убеждение, что они любили друг друга несколько лет и были счастливы, а всё остальное покрыл собой густой туман. Было убеждение, что после той аварии Кендалл никогда не сможет близко сойтись с кем-либо, кому-либо довериться и кого-либо полюбить, но и оно разбилось о камни, когда Шмидту повстречалась Айрис. Поначалу ему страшно было подпускать её близко, останавливало странное ощущение, напоминающее муки совести, но теперь, теперь Кендалл готов был познакомиться хоть и с миллионом новых девушек, лишь бы его согрело чьё-то общество. Конечно, он не собирался пускаться во все тяжкие и начинать разгульный образ жизни. Ему просто хотелось как-то перетерпеть эти пять месяцев.       Он и сам не заметил, как заехал в какой-то малознакомый и безлюдный район. Очнувшись от полузабытья, в которое его погрузили собственные мысли, Шмидт остановил автомобиль, заглушил мотор и, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза. Сердце стучало сильно, хотя и не учащённо. Дурное состояние души начинало передаваться состоянию тела, и парень даже почувствовал головокружение.       Кендалл долго лежал с закрытыми глазами, даже сам не смог бы сказать, как долго. Ему казалось, что его тело медленно опускалось на дно какого-то водоёма, но вот, достигнув дна, он со всей силы оттолкнулся ногами и вынырнул. За мгновение до этого в окно его «шевроле» кто-то постучал. Шмидт вздрогнул всем телом, открыл глаза и огляделся. Уже стемнело, зажглись фонари. За окном слева от себя парень увидел светловолосую девушку, очень легко одетую и улыбающуюся во все зубы.       Кендалл часто поморгал, приходя в себя, затем опустил стекло и вопросительно взглянул на незнакомку.       — Ты не заблудился, красавчик? — спросила она и, надув большой розовый пузырь из жвачки, положила обе руки на опущенное стекло.       — Нет, — несколько растерянно ответил парень, всё ещё оглядываясь вокруг, — нет, я просто ездил по городу и решил немного отдохнуть здесь от суеты…       — Хочешь, отдохнём вместе?       Шмидт вдруг понял, с кем разговаривал, и смущённо замолчал. До сегодняшнего дня ему ещё не приходилось общаться с проституткой.       — Оу, нет, — быстро заговорил он, заводя мотор, — извини, я сначала не понял… Я не нуждаюсь в услугах подобного рода.       — Точно?       — Точно.       — Может, ещё немного подумаешь? Если тебе некуда меня отвезти, мы можем прямо здесь, в машине.       Кендалл окинул салон автомобиля беглым взглядом и любезно улыбнулся незнакомке.       — Повторюсь, я не нуждаюсь в этом.       — Хорошо, красавчик, — пожала плечами девушка, — как знаешь.       И она, отойдя от автомобиля, не спеша зашагала прочь. Шмидт какое-то время смотрел ей вслед, и, как бы странно это ни казалось, его сердце начало наполняться необъяснимой жалостью к ней. Девушка была ещё очень молода, от силы он мог дать ей двадцать один год, может, двадцать два; в конце концов, при желании всегда можно добавить себе пару лишних лет подходящим макияжем. Кендалл подумал, что она избрала эту профессию явно не от хорошей жизни, а возможно, даже не по своей воле; что за углом её может ждать какой-нибудь пьяный отморозок, который сделает с ней всё, что захочет; что, наконец, он всё ещё нуждался в чьём-то обществе. Поэтому Шмидт, сам не зная зачем, прибавил газу, и «шевроле» медленно поплёлся за ней.       Девушка услышала это и, обернувшись, прикрыла рукой глаза, защищая их от ослепительного света фар. Она улыбнулась и подошла к авто со стороны водителя.       — Всё-таки передумал? — спросила проститутка, слегка наклонившись и заглянув парню в глаза.       — Да. Садись.       Девушка с лёгкостью обежала машину и села на пассажирское сиденье. Не снимая с лица улыбку, она развернулась лицом к Кендаллу и спросила:       — У тебя есть предпочтения по поводу того, как я должна тебя называть?       Этот вопрос несколько озадачил его, но парень постарался тут же взять себя в руки.       — Нет, — ответил он, качнув головой, — можешь обращаться ко мне по фамилии, Шмидт.       — Хорошо, мистер Шмидт. А как мне представиться?       — Назови своё настоящее имя, какое тебе дали родители.       — Ребекка.       Глаза Кендалла округлились, он даже перестал дышать на какое-то время. Сердце застучало с отчаянием, и он прижал руку к груди, чтобы хоть немного утихомирить его.       — Нет, — наконец выдавил из себя он, — пожалуй, назовись по-другому.       — Твоё желание — закон, Шмидт. Можешь называть меня Бланш.       — Бланш, — повторил парень, точно стараясь запомнить.       — Да. Не хочешь включить музыку?       Ни слова не проронив, он потянулся к панели управления и двумя нажатиями включил музыку. Заиграл джаз, Кендалл сделал погромче. Девушка положила руку на его колено, сжала его, и её тонкие пальцы медленно поползли вверх.       — Ох, Бланш, — выговорил Шмидт, чуть не задохнувшись, — я… не пойми меня неправильно, но в мои планы не входит секс с тобой.       Лицо проститутки сразу же изменилось. Брови сурово сдвинулись вместе, взгляд помрачнел. Бланш со злобой усмехнулась и, открыв дверцу, сказала:       — Тогда какого чёрта я вообще тут делаю?       — Стой, — остановил её парень, схватив за руку, — у меня есть деньги, и я могу оплатить твоё время. Просто… поговори со мной.       Бланш окинула его удивлённым взглядом и, вернувшись на пассажирское сиденье, закрыла дверцу.       — Я за годы работы много извращенцев повидала, — тихо сказала она, — но такого, как ты, в первый раз встречаю.       Он улыбнулся и с каким-то виноватым видом опустил голову.       — Ну что, Шмидт? У тебя большие проблемы в жизни? Семья, работа, друзья, девушки?       — Ты сразу во всё попала, Бланш, — сморщил нос Кендалл и покивал, — хочешь знать, почему я попросил тебя назваться другим именем?       Она молча кивнула.       — Мою бывшую девушку звали Ребеккой. Мы встречались с ней четыре года, уже начинали задумываться о свадьбе и всех последствиях, но… два года назад мы попали в аварию. Ребекка умерла, а я, как видишь, остался жить. Только зачем — непонятно…       Бланш с сожалением вздохнула и хотела что-то сказать, но Шмидт её прервал:       — И я стал попечителем её несовершеннолетнего братишки, его Дэнни зовут. Ему в июле будет восемнадцать, так что скоро я избавлюсь от этих оков. Казалось бы, я должен жить и радоваться, что у меня под боком есть такое живое напоминание о моей несостоявшейся жене, но знаешь, мне ни черта от этого не радостно. Дэнни после смерти сестры стал таким скрытным, задумчивым, грубым… Я не знал, как к нему подступиться. Да и сейчас не знаю. Мы вроде ладим, но мне всё время кажется, что наши отношения — фальшь. Формальность. Он меня ненавидит, это точно.       Кендалл говорил почти без остановки. В голове шумело, перед глазами всё шло кругом; он чувствовал себя так, словно много выпил.       — А ещё у меня нет постоянной работы, — продолжал он, уже мало понимая собственные слова, — я пытаюсь стать музыкантом и живу в отеле, которым владеет мой старый друг. У Дэнни тут недавно девушка залетела, и я наивно понадеялся, что он обзаведётся семьёй и позволит мне оставить его, посвятить свою жизнь себе самому. Но нет, всё вышло не так, как я ожидал. Я не смогу вернуться домой до июля (потому что Лос-Анджелес не мой дом), и мне придётся тратить силы на воспитание этого своенравного юноши ещё пять месяцев.       Бланш немного помолчала.       — Шмидт, но ведь два года уже прошло, — наконец произнесла она, — а ты всё ещё так остро реагируешь, когда слышишь её имя. Может, пора попробовать жить без оглядки на прошлое?       — Я пробовал, — хохотнул он, — я наконец-то дал своему сердцу попытать счастье ещё раз, я встретил прекрасную девушку, втрескался в неё и думал, что она в меня тоже. Но она… оказалась чудачкой с весьма странным подходом к жизни.       — С каким же?       — Она любила планировать, хотя, как я заметил, жила единственным моментом и покорялась любым обстоятельствам, которые предлагала жизнь. И два месяца назад она мне выдала, что спланировала свою смерть. Свою смерть, понимаешь, Бланш? Она, чёрт побери, спланировала свою смерть. Это сумасшествие! Мне показалось, она тронулась рассудком, потому что нормальный человек вряд ли смог бы сделать мне нечто подобное.       — Ты пытался её отговорить? — спросила Бланш, которая, к своему удивлению, заинтересовалась его историей.       — Конечно, пытался, только все эти попытки провалились в бездну. Она и слушать меня не хотела! Твердила, что даёт себе сто дней, не больше и не меньше, что уйдёт из этого мира двадцать четвёртого февраля.       — Но сегодня уже второе число...       — Знаю. И чем ближе двадцать четвёртое, тем более нервным я становлюсь.       — Вы живёте вместе? Как она себя ведёт, говорит об этом?       — О, нет, я решил, что не смогу этого выдержать, — покачал головой Кендалл, несколько раз несильно ударив себя по коленке, — и довольно грубо расстался с ней. Мне хотелось оставить ей плохие воспоминания о себе, чтобы она охотнее лишила себя жизни.       — Шмидт…       — Да, теперь мне почему-то кажется, что я и не испытывал особого влечения к Айрис, — продолжал он, будто обращаясь к одному себе, — не важно, кто мог занять её место… Я просто за два года истосковался по женскому теплу. А тут Айрис очень удачно встретилась, и… Если я и был влюблён в неё, то точно не любил по-настоящему. Бланш, мне кажется, что человек может любить только один раз за всю жизнь, а я уже любил. Со мной больше никогда не случится настоящего и большого чувства, отныне я закрыт для него. Всё, что мне осталось, — это воспоминания о моей Ребекке, но и они уже уходят из памяти. Я… я начинаю забывать её, хотя всем сердцем этому сопротивляюсь. Я не хочу забывать, Бланш.       Под конец его голос начал дрожать, и Кендалл замер, чтобы успокоиться. Он плотно сжал зубы и постарался прогнать слёзы, подступившие к горлу. Девушка заметила, что эти разговоры пробили хмурого и неулыбчивого парня на сентиментальность, и осторожно предложила:       — Шмидт, хочешь, я обниму тебя?       Он посмотрел на неё с какой-то дикостью во взгляде и еле заметно кивнул. Бланш заключила его в объятия, крепко обхватив руками его шею. Кендалл, секунду помедлив, тоже обнял проститутку и, уткнувшись носом в её плечо, вдруг задрожал.       — Я не смог бы сказать всё это ни одному из своих друзей, — глухо проговорил он, — и никто из моих знакомых не предложил бы мне объятия просто для того, чтобы успокоить меня. И ещё, Бланш, — он замолчал на несколько секунд, — я ни разу с таким нахальным спокойствием не говорил о её смерти. Я вообще об этом не говорил.       В ответ на это девушка молча погладила плечо Кендалла. До сегодняшнего дня ему ещё не приходилось общаться с проституткой, но первое впечатление от такого общения оставило в его душе неизгладимый след и, возможно, даже подарило желанный покой.       Бланш покинула его через час. Он заплатил ей за потраченное на него время, поблагодарил за нежность, проявленную по отношению к нему, и решил ещё немного поездить по городу. Когда Шмидт взглянул на часы, то обнаружил, что время близилось к полуночи, а он обещал вернуться в одиннадцать. Вывернув руль, парень поехал к «Раунд-шоту» и принялся прокручивать в голове события сегодняшнего дня, очень надеясь, что Джеймс не заезжал проведать своё детище.       Но приезд Джеймса, как оказалось, мог стать наилучшим развитием событий, вернее, он не мог стать худшей вещью из тех, что могли бы случиться с «Раунд-шотом» этой ночью. Потому что, подъезжая к отелю, Кендалл увидел две машины скорой помощи, а, остановив «шевроле» на привычном месте, он обомлел и даже побледнел от ужаса. Выйдя из автомобиля, парень невидящими глазами уставился на то место, где раньше стоял «Раунд-шот». Вместо отеля теперь находились лишь обгоревшие стены и рухнувшая на их останки крыша.       За несколько часов до этого Дэнни и Тифани сидели в его с Кендаллом номере и пили свежезаваренный чай. Из колонок лилась музыка группы «Queen». Чемодан девушки лежал раскрытый, но ещё не разобранный: подростки решили, что Тифани будет жить в комнате Логана, а всю суету с заселением оставили на завтра. Они ещё понятия не имели, что завтра эти мелочи не будут иметь уже никакого значения…       — И как долго ты собираешься скрываться от брата? — спросил парень, обеими руками обхватив кружку, которую держал в руке. — Не то чтобы я не рад, что ты теперь живёшь так близко… но это семья.       Тифани грустно улыбнулась.       — Я пока что не имею ни малейшего понятия о том, что со мной будет дальше. Наверное, придётся рассказать обо всём маме, а Джеймс… Я надеюсь, что он отойдёт, проявит мужественность и примет меня обратно. Я точно знаю, что он любит меня, просто… просто он не умеет этого показывать. Однозначно он не сумеет бросить меня на произвол судьбы, всё должно наладиться.       Дэнни накрыл её ладонь своей рукой и вздохнул.       — Это всё из-за меня, — проговорил он, опустив глаза, — и ребёнок этот… Не нужно было тебя торопить. Не нужно было рассказывать всё Джеймсу, кто меня только за язык тянул? Прости, Тифани, что испортил тебе жизнь, я очень сожалею об этом.       — О чём ты говоришь, Джейкобс? — разозлилась девушка. — Это всё не ты сделал, а мы вместе, потому что я тоже несу ответственность за свой выбор. Но даже если бы ты не сказал ничего моему брату, он бы всё равно узнал, это ведь Джеймс. От него ничего нельзя скрыть.       — Значит, ты не злишься на меня?       — Сначала злилась… но потом выместила на тебе злость, и всё прошло. Кстати, тебе бы ещё раз помазать нос, иначе наутро появится завидный синяк.       Дэнни засмеялся и, сделав последние глотки чая, сказал:       — Раз я зайду на кухню, налить тебе ещё чаю?       — Давай. Только не очень крепкий, я планирую хотя бы немного поспать этой ночью.       Выйдя из номера и прикрыв за собой дверь, Дэнни услышал странные звуки внизу, которые до этого не мог расслышать из-за музыки. Внизу как будто приглушённо кричали, но это был странный крик: прерывистый и периодичный. Наконец парню в ноздри забился еле ощутимый запах дыма, и Дэнни не на шутку испугался. Он поставил пустые кружки из-под чая на тумбу и опрометью бросился к двери, ведущей на лестницу. Распахнув её, юноша увидел только, что по лестнице со второго этажа поднимался густой серый дым, а вместе с ним наверх надвигался ещё и жар. Звуки, до этого мало разборчивые, теперь стали слышаться очень ясно: внизу ревела пожарная тревога.       Дэнни захлопнул дверь и, как вкопанный, замер на месте. Ситуация — он понимал это — требовала от него решимости, быстроты и обдуманности действий. Сердце колотилось в груди как бешеное, страх подступал со всех сторон, но парень, хотя и знал, что от его дальнейших шагов зависит жизнь и его самого, и его возлюбленной, не мог заставить себя сдвинуться с места.       Наконец первичный страх оставил его, и Дэнни нервными шагами вернулся в номер. Когда Тифани увидела его, побледневшего, с трясущимися руками, она вскочила на ноги и уставилась на парня во все глаза.       — В чём дело, Дэнни?       — Ты только не паникуй, Тифани, — произнёс он, чем, разумеется, заставил девушку нервничать и паниковать, — нам сейчас нужна максимальная собранность и оперативность. Там, внизу… там начался пожар. Второй этаж, насколько я понимаю, уже охвачен огнём. По лестнице не пройти, она вся задымлена. Нам придётся искать отсюда иной выход.       Глаза Тифани округлились. Она закусила губу и принялась ходить по комнате туда-сюда, будто не желая мириться с ситуацией.       — И что же нам делать, Дэнни? — дрожащим голосом спросила она, заглянув в глаза парню. — Как выбраться?       Он бросил взгляд ей за спину и, нахмурившись, ответил:       — Через окно.       Девушка обернулась и уставилась на собеседника так, точно он был сумасшедший.       — Третий этаж! Ты с ума сошёл, Джейкобс!       — Третий этаж не десятый. Да и выбирать особо не приходится, по-другому мы отсюда не выйдем! — Он и сам не заметил, как начал кричать. Убрав со лба кучерявые волосы, Дэнни огляделся и торопливо подошёл к кровати. — Давай свяжем все простыни вместе, и я помогу тебе спуститься вниз, на улицу.       — Мне? — чуть ли не в истерике переспросила девушка, наблюдая за Дэнни, который начал стягивать с кровати одеяло. — Но как же ты? Как же ты?       — Я спущусь следом за тобой. Давай же, Тифани, помоги мне!       Пока она завязывала первый узел, юноша достал из комода футболку и побежал с ней на кухню. Дым уже потихоньку начал пробираться в коридор третьего этажа, поэтому, когда Дэнни вернулся в номер с намоченной майкой в руке, он закашлялся и долго не мог остановить этот сухой кашель.       — Держи, — сказал он, протянув Тифани футболку, — прижми к носу и рту и дыши так, дым уже подбирается к третьему этажу.       — Почему ты о своём дыхании не позаботился? — спросила девушка, прижимая футболку к носу.       — Не переживай за меня, Тифани, я буду держаться ближе к полу и тоже не надышусь дымом. Ну же, меньше разговоров, время поджимает!       Когда всё было готово, а один конец импровизированного каната спущен вниз, Тифани села на подоконник и опустила глаза. Прямо под ней была заасфальтированная дорожка, слева и справа от которой росли кустарники. Девушка посмотрела на Дэнни через плечо и заскулила.       — Мне так страшно, Дэнни, — прошептала она и заметила, что сквозь дверь номера начал просачиваться дым. Из коридора послышался шум, на который Дэнни обернулся, затем что-то страшно затрещало, и по потолку номера побежала трещина.       — О господи, — пропищала девушка, закрыв глаза свободной рукой.       — Ничего не бойся, Тифани, — внушающим доверие тоном проговорил парень, — я люблю тебя, всё будет хорошо. — И с этими словами он коротко поцеловал её.       — Спускайся поскорее, Дэнни, ладно?       Парень крепко вцепился в связанные простыни и подпёр одной ногой стену, чтобы увереннее стоять на своих двоих. Тифани, обхватив канат руками и ногами, на несколько секунд зависла в неподвижности и зачем-то посмотрела вниз. Руки задрожали, и она всхлипнула.       — Спокойно, не смотри вниз, — сказал Дэнни, заметив её испуг, — смотри на меня и начинай медленно спускаться, только не торопись.       Она так и сделала. Девушка ещё не спустилась и до второго этажа, когда Дэнни почувствовал, что его голову будто сдавило обручем. В глазах на одно мгновение потемнело, и он несколько ослабил хватку. Тифани, которую с силой потянуло вниз, закричала, и это отрезвило Дэнни. Он тут же спохватился, тряхнул головой и намотал конец простыни на руку, чтобы крепче держать её.       — Всё нормально, — выкрикнул он из окна, — не останавливайся.       Девушка снова застыла на какое-то время, пытаясь найти в себе силы двигаться дальше, однако, пока она медлила, с Дэнни случилось следующее. У него страшно зашумело в ушах, и он никак не мог от этого избавиться. Зажмурившись, парень попеременно прижимал к плечам то одно ухо, то другое, но шум не проходил. Затем всё перед глазами поплыло, сознание помутилось. Он понимал, что вот-вот упадёт в обморок и ничего не мог с этим сделать. Обернувшись, парень увидел перед собой сплошную черноту. Глаза его закатились, руки ослабили хватку, и он, потеряв сознание, упал.       Однако простынь, надёжно обёрнутая вокруг руки Дэнни, и тяжесть тела Тифани, зависшей на уровне второго этажа, в буквальном смысле вытянули парня из номера. Он пролетел несколько метров и упал в аккурат в кусты. За пару секунд до этого Тифани, сорвавшись с высоты второго этажа, приземлилась на свою правую ногу. Послышался леденящий душу хруст. Девушка плакала, но отнюдь не от боли: адреналин на какое-то время ликвидировал в ней способность чувствовать боль. Больше всего в данный момент она опасалась за жизнь Дэнни, который, хотя и упал в кусты, всё же не подавал никаких признаков жизни.       Тифани попыталась подползти к нему, но не смогла даже сдвинуть повреждённую ногу с места. Накатившая боль страшно ударила в ногу и будто разорвала её на миллион кусков. Девушка, запрокинув голову, завыла волком и в истерике начала звать на помощь.       И помощь пришла, причём достаточно быстро. Кто-то из очевидцев вызвал пожарных и врачей ещё в тот момент, когда огонь только начал заниматься в здании. Через сорок минут оба — и Дэнни, и Тифани — сидели в карете скорой помощи: живые — да, но невредимые ли?       Дэнни, отравившийся угарным газом, сидел теперь весь бледный, с помутневшими глазами и весь в царапинах. Врачи напоили его лекарствами, поставили капельницу, чтобы очистить кровь от токсичных веществ, и предупредили о том, что в ближайшие дни его могут донимать головные боли, тошнота, временное нарушение слуха и прочие симптомы отравления.       Тифани уже сделали снимок и теперь накладывали на ногу гипс: это был закрытый перелом в двух местах. Девушка тоже была накачана различными лекарствами, а потому почти не чувствовала боли. Она только беспомощно смотрела на своего парня и впивалась пальцами в его руку.       К карете подлетел бледный и перепуганный до смерти Кендалл. Увидев обоих подростков живыми, он схватился за открытую дверцу машины и шумно выдохнул. Сердце его скинуло с себя тяжёлые оковы страха, и Шмидт, сжав колено Дэнни, попытался перевести сбитое дыхание.       — Я пережил настоящий ужас, пока бежал сюда, — признался парень осипшим от волнения голосом, — уже не надеялся найти вас двоих живыми… Боже, как я рад видеть вас! Вы бы знали! — И, не сумев совладать с нахлынувшими чувствами, Кендалл поцеловал в лоб сначала Дэнни, потом — юную мисс Маслоу. — Тифани, у тебя нога сломана? Как это случилось?       — Пришлось спасаться через окно, — ответила девушка, голос которой всё ещё дрожал от пережитого, — мы с Дэнни связали все одеяла и простыни, которые сумели найти, и я стала спускаться по ним вниз…       Слёзы сдавили ей горло, и она, закрыв глаза, примолкла.       — Я оставался в номере и держал связанные простыни за один конец, — продолжил за неё Дэнни, — но дым уже просочился в комнату, и я надышался им. Потом обморок… Я ничего не помню, но, по словам Тифани, наше средство спасения выволокло меня из номера, и я упал в кусты. Царапины по всему телу — тому доказательство. Впрочем, это большая удача, что я выпал... В противном случае угарный газ убил бы меня.       Глаза Кендалла наполнились сожалением, и он одной рукой обнял своего подопечного за плечи. Такие проявления нежности по отношению к Дэнни были ему не свойственны, но в тот момент ничто другое не имело для Шмидта никакого значения.       Вскоре к карете подошёл и Карлос. Он был дома, когда ему позвонил администратор «Раунд-шота» и сообщил о случившемся. ПенаВега нёсся сюда как сумасшедший, потому что думал в первую очередь о Кендалле и Дэнни, а, как оказалось, переживать стоило ещё и за Тифани.       — Прочь волнения, — с лёгкой улыбкой сказал Шмидт, — все живы.       — Да вижу, — улыбнулся в ответ Карлос, которого, однако, всё ещё потряхивало, — чёрт, я там, в такси, всю свою жизнь оставил…       Затем он отвёл Кендалла в сторону и несколько понизил голос:       — Слышал от пожарных о жертвах?       — Нет, я вообще вокруг себя ничего не замечал, пока не нашёл ребят живыми и на первый взгляд невредимыми.       — Пятеро постояльцев погибло, — сказал Карлос металлическим голосом, — кто угорел, кто сгорел заживо. Шесть работников отеля пострадали, степени отравления или ожогов у всех разные, но жить будут. Пожарные сказали, что не обнаружили источник возгорания, а потому есть основание полагать, что это был поджог. Они обратятся в полицию.       — «Раунд-шот» подожгли? — не поверил своим ушам Кендалл. — Но… кто? Кому это нужно?       Карлос достал из кармана сложенный лист бумаги и протянул его другу.       — Это мне передали пожарные. Записка лежала в огнеупорной капсуле в моём кабинете, очевидно, кто-то хотел, чтобы это нашли.       Шмидт развернул бумагу. На ней была короткая печатная надпись: «Маслоу, ты предупреждён».       — Джеймсу звонил? — похолодевшим голосом осведомился Кендалл, возвращая другу лист.       — И администратор пытался дозвониться, и я сам. Сначала он не поднимал трубку, а теперь вообще вне зоны доступа.       — Чёрт, — только и сумел выговорить парень.       — Причём же Джеймс заезжал в отель позавчера, — произнёс ПенаВега со вздохом, — и вёл себя как обычно, без всяких намёков или непонятных опасений. Даю руку на отсечение, что он знает, кто это мог быть.       — Да, только кто знает, где теперь сам Джеймс?       Сказав это, Кендалл посмотрел на детей, как он их называл, которые всё ещё сидели в карете скорой. Дэнни и Тифани держались за руки, улыбались друг другу, и одному только богу известно, о чём именно они в тот момент думали.       — Дорогая, тебе совсем не интересно?       Ванесса слегка вздрогнула и, с трудом оторвав взгляд от двери кухни, посмотрела на мужа.       — Извини, — произнесла она без видимого сожаления, — я немного задумалась.       Гарольд снял очки, немного помассировал веки и тоже взглянул на супругу.       — Но мне действительно важно, — начал он, — что ты думаешь о первых страницах этой книги, потому что, если честно, я собираюсь посвятить её тебе.       Да, Гарольд Ремиговски решил взяться за написание мемуаров. В своей жизни он покорил значительное количество высот и считал, что ему было, чем поделиться с людьми. Он собирался включить в книгу и рассказ о своём детстве, и повествование о первых шагах по стезе торгового дела, о своих неудачах, об уроках, которые преподнесла ему жизнь, о тех людях, которых он потерял, и тех, кого приобрёл, о двух своих неудачных браках и, наконец, о своём «самом драгоценном сокровище». Третья женитьба, считал Гарольд, оказалась для него чем-то вроде вознаграждения за проделанный путь. Повстречав Ванессу, он наконец-то пришёл домой.       Так как у Ремиговски не было совершенно никакого опыта, а его писательские навыки требовали развития, помочь ему с этим делом вызвалась его племянница Марго. Она училась в университете искусств во Флориде и была главным редактором университетского журнала. Какой никакой, а опыт у неё был. В связи с этим Гарольд начал проводить очень много времени с Марго; чаще всего они садились за книгу вечерами, прячась от повседневной суеты в его кабинете, и пили чай, высказывая друг другу предположения, как можно было улучшить или дополнить те или иные строки. Ванесса не участвовала в этом деле и не имела никакого желания помогать мужу. Кроме того, заходить в его кабинет она больше не собиралась: его атмосфера казалась ей угнетающей.       Но, вопреки возможным предположениям, Несса и нисколько не ревновала супруга к его молодой двоюродной племяннице. Наоборот, после того вечера её былая ревность и неприязнь к гостье поутихли. Да и сама Ванесса после ссоры с Логаном (которая, впрочем, была совсем не похожа на все их прежние ссоры со слезами, криками и оскорблениями) погасла. Она то и дело искала повода остаться с Хендерсоном наедине и поговорить с ним, высказать ему свою горечь, обиду и сожаление, попросить прощения и убедиться, что он не затаил на неё злобу. Но Логан каждый раз делал так, что её попытки оказывались бесплодными. Он упрямо, но очень естественно уходил от лишних разговоров с Ванессой, не позволял им ни на минуту остаться наедине, ничем не выдавал своей реакции, если девушке удавалось украдкой шепнуть ему что-нибудь на ухо. А если ему и приходилось говорить с ней из соображений вежливости, то он обращался к ней не иначе как «миссис Ремиговски».       Разумеется, это безумно ранило Ванессу, но она не могла злиться ни на кого другого, кроме себя. Поэтому в последние дни девушка с головой ушла в непроходимое уныние и апатию. Логан — это было заметно — погрузился в то же состояние, однако благодаря своей работе снаружи он выглядел значительно бодрее Нессы.       Натянув на лицо маску неподдельного интереса, Ванесса взяла в руку листы с напечатанным текстом и начала читать.       «Всё человечество вышло из одной колыбели. Дети невероятно походят друг на друга, задают одни и те же вопросы, одними и теми же способами пытаются познать мир вокруг себя. Все они одинаково наивны, одинаково чисты, любознательны и честны. Пожалуй, единственной вещью, отличающей их друг от друга, являются условия, в которых растёт и созревает маленькая личность. В Библии сказано: если пшеничное зерно, упав в землю, не умрёт, то останется одно, а умрёт — так даст много плода. Я не возьму на себя смелость по-новому толковать Священное писание, но послушайте: если ребёнок (читайте — зерно) на начальных стадиях своего роста начнёт загнивать, большого человека из него не вырастет, он не «даст много плода». Проблемы, трудности не закаляют ребёнка и не делают его сильнее. Они его отравляют.       Я не был самым смышлёным ребёнком на свете. Я не начинал в пять лет продавать своим сверстникам песок из песочницы, не находил способов подчинить их своей воле и заставить их делать то, что могло принести мне пользу. Зачастую нет условий, которые могли бы помочь способностям ребёнка раскрыться, и зачастую нужные условия устанавливает само Время. Давайте признаем, что дети просто физически не могут обладать некоторыми талантами, которыми обладает взрослый человек.       В детстве мы недостаточно чётко представляли то, как будем жить через много лет. Хотя фантазия у детей хорошо развита, их представления о взрослой жизни довольно ограничены. Маленький я рисовал картины далёкого будущего: мне мнилось, что я взрослый (хотя понятие «взрослый» для меня приравнивалось к понятию «высокий»), у меня есть жена, похожая на мою маму, двое сыновей, и мы живём в доме моих родителей. В детском воображении всё было красочно, ярко и живо; в рамках же сознания взрослого человека эти картины представляются довольно примитивными. Дети умеют мечтать лишь о том, что…»       Тут Несса прервала чтение, потому как в столовой, где сидели они с Гарольдом, появился Логан с разносом в руках. Он поставил на стол сначала разнос, затем выставил рядом кофейник, две чашки на блюдцах, сахарницу, пирожные и маленький кувшинчик с молоком. Гарольд поблагодарил его и сказал, что тот может быть свободен до ужина. Парень, ни слова не говоря, удалился на кухню и меньше чем через минуту вышел оттуда, развязывая на ходу фартук. Хендерсон ушёл в гостиную, и удаляющиеся шаги подсказали Ванессе, что он поднялся наверх. За всё это время Логан ни разу не посмотрел на девушку; она же без стеснения пялилась на него во все глаза.       Опомнившись, миссис Ремиговски снова взялась за чтение. Она продолжила не с того места, на котором закончила, и принялась водить глазами по строчкам только для вида. Мысли Ванессы унеслись далеко-далеко, а потому она не смогла понять и запомнить ни одного из прочитанных слов.       — Как тебе? — спросил Гарольд, когда девушка положила листки на стол, и сделал глоток кофе. — Сыровато ещё?       — Мне так не показалось, — любезно ответила Несса, помешивая сахар ложечкой. — Написано очень мягко и сердечно, как будто ты ведёшь беседу со старым другом.       — Правда?       — Правда.       — Что ж, я очень рад это слышать, спасибо. — Он взял руку супруги и с нежностью поцеловал её. — Тебе и дифирамбам в твою честь я посвящу отдельную главу, моя дорогая. Она будет самой особенной.       — А как книга будет называться? — решила проявить хоть какой-то интерес Ванесса.       — Я ещё думаю над этим. Но черновое название уже есть: «Два шага вслепую».       Девушка лишь кивнула в ответ, кажется, услышав ответ на свой вопрос и тут же выбросив его из головы.       Ужин вновь был накрыт на четверых. Последние недели две Ремиговски ежедневно приглашал Логана отужинать вместе с его семьёй, и тот не имел права отказываться. Во время этих трапез Хендерсон слишком заметно обделял хозяйку дома своим вниманием, и Гарольд не мог не заметить этого. Наблюдения подсказали Ремиговски, что между ними двумя что-то произошло, и глубоко в душе мужчина возликовал. Он не хотел знать причину их странного поведения, но старался сделать так, чтобы Логан и Ванесса видели друг друга лишь в те минуты, когда сам Гарольд был рядом. Таким образом, сближая их, мужчина делал расстояние между ними ещё больше. Каждый день приглашая своего повара на ужин, Ремиговски хотел, чтобы его супруга смотрела на Логана и не имела возможности ничего ему сказать. Хотя Ванесса становилась всё печальнее день ото дня, Гарольд не мог нарадоваться холодности Логана по отношению к ней, как не мог нарадоваться её любезному обращению к нему самому. «Ничего, дорогая, — думал мужчина каждый раз, когда смотрел на жену, — скоро твоя тоска уйдёт, как уйдёт из твоей жизни и этот мальчик. Скоро останемся только мы вдвоём, и уверяю тебя, что мы будем счастливы».       Почти весь этот ужин Ванесса просидела молча. Она ела мало и то и дело обнимала себя руками, точно страшно мёрзла и хотела согреться. Под конец, когда уже был подан чай, Гарольд принёс из своего кабинета бумаги и предложил обсудить приближающийся день рождения Нессы. Список гостей был уже давно готов, оставалось лишь расписать, кто, где и с кем сядет. Украшение дома и сада, расположение столов, музыкальное оформление праздника — всё это Ремиговски взял на себя, пообещав, что это станет для Нессы сюрпризом. А сейчас он был намерен обсудить со своим поваром меню, потому что количество гостей (больше ста человек) его беспокоило и озадачивало.       В самый разгар обсуждения Ванесса, прервав своё обыкновенное молчание, вдруг спросила:       — Логан, ты будешь на этой вечеринке?       Парень впервые за вечер посмотрел ей в глаза, но тут же опустил взгляд. Спустя несколько секунд молчания он проговорил тихо и безрадостно:       — Я сожалею, миссис Ремиговски, но у меня есть другие планы на этот вечер.       Девушка совсем поникла, поверженная его ответом, и ничего больше не смогла произнести. Но тут за неё вступился её муж.       — Логан, твоё имя есть в списке гостей, — сказал он очень твёрдо, — а отказываться от приглашения — это, если хочешь знать, низко и крайне невежливо. Но если тебе угодно упасть в глазах моей жены, то так тому и быть, я не стану настаивать.       Хендерсон перевёл взгляд с хозяина дома на Ванессу. Та удивлённо смотрела на своего мужа, совсем не понимая, зачем он это сказал.       — Ладно, — смиренным тоном проговорил Логан, что ещё больше удивило Нессу, — я постараюсь что-нибудь с этим сделать.       — Вот и хорошо, — с лёгкой улыбкой сказал Ремиговски и снова склонил голову над своими записями.       Признаться честно, Логан не имел ни малейшего желания присутствовать на этой вечеринке, потому как помнил свой первый (и вместе с тем последний) приём и помнил, чем тот закончился. Это нежелание выросло ещё и в силу того, что в списке гостей парень отыскал знакомые имена: на вечеринку были приглашены несколько общих друзей Логана и Ванессы, с которыми они хорошо общались в те времена, когда встречались открыто.       Теперь Хендерсон надеялся, что в этот предстоящий вечер ему удастся просидеть где-нибудь в тени, вдали от любопытных взглядов, просто выдержать эти несколько часов и вернуться к уединению. Он ещё не знал, что ему предстоит пожалеть о принятом решении. Он ещё не знал, что приготовила ему эта вечеринка и её хозяйка.