«Странно: я, кажется, всю жизнь к тебе тянулся, прокладывал свой путь, так долго шёл к тебе… а в итоге оказалось, что идти нужно было не к тебе, а от тебя. И не идти даже — бежать».
Рози находилась в гостиной, погружённой в полумрак и освещённой только слабым мерцанием свечей, которых, впрочем, было так много, что они создавали даже некое подобие дневного света в этих мрачных владениях. Обстановка гостиной была богатой, если не сказать даже роскошной. Подсвечники на стенах вместо привычных электрических светильников и люстр, мягкие ковры, панельные обои, диваны с бархатной обивкой, кофейные столики, сделанные словно из хрусталя, белоснежные тяжёлые двери с позолоченными ручками и стулья с высокими спинками — такие мягкие, что кажется, будто ты сидишь на облаке. Стол, за которым сидела Рози, тянулся вдоль всего помещения и буквально ломился от самых разных лакомств: большое блюдо с запечённой рыбой, щедро политой лимонным соком, дорогое вино, аппетитные десерты, ароматные фрукты, множество нарезок и так далее, и так далее. Приборы и бокалы, усердно натёртые до блеска, бросали блики на стены и лицо девушки. Однако у неё, как это ни странно, вся эта обстановка не вызывала абсолютно никакого восторга. Скорее наоборот: она чувствовала себя некомфортно; роскошь, окружавшая её, не давала нормально дышать, и Рози думала только об одном: бежать отсюда, бежать сломя голову! Но это было пока только намерение, потому что бежать было некуда. Стол, как уже упоминалось выше, был длинным и тянулся вдоль всей гостиной, но, несмотря на такие размеры, накрыт он был лишь на двоих. И Рози, сидевшая на одном его краю, не сводила взгляда с человека напротив. Отделённый от девушки несколькими метрами разнообразных блюд и напитков, за противоположным концом стола сидел Джеймс, глаза которого сверкали в чудовищной улыбке. — Почему же ты ничего не ешь? — спросил он с фальшивым участием в голосе. — Неужели не голодная? — Я не намерена ничего брать у тебя. — Почему это? — Не нуждаюсь в твоих подачках. Джеймс помолчал, словно обдумывая её слова, затем встал и медленной, но уверенной походкой двинулся к девушке, обходя весь стол и не сводя смеющихся глаз с её лица. Когда он оказался совсем рядом, Рози в страхе опустила взгляд, а всё её тело напряглось и словно к чему-то приготовилось. Какое-то время Маслоу неподвижно смотрел на бедную испуганную девушку сверху вниз, затем поднял правую руку (от чего у Рози спёрло дыхание) и взял со стола бутылку вина. Девушка осмелилась поднять на него робкий взгляд. Джеймс, ни на секунду не сводя с неё глаз, открыл бутылку, взял её бокал и наполнил его вином кровавого цвета. — Выпей вина, — сказал Маслоу своим обычным жестковатым тоном, хотя предложение это, очевидно, было доброжелательным. По-другому проявлять интерес или ухаживать за девушками Джеймс попросту не умел. — Я не хочу вина. — О, может, ты решила, что я что-нибудь добавил туда? Но нет, смотри, я и сам его пью. Он сходил за своим бокалом, наполнил и его, а затем сделал несколько неторопливых глотков вина. Всё это время Рози не смотрела на него и только сильнее вжималась в мягкую спинку стула. — Теперь выпьешь? — И Джеймс снова протянул девушке её бокал. Она молча покачала головой в ответ. — Тогда скажи, чего ты хочешь? — вдруг взорвался он и швырнул её непочатый бокал на стол. От этого броска разбился и сам бокал, и ещё две тарелки с овощной и фруктовой нарезками. Вино, точно кровь, разлилось по безукоризненно белой скатерти, и это зрелище почему-то напугало Рози. Девушка всхлипнула и обняла себя руками, словно стараясь защититься. — Скажи, чёрт возьми, чего ты хочешь, потому что я начинаю терять терпение! — Мне от тебя ничего не нужно, — по словам выговорила Рози, всхлипывая без слёз. — Я ничего от тебя не хочу. Всё, что меня окружает сейчас, — лишь мишура, и это не подкупит моего отношения к тебе. Джеймс хмыкнул и с издёвкой посмотрел на неё. — Странно, — пожал плечами он, — а я думал, тебя довольно просто купить. Рози не хотела этого терпеть. Она порывисто поднялась на ноги, но встретилась глазами с Джеймсом и, прочитав в его взгляде нечто страшное, снова с покорностью опустилась на стул. — Я просто прошу тебя оставить меня в покое, — прошептала девушка, закрывая глаза руками, — пожалуйста, Джеймс, пожалуйста… Я просто хочу уйти, перестань мучить меня, прошу… Маслоу развёл руки в стороны и оглядел комнату. — Разве я держу тебя? — с недоумением спросил он. Расценив это как разрешение идти, Рози выбежала из-за стола и бросилась к единственным дверям — большим, тяжёлым, с позолоченными ручками. Навалившись на них всем телом, девушка не без труда распахнула их, и взору её открылся длинный коридор, усеянный множеством других дверей. Она с отчаянием вздохнула, но всё-таки побежала по коридору, потому что не хотела упускать ни единого шанса убежать отсюда. Первая дверь, казалось, располагалась неизмеримо далеко, и бежать до неё пришлось очень долго. Наконец оказавшись перед своим, возможно, путём к спасению, Рози взялась за ручку и открыла дверь, но — о, ужас! — вновь оказалась в роскошной гостиной, где её терпеливо ждал невозмутимый на вид Джеймс. Девушка вскрикнула от изумления и ужаса, но решилась предпринять ещё одну попытку побега. Она вновь выбежала в коридор и на сей раз выбрала другую дверь, которая находилась в нескольких метрах от первой. Однако и на этот раз её попытка не увенчалась успехом: за новой дверью её снова ждали гостиная, стол, еда, вино, свечи и… Джеймс. Рози сжала голову обеими руками, будто хотела удержать её на месте, затем рухнула на колени и в истерике разрыдалась. То, что происходило вокруг, просто не укладывалось в голове! Девушка выла, шаталась из стороны в сторону, путалась в мыслях и не переставала надрывно плакать. Потом она зажмурилась так сильно, что кожа вокруг глаз начала зудеть, а когда вновь открыла глаза, поняла вдруг, что она лежит в мягкой постели и её со всех сторон окутывает мрак. Рози резко поднялась, от чего в голове болезненно зашумело, и огляделась. Верно, она лежала в постели, справа находились широкие окна, из которых лился тусклый свет луны и худо-бедно освещал комнату. Обстановка, несомненно, была знакома ей, только вот что именно это была за комната?.. Рози нахмурилась и принялась ощупью изучать кровать, не оставляя мучительных попыток вспомнить, что это было за место. Сердце стучало с нечеловеческой скоростью, конечности немели, а всё тело ныло от непонятной боли и отказывалось слушаться свою хозяйку. Кроме того, ужасно хотелось пить. — Фэнни, ты уже проснулась? Девушка замерла, когда услышала этот странный мужской голос, выплывший из темноты, и медленно обернулась. Фэнни было её настоящее имя, и так её уже давным-давно никто не называл. Разве что… — Папа, это ты? Рози вглядывалась в темноту, пытаясь различить черты родного лица. Она видела мужской силуэт у кровати, но особенности лица и фигуры размывались, были неточными и размазанными. Рози поняла, что что-то, должно быть, произошло с её зрением. — Это я, дочка, — отозвался голос из темноты после недлительного молчания. — Я дома? — Да, Фэнни, дома, на родной триста семидесятой Чёрч-Стрит. — Господи, — прошептала Рози, прикрыв рот ладонью, — как же я счастлива быть здесь, как же я счастлива слышать тебя!.. Мне приснился ужасный сон, пап. Девушка почему-то расплакалась и, прижав похолодевшие и онемевшие руки к мокрому лицу, почувствовала, что у неё была высокая температура. — И ещё мне плохо, пап, — продолжила она, надавив двумя пальцами на свои виски, — голова на части раскалывается, температура, кажется; я хочу пить и ещё… и ещё я, по-моему, стала хуже видеть… Мужчина налил ей воды из графина, стоявшего здесь же, на тумбочке, и протянул ей стакан. Рози с жадностью выпила всю воду из стакана, от чего ей несколько полегчало. Затем мужской силуэт обнял её и прижал к груди, но девушка как будто не почувствовала этих объятий, как не почувствовала тепла папиного тела. — Что за сон тебе приснился, родная? — Джеймс. — Джеймс? Кто это? — Кто это? — задумчиво повторила вопрос Рози, точно сама только сейчас пыталась найти на него ответ. — Не знаю точно, кто он такой. Наверное, это мой бог и вместе с тем — мой дьявол. Мой возлюбленный и мой мучитель. Мужчина взял её лицо обеими руками и внимательно посмотрел в глаза дочери. Ему словно только сейчас стало понятно, что с ней творилось нечто странное и ненормальное. — Тебе нужен врач, Фэнни, — проговорил он с тоской в голосе, — ты вся горишь. Он приедет утром, а пока тебе нужно поспать. Слышишь? Рози покивала в ответ и медленно опустилась на подушки. Осознание реальности будто покидало её, темнота подступала ближе, голова кружилась всё сильнее и сильнее. Находясь уже на стыке тех двух граней, которые люди называют сном и явью, девушка вдруг резко подняла огненные от температуры веки и еле слышно прошептала: — Но мы ведь никогда не жили на Чёрч-Стрит… Логан находился в бегах уже почти неделю. За эти несколько дней он превратился в самого настоящего параноика и вздрагивал чуть ли не от каждого шороха. По улицам он передвигался в основном ночью, а днём находил какие-нибудь заведения, где можно было спокойно отсидеться или даже поспать. Но спал он очень плохо, потому что постоянно боялся, что его застанут врасплох, и опасался быть пойманным. Жила ли в нём уверенность, что его действительно разыскивает чуть ли не весь город и ему просто необходимо принимать меры предосторожности, чтобы не угодить в руки полицейских? Первые дни он на самом деле был в этом уверен. Однако потом, когда первичный страх уступил место трезвой рассудительности, Логан присмотрелся к обстановке в городе и заметил, что ничего сверх необычного, в сущности, не происходило. В его распоряжении не было никаких электронных источников информации, однако при удобном случае он заглядывал в городские газеты и, к своему облегчению, не обнаруживал в них своего собственного чёрно-белого портрета с огромной надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». С одной стороны, это, бесспорно, радовало его, но с другой — он начинал сомневаться в бескорыстности действий Ванессы, когда та сообщила ему о дурных намерениях её мужа, которые она якобы случайно услышала. Логану казалось, что она придумала всё это с какой-то непонятной ему целью. Но что это была за цель? Что задумала Несса? И что, если она намеревалась не спасти его, а наоборот — погубить? Эти вопросы мучили его ежедневно. В конце концов, даже если всё это не было правдой, Логану больше некуда было идти. У него не было ни работы, ни дома; оставались только туманные надежды на будущее и слабая вера в Ванессу. Каким бы образом не сложилось его ближайшее будущее, он решил дождаться пятого марта — даты, которую Несса назначила для их встречи. Её последнее сообщение Логан вызубрил наизусть и каждый день воспроизводил его в своей голове вплоть до последнего слова. «…Ночь с пятого на шестое марта, ровно три часа, поле для гольфа на двенадцатом километре К***-роуд, здание администрации. Я буду ждать тебя ровно два часа, если не придёшь — улечу без тебя. Пожалуйста, будь осторожен, пользуйся только наличкой и избавься от телефона, когда прочтёшь это сообщение». Надо было только дождаться пятого марта и посмотреть, что будет. И дальше… что дальше будет? Всё зависело от замыслов Ванессы. Если она действительно хочет помочь Логану, значит, всё должно сложиться удачно. Если она намерена навредить ему — Логан лишится последних надежд, и тогда… тогда жизнь его обратится в призрачное видение. Если раньше ему и казалось, что он был одинок, всё это было лишь скоропалительным и очень ошибочным мнением. Вот теперь — именно теперь — он был по-настоящему одинок. Не с кем поговорить, не с кем посмеяться, никто и нигде не ждал его, и, вполне возможно, даже никто о нём не вспоминал. Обратиться к друзьям за помощью — эту мысль Логан почему-то сразу же выбросил из головы. Новый адрес Кендалла ему был неизвестен, вмешиваться в семейную жизнь ПенаВега (и без того полную неприятностей) не хотелось, а Джеймс… Джеймс, насколько знал Логан, бесследно исчез если не из страны, то из города, и искать его было делом бессмысленным. Выстроив вокруг себя стену одиночества ещё выше, Логан снял на самом краю города ветхий домишко у одного очень странного пожилого мужчины по имени Билл Лоуэр. Билл требовал с жильца всего лишь 50 долларов в месяц (хотя, признаться, даже эти 50 долларов были слишком большой ценой для тех условий, в которых приходилось осваиваться жильцу), исчезал из поля зрения на целую неделю и заезжал только по вторникам, ровно в восемь часов утра. Мужчина был точным, как швейцарские часы, всегда глуповато улыбался и разговаривал только несколькими фразами. Очень скоро Логан выучил все эти фразы наизусть и мысленно, забавы ради, проговаривал реплики Билла одновременно с ним. Но, откровенно говоря, Билл Лоуэр и его дряхлый домишко были не таким уж и плохим вариантом. Лишних вопросов Лоуэр не задавал, а если и спрашивал о чём-нибудь, то через несколько секунд уже забывал об этом и начинал разговор на другую тему. Место, помимо всего прочего, было тихое, незаметное, и уже через пару дней такой уединённой и безликой жизни Логан совсем успокоился. Своё убежище с тремя комнатами (из которых он, к слову, использовал только одну) парень покидал очень редко. В основном по вечерам — чтобы дойти до ближайшего магазинчика с яркой неоновой вывеской и купить продуктов. Брал он немного, по мелочам: нужно было экономить деньги. О том, что в своей прошлой жизни — а его прежнюю жизнь действительно можно было назвать прошлой, до чего же давно это было! — он работал поваром и совсем не плохо готовил, Логан как будто позабыл. Питался он ужасно, да и делал это только тогда, когда от голода внизу, между рёбер, всё начинало дрожать и урчать. Вечера он проводил в тёмной комнате, забравшись в старое кресло и обняв согнутые в коленях ноги. Неотрывно Логан смотрел на пустой задний двор, заросший высокой травой и своим видом говоривший, что в доме уже давно никто не живёт, и без конца думал. Чаще всего он не мог даже вспомнить, о чём именно размышлял, однако часто ловил себя на мысли, что голову его не покидает образ… Рози. Да, это было странно, необъяснимо, но как-то ночью она приснилась ему — бледная, дрожащая, с синюшными губами и бессмысленным взглядом… Весь день после этого Логан возвращался мыслями к своему сну и почему-то проклинал собственное бездействие. Его всё ещё не покидало неизъяснимое чувство вины, будто это из-за него Рози куда-то запропастилась и уже несколько недель не выходила на связь. Сделай он что-нибудь, хоть что-нибудь, этой катастрофы можно было бы избежать… Одиночество, подступавшее к нему со всех сторон, и непроходимый мрак комнаты каким-то образом повлияли на него. Логан мимоходом решил, что как только выберется из страшной могилы, которую он же сам для себя и вырыл, он отправится на поиски Рози, отыщет её, во что бы ему это не обошлось, и убедится, что с ней всё в порядке. Такая затворническая жизнь совсем не шла молодому человеку на пользу. За эти две недели, что он провёл в домишке Лоуэра, Логан превратился в самого настоящего отшельника. Он чурался незнакомых людей, переходил на другую сторону улицы, когда замечал вдалеке перед собой чей-то силуэт, мало разговаривал, заменяя привычные слова жестами, перестал улыбаться и слишком, слишком много думал. Ему оставалось совсем чуть-чуть до полного безумия, но на спасение утопающему пришло его величество Время. Наступила весна, и незаметно подкралось пятое марта. Это была суббота, а значит, до очередного появления Билла оставалось ещё три дня. Логан не стал собирать вещи — просто потому, что не разбирал рюкзак с тех времён, как заселился к Лоуэру, и в сумерки очень просто, бесцеремонно покинул свою скромную обитель. Нужно было прийти в себя, вернуть здравый рассудок и способность понимать, что происходит вокруг. Нужно было вернуть себе прежнюю бдительность, потому что осторожность сейчас не будет лишней. Одна ошибка, кратковременное ослабление внимания — и путь к светлому будущему для него навсегда закроется. Логан решил добраться до места их с Ванессой встречи пешком. Часы показывали только семь сорок три вечера. Времени ещё было полно. Остановившись у покосившейся скамейки, чтобы пропустить одинокую машину, катившую по пустынной дороге, Логан достал из рюкзака серое худи и надел его, низко надвинув капюшон. Попасться кому-нибудь на глаза и мгновенно стать узнанным совсем не хотелось. В конце концов, осторожность сейчас не будет лишней. Размеренно шагая по дороге, усыпанной мелким гравием, он принялся мысленно повторять строчки сообщения, которые теперь навеки были выжжены в его сердце. «…Ночь с пятого на шестое марта, ровно три часа, поле для гольфа на двенадцатом километре К***-роуд, здание администрации. Я буду ждать тебя ровно два часа, если не придёшь — улечу без тебя. Пожалуйста, будь осторожен, пользуйся только наличкой и избавься от телефона, когда прочтёшь это сообщение». Слово в слово, и так около десяти раз. Логан повторял это сначала мысленно, затем шёпотом, а потом и вовсе начал проговаривать зазубренные строки вслух. Вскоре ему это надоело, и он решил вспомнить песни, которые знал наизусть. Нужно было заставить мозг работать, а ненужные размышления отогнать куда подальше. Дорога заняла длительное время: без десяти минут одиннадцать Логан наконец добрался до поля для гольфа, о котором шла речь в сообщении. От сердца уже отлегло. Признаться, парень допускал мысль, что на двенадцатом километре К***-роуд вовсе не существовало никакого поля для гольфа... Однако теперь оно было перед ним — широкое, ярко-зелёное, кое-где перерезанное каменистыми дорожками. Сняв капюшон, Логан осторожно огляделся. Людей здесь почти не было, только неподалёку играла в гольф пожилая пара, а в нескольких метрах от них двое мужчин (которые, видимо, уже закончили игру) складывали клюшки в специальную сумку, при этом беззаботно разговаривая о чём-то. Глазами Логан отыскал здание администрации и, по-прежнему не двигаясь с места, оценил пространство вокруг построения. Здание с двух сторон огибали ухоженные кусты, которые были настолько высоки, что могли достать молодому человеку до плеча. Это его устроило, и он еле заметно кивнул головой. Итак, до того времени, как сюда заявится Ванесса, оставалось чуть больше четырёх часов. Всё это время сидеть в засаде и ждать было слишком нудно, скучно и утомительно, — хотя, надо заметить, довольно безопасно. Логан ещё раз оглядел поле и, убедившись, что из игроков осталась только пожилая пара, неспешно направился к зданию администрации. В дверях он столкнулся с теми двумя мужчинами, которые уже покидали поле, и пропустил их, а затем вошёл сам. В холле было просторно и светло. Торговые автоматы с напитками и снеками, два светло-коричневых дивана с кожаной обивкой, телевизор на стене, работающий без звука, приветливое лицо администратора. Оценив эту доброжелательную обстановку, Логан ещё больше успокоился. Поздоровавшись с администратором (чей бейдж на нагрудном кармане пиджака сообщал, что его обладателя зовут Дж. Блайтон), он первым делом купил себе попить, потому что за несколько часов пешей прогулки в горле страшно пересохло. Утоляя жажду, Логан мимоходом скользил глазами по вывескам и плакатам за спиной Дж. Блайтона, пытаясь выяснить, до какого времени работает это заведение, но ответа так и не нашёл. — Желаете поиграть в гольф? — решил вступить в диалог Блайтон, лучезарно улыбаясь. — Это зависит от того, как долго вы ещё будете открыты. — На нашем поле можно играть до двух часов ночи, сэр. Логан подумал, что играть три часа в гольф, учитывая его нелюбовь к этой игре, будет слишком даже для того, чтобы просто убить время. Но тем не менее он сказал: — Меня это устраивает. — Превосходно! — Дж. Блайтон заулыбался ещё шире. — Вижу, инвентаря для игры у вас при себе нет, поэтому вам придётся взять клюшки, мячи и ти напрокат. Помочь вам с выбором или вы определитесь сами? — В последний раз я играл в гольф лет в восемнадцать, вместе с отцом. Поэтому, полагаю, помощь мне не помешает. С каждой секундой тревога отодвигалась всё дальше, и Логан вновь начинал чувствовать себя по-прежнему. Почти три недели нелюдимости и затворничества отступали в темноту, теряли свою власть над ним. — Что вас привело сюда в такое время, если не секрет? — не снимая с лица улыбки, спросил Блайтон и поставил на сверкающую поверхность стойки коробку с белоснежными мячами. — Мой друг здесь неподалёку заехал на вечеринку к подруге, — принялся на ходу сочинять Логан, словно зачарованный наблюдая за тем, как администратор натирает и без того ослепительные шары, — и попросил забрать его оттуда через пару часов. Я за рулём и, для того чтобы оградить самого себя от соблазна выпить, решил проехаться, осмотреть местность… Забрёл сюда, увидел поле, подумал: почему бы нет? И вот я здесь. — Уверен, вы не пожалеете о проведённом времени. — Блайтон положил перед Логаном связку с несколькими мячами и три деревянные ти. — Сейчас я схожу за клюшками, и мы с вами выберем подходящую. А вы пока можете вписать сюда ваше имя и поставить подпись. Администратор скрылся за дверью, а Логан задумался о том, какое имя лучше будет вписать в бланк. Следовало помнить об осторожности. Документы ведь никто не станет проверять, так?.. Лихорадочно размышляя на эту тему, молодой человек поднял взгляд к беззвучно говорящему телевизору и от изумления, сковавшего его, даже выронил ручку. Сердце упало и забилось где-то в животе, по спине пробежал холодок. По телевизору показывали новости. Почти во всю ширину экрана красовался какой-то старый снимок Логана (и непонятно, откуда такой только взяли!) с подписью ниже: «Личный повар Гарольда Ремиговски, обвиняемый в хранении и распространении тяжёлых наркотических веществ, бесследно исчез». Думать о том, что делать дальше, долго не пришлось. Молниеносный взгляд парня скользнул по двери, за которой только что скрылся Дж. Блайтон, и снова метнулся к телевизору. Секунда, две — и вот просторный холл опустел, лишь только уроненная на пол ручка и не заполненный бланк на стойке администратора говорили о том, что ещё совсем недавно кто-то здесь был. К Логану вернулась способность мыслить трезво, и он, оглядевшись, понял, что сидит на холодной и влажной траве, а в спину упираются ветки тех высоких кустов, что росли вокруг здания администрации. Левая щека почему-то страшно горела, и парень, коснувшись больного места и сразу же отдёрнув руку, обнаружил кровь на пальцах. Видимо, он каким-то образом перемахнул через этот ряд высоких кустов и, сам того не заметив, поцарапался. Странно, но свои действия за последние несколько минут Логан совершенно не помнил… Итак, с чем он имел дело? Его параноидальные догадки и опасения стали явью: Ремиговски действительно задумал крупно подставить его (не без помощи своего брата, возможно) и устроил на него охоту. Эти догадки миллион раз рождались и умирали в его голове, но, чёрт возьми, можно ли было теперь так просто принять всё как данность — теперь, когда это происходило на самом деле? Выходит, Ванесса была права насчёт охоты, которую запланировал её супруг, и верно разгадала его замыслы. Но означало ли это, что на её слова можно было бы положиться и в остальном? Что, если она не придёт на встречу или — ещё хуже — на встречу придёт не она? Ремиговски обладал удивительным талантом подчинять волю жены себе, и не исключено, что именно он убедил её рассказать Логану о его планах, и рассказать так, словно она своим умом дошла до этих заключений… Возможно, эта версия была слишком надуманной, но исключать её было нельзя. Главным сейчас был другой вопрос: что Логан должен был делать дальше? Остаться ждать Ванессу (иными словами, просидеть в этих кустах четыре часа) или бежать из города сломя голову? Попытаться спастись или самостоятельно сдаться в руки полиции, согласившись с тем, что от погони Ремиговски ему всё равно не скрыться? Действовать по наитию или строить в голове стратегические планы? Что делать дальше? Прошло бог знает сколько времени, прежде чем Логан принял хоть какое-то решение: ждать. Какая-то часть его мира рухнула, но он цеплялся за последнее, что оставалось, — на надежду, что Ванесса всё-таки оправдает его ожидания. Наверняка она нашла способ ускользнуть из дома, наверняка связалась с людьми, которые помогут им улететь из страны, наверняка… Логан вздрогнул, вдруг вспомнив о ребёнке. Что Несса с ним сделала и собирается ли вообще что-то делать? Господи, прошло ведь почти три недели! За это время столько всего могло измениться… Но надежда всё ещё была жива. Логан как смог успокоил себя оптимистичными мыслями, хотя из этого и мало что вышло. Он немного раздвинул ветки кустарника и, ниже натянув капюшон, заполз глубже, в дебри. Ветки кололи его со всех сторон, но желание спрятаться было сильнее боли. Наконец парень устроился так, что в темноте, среди тёмно-зелёной листвы, его было почти не видно, зато из этого места при определённом положении головы для него открывался прекрасный вид на здание администрации. Так что он сможет заметить приближение Ванессы, когда (или если) та прибудет на их место встречи. Людей на поле уже не осталось, и поэтому Логан начал понемногу забывать об осторожности. Он протяжно вздыхал, когда чувствовал, что конечности немели, а тело затекало без движений, и пытался менять своё положение, при этом сотрясая весь ряд кустов. Он затих и замер только единожды, когда увидел Дж. Блайтона выходящим из здания. Значит, время уже два часа, решил Логан и не ошибся. Администратор закрыл дверь на ключ, подёргал ручку для проверки и, сунув одну руку в карман тёмно-серых классических брюк, зашагал прочь по каменной дорожке под беззаботный свист. Подождать час — ещё только час, и его жизнь изменится навеки. Он будет либо спасён, либо повержен. Теперь Логан напрягался от каждого шороха, потому что знал, что случайных проходимцев в это время суток здесь быть не может. Каждое шуршание травинки, каждое дуновение ветра он расценивал как чьё-то приближение и глубоко в душе надеялся, что это Ванесса решила приехать на встречу чуть раньше. Но это была не Ванесса и не кто-то другой. Никто не почтил своим присутствием поле для гольфа на двенадцатом километре К***-роуд — ни в половине третьего утра, ни в три часа, ни даже в пятнадцать минут четвёртого. Логан оставался единственной живой душой во всей округе. Это пугало и утешало одновременно. — Ты не можешь не прийти, Ванесса, — шептал Логан, напряжённо вглядываясь вдаль. Зубы стучали как от волнения, так и от холода: ночь выдалась не из самых тёплых. — Ты ведь не можешь оставить меня, не можешь так безжалостно отдать меня ему на съедение, ты не так бессердечна… В конце концов, произойти могло всё что угодно, миллион случайных обстоятельств мог сложиться таким образом, что Ванесса опоздала или просто где-то задержалась. Он решил дать ей фору в сорок с лишним минут. Иными словами, подождать ещё до четырёх утра. Надежда была на последнем издыхании, но как же не хотелось её хоронить!.. В четыре утра Логан осторожно выбрался из своего укрытия, с дрожанием потянулся, немного размял онемевшие мышцы и осмотрелся. Он обошёл здание администрации, наивно полагая, что Несса пришла с другой стороны и ждёт его за противоположным углом. Но реальность обрушилась на него как цунами. Ванесса не пришла. Она обманула его, бросила, посмеялась над ним, в очередной раз выставила его идиотом и показала себя с худшей (а может, и с единственной своей) стороны. Она не пришла. Надежды растворились в воздухе, с глаз спала пелена. Логан остался один во всём городе: животное, на которого объявили охоту. Эта мысль ошарашила его, прозвучала в его голове как гром среди ясного неба, и в груди с болью заныло. Выходит, он не нужен ей… и никогда не был нужен. Логан рухнул на землю от бессилия и усталости, подполз к зданию администрации и прижался спиной к холодной стене. Она не пришла или её не пустили? В конце концов, эта версия тоже имела право на существование. К чему тогда были эти её заверения, к чему она говорила, что хочет помочь, хочет спасти его? Почему же тогда оказались явью её догадки? Почему, если она и являлась марионеткой в руках мужа, сюда до сих пор никто не явился и не схватил Логана? Парень разом решил отогнать от себя все сомнения. Почти не думая над этим, он вынес для Ванессы обвинение: она не пришла на встречу, потому что не захотела. Да, вот так просто. Никто её не задержал, никто ей не помешал. Она сама решила не приезжать сюда, потому что Ванесса оставалась собой в любых обстоятельствах. Боже, и как можно было на это повестись? Решится ли она когда-нибудь на побег с ним — человеком, у которого ничего не было и в перспективе не намечалось? Променяет ли комфорт и богатство на нищету? Ванесса никогда не согласится с фразой «С милым рай и в шалаше». Не-ет, только не она! Логану следовало помнить об этом и не обольщать самого себя лживыми надеждами. Он тихо засмеялся, дивясь собственной наивности и глупости, но смех этот выдался невесёлым и горьким. Признаться честно, Логан нарочно, через силу убедил самого себя в предательстве Ванессы — именно предательстве. Он полагал, что больше никогда не увидит её, и ему хотелось как можно сильнее ожесточить собственное сердце против неё. Хотелось напоследок осквернить её образ, чтобы позже не возвращаться к нему в своих сладких снах, ни о чём не жалеть и не терзать измученную душу горькими воспоминаниями. Он поднялся на ноги и, держась за стену одной рукой, глубоко вздохнул. Да, внутри всё ещё что-то зудело. Да, было до боли неприятно, но… к этому Логан как будто был готов. Сначала новость о жестоком предательстве подкосила его, но позже, разобравшись в своих чувствах и мыслях, он понял, что уже думал о таком исходе событий. Что ж. Ванесса не пришла, но его жизнь вместе с этим не оборвалась. Он всё ещё дышал, видел, слышал и мог размышлять. Он всё ещё существовал, правда, уже навеки отделившись от своей второй половины. Жизнь после окончательного разрыва с Ванессой существовала! Но что это была за жизнь? Логан смутно представлял это, и чем больше он думал об этом, тем туманнее рисовались картины его безрадостного будущего… В одно мгновенье ему даже пришла мысль плюнуть на всё и сейчас же сдаться в руки полиции. Однако здравый смысл всё же победил. Логану вспомнились слова Ванессы: «Ты хоть представляешь, что с тобой могут сделать в тюрьме?» Да, так быстро сдаться будет очень глупо, и ещё глупее — понести наказание за преступление, которого не совершал. Кроме того, за свободную жизнь стоило побороться ещё и потому, что… Логан замер на месте и даже задержал дыхание на какое-то время. Он вспомнил о Рози. Вспомнил своё обещание разыскать её во что бы то ни стало, узнать, что с ней случилось, и, вполне возможно, извиниться за собственное бездействие. Впервые его голову посетили мысли, которые теперь казались до смешного очевидными… Рози, стриптиз-клуб «Ohlegs», Гарольд Ремиговски, наркотики, Энтони Ремиговски, ужасное состояние Рози в последние дни перед исчезновением, страшные домыслы её сожительницы… И опять же — наркотики и Энтони Ремиговски. Рози пропала. Джеймс совсем недавно исчез тоже. Рози принимала наркотики. Джеймс знал об этом благодаря Логану. Имело ли всё это устойчивую взаимосвязь или было просто набором случайных фактов? Нет, нет, нет, на простое совпадение не походило… Да и к чёрту! Нет разницы, совпадение это или нет, потому что факты говорили об одном: Рози в опасности, и её нужно спасать. Логану нельзя было попадаться в руки полиции, потому что здесь, на свободе, у него осталось одно незаконченное дело. Во что ему это встанет? Он понятия не имел, однако и терять ему уже было нечего. Возможно, если бы над ним не висела страшная угроза по имени Гарольд Ремиговски, он никогда и не решился бы отправиться на поиски Рози. Складывалось ощущение, что сама судьба подталкивала их друг другу навстречу… Терять время напрасно было нельзя. Каждая минута промедления, вполне вероятно, могла стоить Рози целой жизни. Логан собрал остатки сил, натянул рюкзак на плечи и, всё ещё внутренне содрогаясь, зашагал прочь от поля, на котором была похоронена его последняя надежда. Первый шаг на скользкую дорожку был сделан, а пути назад уже не было. Решение о том, с чего начинать поиски, пришло как-то само собой. Да, рисковать было нежелательно, но всё же в этом городе ещё были люди, которые могли его принять и могли помочь ему… Подвергать их жизнь опасности — это можно было бы назвать предательством, но Логан собирался быть очень, очень осторожным. Никому в мире не было об этом известно, но с недавних пор Гарольд Ремиговски начал принимать антидепрессанты. Дело было не в его нервной работе и не в большой степени ответственности, которую ему приходилось брать на себя практически каждый день. Дело было в его жене, которая находилась на седьмой неделе беременности. Сообщив мужу о том, что в скором будущем они станут родителями, Ванесса стала совсем невыносимой. Она знала, с каким трепетом Гарольд относился к их ещё не родившемуся малышу, и потому понимала, что беременность стала для неё козырем, неоспоримым аргументом, который шёл в ход в любом споре между супругами. И миссис Ремиговски старалась пользоваться своим новым положением по полной. Смехотворные капризы и слёзы стали частыми гостями в их доме. Какая-то часть из них была неподдельной, подлинной — потому что, на минуточку, гормональные изменения женского организма всё-таки оказывали воздействие на Ванессу, и без того подверженную эмоциям. Но другая часть — возможно, большая — была искусственной, выдуманной, напускной. Так, однажды девушка расплакалась из-за того, что её мороженное растаяло и стало слишком тёплым, хотя за несколько минут до этого уверяла мужа, что мороженое очень холодное — она даже соскребла с верхушки корочку льда. В другой раз, за ужином, пожаловалась, что картошка была пересолена, и в итоге новый повар (которого, к слову, приняли на работу на удивление быстро) прослушал целую лекцию о том, как соль вредна для организма и в чём преимущества пресной, не солёной пищи. Сначала Гарольд реагировал на эти изменения с завидным спокойствием и готовностью. Всё было ему в диковинку и как будто в радость; к тому же у него никогда не было беременной жены, а потому он и понятия не имел, как женщина может вести себя в таком положении. Однако со временем истерики и капризы начали выводить его из себя, и зачастую он, забываясь, повышал на жену голос. Тогда Ванесса пользовалась своим излюбленным способом — ударялась в слёзы. Гарольд в этом случае успокаивался, смягчался, но не выпускал из головы мысль, что его жена блефовала. Ванесса любила внимание, а внимания не могло быть слишком много. Семейное счастье дорогого стоило. «Всё-таки она носит моего ребёнка, — мысленно успокаивал себя мужчина, — она имеет право на любой каприз. Господи, только дай мне сил выдержать всё это, а ей — выносить его. И тогда, господи, ты даруешь мне величайшее счастье, которого не знал ещё ни один человек, живший и живущий в этом мире». Чтобы справляться с гневом, который Ванесса неизменно в нём вызывала, Гарольд начал принимать успокоительные. Они сделали из него довольно внимательного и услужливого, но очень вялого супруга. Подниматься по утрам стало сложнее, весь день его не покидало желание лечь в мягкую постель, а аппетит совсем испортился. Но всё это можно было вытерпеть, потому что семейное счастье дорогого стоило. Избавиться от ребёнка, как и решила Ванесса во время последнего разговора с Логаном, у неё пока не получалось. Дело было в том, что на террор со стороны жены Гарольд ответил своим террором и взял все её действия под такой строгий контроль, что она могла вздохнуть спокойно, разве что запершись в ванной. Сделать аборт и не вызвать при этом подозрений Гарольда было невозможно, и это сильно беспокоило Ванессу. Во-первых, всё ближе подкрадывался срок в двенадцать недель, за которым аборт станет невозможным. Во-вторых, всё ближе было пятое марта, а дела с подделкой документов и прочей подготовкой к побегу шли очень медленно и туго. Девушка переживала из-за этих обстоятельств, попутно делая нервы ещё и мужу; и её волнения достигли апогея, когда она узнала о том, что Логан объявлен в розыск. Узнала она это не от Гарольда, а от Интернета, который с любезностью каждое утро предоставлял ей сводки свежих новостей. Ванессу охватили ужас и негодование, к которым примешалось ещё и удивлением тому, с какой точностью она разгадала планы своего супруга. Затем на смену прочим чувствам пришёл страх — страх за Логана. Где он? Что с ним? Поймали ли его, а если и нет, как долго этого ждать? Успеет ли она увидеть его ещё хоть раз до того, как безжалостные лапы Ремиговски схватят его и разорвут на части? И другой вопрос: как мог Гарольд так дружелюбно и нежно ей улыбаться, когда за спиной у неё делал приготовления к этой страшной погоне, исход который никто не сможет предугадать? И стоит ли вообще говорить с ним об этом? Плакать, умолять, напоминать о ребёнке и о противопоказанности волнений?.. Нет, наверное, всё это того не стоило. Такой безжалостный поступок Гарольда напугал Ванессу, и теперь она совершенно не знала, чего можно было от него ждать. Во всяком случае, умолять было ещё рано. Девушка решила включить режим «ничего не замечаю», в котором жил её муж последние полгода, и продолжать делать неспешные приготовления к побегу, со страхом ожидая наступления пятого марта. Когда до судьбоносной встречи, назначенной Ванессой, оставалось два дня, она узнала ещё одну новость, и нельзя сказать, что новость эта её обрадовала. Гарольд Ремиговски стал новоиспечённым писателем Америки, и выход в свет первой части его мемуарной трилогии «Два шага вслепую» был назначен как раз на вечер пятого марта. При этом «выход в свет» не означал тихой, незаметной публикации книги в онлайн-библиотеках или появления её на полках книжных магазинов. Выход в свет первой книги Гарольда Ремиговски означал шумный праздник, дорогостоящее торжество и, конечно, авторское подписание экземпляров всем желающим. Это значило, что Ванесса должна была почтить своим присутствием намечающееся торжество, потому как, по словам самого Гарольда, книга по большей части была посвящена именно ей. Она знала, что муж ни за что не позволит ей остаться дома одной, без его надзора, в то время как он будет без неё на презентации своих мемуаров. Она прекрасно знала это, но, тем не менее, обратилась к нему с жалобой утром пятого марта. — Я провела бессонную ночь сегодня, — зевая, начала девушка за завтраком. — И к тому же меня так тошнит… Я чувствую, что ни за что не смогу притронуться к еде. И Ванесса с брезгливым видом положила на тарелку поджаренный тост, который только что взяла. Гарольд посмотрел на неё поверх очков, которые начал носить с недавних пор, и его глаза странно блеснули. Он знал это выражение лица, знал эту интонацию. Жена снова начинала притворяться. — Правда? — спросил мужчина довольно спокойно. — Тебя уже давно не тошнило. — И что же теперь, мистер Ремиговски? — Услышав эту реплику, Гарольд чуть не закатил глаза, но вовремя удержался. Обращение «мистер Ремиговски» в последнее время всё чаще проскальзывало в речи Ванессы в те моменты, когда она злилась, капризничала или хотела показать супругу, как её оскорбляло его недостойное поведение. — Хотите сказать, что я всё это выдумываю? — Вовсе нет, — по-прежнему спокойно отвечал Гарольд, — извини, дорогая, если мой вопрос показался тебе двусмысленным. Я просто хочу сказать, что тебе следует поесть независимо от того, как ты себя чувствуешь. Когда в прошлый раз тебя весь день тошнило и ты не взяла ни крошки в рот, вышло так, что ты провалялась в постели двое суток из-за страшной слабости. А сегодня важный день, Ванесса. Приняв смиренный вид, но с негодованием сжав губы, девушка поднесла к лицу чашку кофе и, зажав нос двумя пальцами, сделала глоток. — Вот видишь, — улыбнулся Гарольд, — это не так уж сложно, правда? — Не правда, мистер Ремиговски. Но вам этого не понять. И она с тем же брезгливым видом откусила кусочек тоста и принялась тщательно его пережёвывать. Если честно, есть хотелось страшно, но комедия была разыграна ещё не до конца. — Не понять, ты права, — со вздохом согласился Ремиговски, пробегая глазами по строчкам свежей газеты. Ванессу начинало злить его спокойствие, и он чувствовал это. — Я хотел бы помочь тебе, если бы знал как. — Ты можешь хотя бы не заставлять меня насильно пичкать себя едой. Какой в этом смысл, если через несколько минут она всё равно выйдет наружу? — Не насильничай над собой. Я прошу тебя только согнать эту бледность со щёк, и всё. Девушка сделала ещё один глоток кофе, всё так же зажав нос пальцами, и, поморщившись, сказала: — Кофе остыл. — Роберт, — не отрываясь от газеты, позвал Ремиговски своего нового повара, — свари для Ванессы новый кофе, пожалуйста. Когда повар, появившись в столовой, забрал у девушки чашку, она подняла на него угрюмый взгляд и добавила: — В этой чашке, по-моему, сахара больше, чем может вместиться в целую сахарницу. На этот раз сделайте без сахара. Я не хочу, чтобы у меня загустела кровь. — Как пожелаете, миссис Ремиговски. — Или нет, постойте, я хочу чай. Только не крепкий и не сладкий. — Слушаюсь. На протяжении всего завтрака она неспешно клала себе в рот еду, так же медленно жевала и, проглатывая, подолгу держалась за горло, словно показывая, что тошнота не проходит. Но на Гарольда всё это не подействовало, и Ванесса ушла после завтрака ни с чем. Ближе к вечеру (презентация была назначена на девять часов) девушка воспользовалась косметикой и придала своему лицу максимально болезненный вид. Затем легла в постель и натянула одеяло по самый подбородок. Когда Гарольд пришёл в спальню для того, чтобы переодеться, и увидел жену лежащей в постели, он замер в проходе и с недоумением на неё уставился. — Уже пора собираться, дорогая, а ты ещё с кровати не встала… — Я что-то замёрзла, — ответила Ванесса, кутаясь в одеяло, — и голова кружится уже второй час. Он со вздохом присел на край кровати и положил руку на её лоб. Тот не был горячим. — Убери руку, Гарольд, — пробурчала она, нахмурившись, — мне неприятны твои прикосновения. — Температуры у тебя нет, — проговорил мужчина, словно и не услышав её предыдущую реплику, — и руки вроде как не холодные. Врач был у нас только вчера, и он сказал, что здоровье твоё в полном порядке… — То было вчера, мистер Ремиговски. Он недовольно закряхтел, поднимаясь с кровати, и на мгновение скрылся в гардеробной. Затем вышел оттуда с безупречным смокингом в руках и внимательно посмотрел на жену. — Если ты весь день пытаешься мне сказать, что ты не в состоянии присутствовать сегодня на презентации моей книги, то спешу тебя огорчить, моя дорогая. Ты там будешь вместе со мной, обязательно будешь. — Хорошо, — слабым голосом отозвалась Ванесса, медленно поднимаясь с подушек, — хлопнусь в обморок прямо во время твоей речи, вот это будет зрелищно. — Тебе и нужно-то лишь час или два провести в обществе, при этом не обязательно нужно стоять, говорить или есть. Ты будешь нужна мне там, Ванесса, понимаешь ли ты это? «А ещё я нужна буду Логану, только в другом месте», — мысленно сокрушалась девушка. — Как долго продлится твоя презентация? — более смиренным тоном спросила она, хмуро глядя на мужа. — Не могу сказать наверняка, потому что не знаю, сколько людей придёт… — До полуночи мы вернёмся домой? — О, конечно. Ванесса ничего не ответила, лишь молча поднялась с кровати и, держась за стену, пошла в гардеробную. Гарольд победно улыбнулся ей вслед. Находиться на презентации девушке было невыносимо. Во-первых, её муж слукавил, сказав, что ей не придётся ни с кем разговаривать, потому что Ванесса оказалась в центре внимания и была окружена вопросами и разного рода разговорами. Во-вторых, вечер несколько затянулся, и в полночь (хотя Гарольд обещал, что в это время они уже будут дома) в книжный магазин заявилась новая толпа читателей, желающих приобрести экземпляр книги, лично подписанный автором. Время поджимало, и девушка нервно смотрела на часы каждые пять минут. Все приготовления к побегу были не окончены, а ещё нужно было время на то, чтобы добраться до К***-роуд… В половине первого Несса бросила взгляд на мужа, который с улыбкой подписывал книги одну за другой, и, решив воспользоваться случаем, проскользнула к выходу. У дверей стояло два секьюрити внушительных размеров, которые не преминули спросить Ванессу, куда она собралась (при этом заслонив выход руками). — Закружилась голова, — объяснила девушка, приложив пальцы к вискам, — хочу выйти и немного подышать свежим воздухом. Мужчины пропустили её, однако на улице ситуация, как оказалось, была ничем не лучше. Территорию от входа до дороги огородили жестяными конструкциями, по обе стороны поставили охранников, а на дороге, заслоняя проход, стоял чёрный лимузин, на котором приехали Ванесса и Гарольд. На эту огороженную территорию можно было войти (и выйти тоже) только с одного угла и только с позволения охранника по имени Джош, который находился у Ремиговски на постоянной службе. За Джошем, отодвигавшем и задвигавшем ограждение для запуска новых покупателей, Ванесса увидела ещё целую очередь людей, желавших приобрести первую часть мемуарной трилогии. «Что за тупицы?» — мысленно хмыкнула она. Отправиться домой на лимузине тоже было невозможно: шофёр не сдвинется с места до тех пор, пока не получит личного распоряжения Ремиговски. Ванесса почему-то вспомнила, как давным-давно, будто сто лет назад, Логан занял место её личного шофёра и как они, помирившись после жёсткой ссоры, занялись любовью на заднем сиденье автомобиля Ремиговски. Девушка грустно улыбнулась и вернулась в зал. Да, здесь выхода не было, но стоило ещё посмотреть, была ли возможность уйти через чёрный ход. В случае чего можно было бы подкупить персонал, но охранников Гарольда… их подкупить было невозможно. Осторожно обратившись к одному из консультантов, Ванесса узнала, что чёрный ход в магазине был, и это её воодушевило. Попросив показать, где он находился, девушка проследовала за работником в подсобку и оттуда попала к большой железной двери, закрытой на ключ. Без лишних усилий Ванесса уговорила консультанта открыть эту дверь и, глубоко вздохнув в предвкушении свободы, вышла на улицу. Но свежий воздух свободы даже не успел достичь её лёгких, застыв где-то в горле. На улице Несса лицом к лицу встретилась ещё с тремя охранниками, снабжёнными смокингами, рациями и солнцезащитными очками, и застыла на месте, как вкопанная. — Что-то случилось, миссис Ремиговски? — басистым голосом поинтересовался самый крупный из них. — Мне что-то… что-то сделалось дурно, — ответила девушка, приложив руку к сильно бьющемуся сердцу, — хочу немного подышать. — Может, врача? — спохватился второй, взявшись за рацию. — О, нет, что вы, что вы… Сейчас всё пройдёт. Она окинула взволнованным взглядом местность и поняла, что здесь выхода тоже нет. Чёртов Гарольд, как много он продумал… Она впервые, впервые в жизни не могла от него убежать!.. — Но вы очень побледнели, — продолжал первый, — уверены, что не нужна помощь? — Уверена, — рявкнула девушка, скрывая свой страх за грубостью. — И чего вы только привязались со своими вопросами? Захлопнув железную дверь с характерным тяжёлым звуком, Ванесса убежала в уборную и, заперевшись, уставилась на своё отражение. Она часто и прерывисто дышала, чувствуя, что воздух заканчивается, что ей становится трудно дышать, и слёзы обиды наконец вырвались наружу. Она надрывно плакала, проклиная своего мужа и его дурацкую книгу, и искренне жалела Логана, которому предстояло в очередной раз в ней разочароваться. Ванессе было больно и горько от того, что свалилось на голову её Логана — её дорогого, хорошего, милого Логана — по её вине. О, бедный, бедный! Гарольд — сущий зверь, хищник, а Логан — его несчастная жертва. Ванесса вдруг представила, что могло стать с её возлюбленным, доберись до него Ремиговски, и слёзы полились сильнее прежнего. — Всё я виновата, я виновата, я виновата! — кричала девушка, и с каждым новым «я» её кулак с болью ударялся о мраморную раковину. Не в состоянии успокоиться, она села на пол и, обняв себя руками, завыла от бессилия. Спустя несколько минут истерики Несса почувствовала тошноту, и из неё вышла вся та немногочисленная еда, которой она успела полакомиться на этом вечере. Однако помимо неприятных ощущений тошноты девушка испытало и кое-что иное: она вспомнила о ребёнке, чьё маленькое сердечко билось под её сердцем, и… улыбнулась. Ей в голову пришла безумная идея. Ванесса засмеялась, обняла живот обеими руками и пожалела, что не может его ещё и поцеловать. — Мой маленький, я совсем забыла о тебе, — проговорила девушка, глядя на свой живот в отражении и поглаживая его, — если бы ты только знал и понимал, что наверняка можешь спасти твою маму от твоего папы… Я думаю, ты совершенно точно, определённо меня простил бы.Глава 22. "Призрак, с которым я не хочу расставаться"
5 января 2019 г. в 21:51