Ледяная бабочка

       Над головой раздавался свист пуль. Они были сделаны из пластмассы, но били не хуже настоящих, особенно, если попадали в чувствительные участки тела. После недавнего дождя весь полигон тонул в грязи и слякоти, передвигаться было почти невозможно. В окоп стекали ручейки смешанной с землёй и камнями воды. Скользко, прохладно и мокро, однако Нагиса искренне радовался происходящему. Первый бой в настоящей команде Акабане, с внимательным и хитрым Итоной, простодушным, но сильным Терасакой, а также парочкой первоклассных снайперов, Чибой и Хаямой. Каждому чуть больше двадцати, но Карма признал их достаточно способными, чтобы взять в бригаду. Поэтому ни плохая погода, ни превосходство соперников по численности не могли стереть уверенную улыбку с лица Нагисы.        Услышав хлюпанье обуви по луже, он взялся за клинок и прислушался. Узнал манеру шага полковника, вернул оружие в ножны и приободрился. Проскользив по грязи, Карма почти бесшумно приземлился рядом с единственным оставшимся подчинённым, излучая энергию и азарт в открытой улыбке. Поделился с Нагисой расположением сил противника и рассказал, что устранил последних вражеских стрелков, так что теперь биться придётся только в ближнем бою. Шиота не бросился в сражение сразу после этих слов, как делал почти каждый молодой солдат, а ждал приказа Акабане. Он хотел похвалить расчётливость и хладнокровие, но решил не слишком баловать Нагису, к тому же грохот красящей бомбы не позволил сказать даже слово. Чуть дальше взорвалась ещё одна граната, окрасившая лысые кустарники и остатки укреплений жёлтой краской.        Защищая Нагису от посыпавшейся грязи и клочков земли, Карма дёрнул его за руку и прижал к груди. Стало слышно, как спокойно бьётся его сердце. Неудивительно, ведь Карма уже встречался с настоящей войной и видел настоящую смерть, а не эти детские шалости и муляж крови. Привык к шуму, напряжению и страху, не позволяющему свершать ни одного лишнего движения, лишнего вдоха. А вот Нагиса едва заметно волновался. Ещё не до конца научился избавляться от жертвы до того, как начнётся сражение, а уже оказался втянут в битву один на один с противниками примерно такого же уровня. Так сосредоточился на этом, что не придал значения почти романтической обстановке. Резкие взрывы и гул оружия вызывали дрожь, а сердце на мгновение замирало. Нагиса считал, что не выдержал бы на реальном поле сечи ни часа, от чего сильнее хотел научиться контролировать себя.        Чужая команда приближалась. Столкновение двоих с пятью казалось неизбежным, но его прервало оповещение об обязательном медосмотре для всех рядовых весеннего призыва. Осмотр напугал Нагису куда больше, чем возможность проиграть — если раньше он просто не чувствовал метку духовно, то несколько дней назад и теплота, которую она всегда источала, бесследно пропала. От этого внутри боролись противоположные эмоции: страх никогда не встретить судьбу и радость от того, что глупые сантименты не будут мешать исполнению мечты. И если в первый раз раздеться перед Исогаем было тревожно, то теперь у Нагисы вовсе тряслись руки, когда он попытался расстегнуть куртку. Он и так едва заставил себя войти в кабинет.        Исогай понимал, что причина этого страха может быть весьма серьёзной, учитывая, что в прошлый раз Нагиса всё-таки разделся, поэтому спокойными располагающими фразами старался помочь ему успокоиться. Осмотреть его необходимо, но Исогай никогда не собирался заставлять пациентов, ведь как никто другой знал, насколько сложно бывает показать чужому человеку свою метку. Тем более, причина такого волнения может оказаться сложнее, чем просто стеснение. Исогай ласково посмотрел на Шиоту и наклонился к нему, опираясь ладонями на колени. — Ты покажешь мне метку, если я покажу тебе свою? — Н-но, — Нагиса залился краской и поспешно отвернулся. Метки не показывали даже родным братьям, а Исогай готов открыть её перед совершенно незнакомым человеком. — Это неправильно. Так нельзя. — Каждый день я вижу метки других людей. Думаю, ничего не случится, если один из них увидит мою, — поймав зарождающееся согласие, Юма снова улыбнулся и негромко добавил, — я хочу это сделать не из чувства долга, а потому, что доверяю тебе.        С трудом Нагиса кивнул. Продолжая считать такое предложение в корне неправильным, он начал понимать, что может довериться Исогаю, раз уж он готов пойти на такое безрассудство просто ради медицинского осмотра. Но Нагисе казалось, что Исогай в самом деле доверяет ему, а не показывает метку всем, кто боится. Вот только для такого уровня доверия не было видимых причин. Исогай сел напротив Нагисы. Недолго сжимал в пальцах шарф, кратко вдохнул и только тогда смог оголить шею. На её левой стороне и находилась метка, чужая метка, которую Шиота видел впервые в жизни. Изящная роза с полураскрытым бутоном и изогнутым стеблем. Она виделась чётко и словно светилась изнутри, но не таким же чёрным, как она сама цветом, а светлым и чистым. Хотелось коснуться её, но Нагиса боялся обжечься о тепло, которое ему не принадлежит. Отвернулся и от всего сердца сказал, что метка удивительна. После этих слов почему-то почувствовал себя смелее. Юма вновь замотал шарф, вполголоса поблагодарил, а чуть погодя произнёс: — Твоя станет такой же, когда достигнешь гармонии со своей парой.        По взволнованному поведению — резкому взгляду в сторону и поджатой губе, — Исогай понял, что метка всерьёз беспокоит Нагису, поэтому решил не тянуть с осмотром и проверкой одной неприятной теории. Достал мейсколор, небольшой прибор, напоминающий термометр с иглой на конце, и осторожно ввёл её кончик под кожу возле метки Нагисы. Узкая шкала стала заполняться голубым, пока не остановилась на цифре два выше нуля. Это Юме не слишком понравилось — метка поблекла на два оттенка, что ничего хорошего не сулило. Её цвет говорил о духовном состоянии человека, чёткость и целостность рисунка — о физическом. Пришлось признать, Нагиса беспокоился не просто так, но недуг удалось обнаружить достаточно рано, и если всё сделать быстро, особого вреда он не причинит.        Исогай задал несколько довольно личных вопросов, в надежде найти корень проблемы и довольно быстро сумел это сделать: из-за того, что Нагиса никак не может расставить приоритеты, метка перестала вести его. Любовь или армия, чувства или мечта. Пока не выбрать один конкретный путь, цель жизни, не понять, чего хочешь на самом деле, метка будет молчать. В конце концов, она может замолчать навсегда и всю оставшуюся жизнь Нагисе придётся действовать и решать всё самому. Он полумёртвым голосом поблагодарил за помощь и покинул лазарет. Прислонился спиной к закрытой двери и посмотрел в потолок, думая, как поступить. Невозможно избрать из двух одинаково важных граней. Однако Нагиса не боялся остаться один, уже привык решать самостоятельно и не думал, что потеряет что-нибудь важное, окончательно лишится метки. Может, так будет даже легче.        Неприятные и довольно суровые мысли прервал как всегда спокойный голос Акабане. В его словах Нагиса нуждался как никогда раньше, в разговоре сумел забыться и сделать ещё один шаг к определённости. Внимания полковника более чем хватало и никто другой не сумеет его заменить. Над отношениями нужно работать, в армии на них совсем не будет времени, к тому же Нагиса знал, что не сможет открыться кому-либо, а без этого в любви никак. Сейчас хотел развеяться и перестать думать о туманном неизвестном, когда рядом такое желанное настоящее. Зачем тянуться к какому-то чужому неизвестному человеку, если можно остаться в армии и посвятить себя тому, кем восхищаешься? Наверное, это совсем не плохо. Речь постепенно зашла о совершенно нейтральных вещах, тренировках, оружии, утренней битве и тогда Карма загадочно улыбнулся. — Кстати, мы ведь так и не сразились, — он хитро сощурился, приподнял бровь и предложил. — Что думаешь о тренировочном бое? — Я уж боялся, вы не спросите, — поспешно откликнулся Нагиса с определённой долькой вызова.        Слова Исогая никак не удавалось выкинуть из головы окончательно. Как можно определиться, когда видишь свой идеал каждый день и ни разу не испытывал поцелуя? Нагиса не знал настоящей любви, мечтал исправить это, но притом так не хотел разочароваться. Стабильное будущее или пленительная тайна — обе грани одинаково манили Шиоту и он боялся, что принять решение не сможет никогда. Едва думал, что сделал шаг в одну из сторон, как тут же возвращался к начальной точке. Всегда считал себя решительным, а теперь испытывал отвращение сам к себе. Нагиса отвлекался и снова возвращался в реальность после каждого пореза на одежде. Наконец Карма устал играть в салочки. Пришла пора осуществлять то, ради чего драка была затеяна.        Полковник ощутимо ускорился и начал оттеснять Нагису к сосновой роще, расположившейся не слишком далеко от казарм. Выдержать такой темп Нагисе удавалось с огромным трудом. Пропустив целую серию ударов, Шиота постарался увеличить расстояние для хлопка, но Карма не позволял сделать это, мгновенно приближался и атаковал. Уследить за его движения становилось невозможно. В итоге, сам того не осознав, Нагиса оказался взят в плен и прижат к груди полковника. Всего одной рукой он фиксировал вырывающегося Нагису, немного приподняв его, в другой держал клинок. Удобнее взял рукоять и разрезал штанину Нагисы на внутренней части правого бедра, едва не задев кожу.        В одно мгновение Шиота потерял контроль над собой, отдался во власть ярости. С невероятной прытью вышел из захвата, извернулся и в забвении ударил полковника по лицу, сумев повалить на землю. Учащённо дыша, Нагиса встал полубоком, закрывая метку, и огромным усилием воли подавил инстинкт убийцы, нисколько не сомневаясь, что в таком состоянии сумеет забрать жизнь Акабане. Он знал, где находится метка. Знал. Но откуда? Смотря сверху вниз на Карму, Шиота своим безжалостным горящим взглядом вызывал у него странный восторг. Вытерев с губы кровь, Карма поднялся и стал отряхивать одежду. Нагиса отступил назад, готовясь ко второму раунду. — А ты куда опаснее, когда злишься, — подытожил Акабане.        Когда он развернулся спиной, Нагиса особенно насторожился и напряг каждую мышцу. Перебрал все возможные варианты нападения из этой стойки, взвесил шансы на удачную атаку. Недолго постояв неподвижно, то ли думая, то ли прислушиваясь, Акабане взялся за низ футболки, снял её и бросил к ногам. Инстинкты заставили проследить за коротким полётом, но на полпути Нагиса осознал это, вспомнил свою собственную подобную технику и тут же перевёл взгляд на Карму, ожидая свирепого удара. Пусть его не последовало, сердце Нагисы всё равно замерло. Карма стоял, позволяя рассмотреть крепкую спину, ровную полосу позвоночника, проступающие лопатки и метку на правой из них. Большую бабочку лазурного цвета с расправленными крыльями, которые украшали сложные симметричные узоры. Восхитительная метка, совсем не подходящая мужчине. Такая же, как у Нагисы.        Распахнутыми глазами, чуть приоткрыв рот, он смотрел и не мог поверить, что всё происходит на самом деле. Не мог дышать. Не мог двигаться. По какой-то непонятной причине едва не плакал. Всё внутри горело и взрывалось. Нагиса считал, что тянется к Акабане из-за его силы и поступков, а теперь понимал, что это метка вела к нему. Но зачем такому, как он, обременять себя другим человеком, почему он показал метку только сейчас, что будет дальше и есть ли будущее у такой опасной пары? Рой вопросов, мыслей и предположений атаковал голову Нагисы, лишая контроля над телом, заставляя голову гудеть, а пальцы дрожать. Колени подгибались, Нагиса был готов рухнуть на землю. А Карма, не слыша и не ощущая реакции, повернулся к нему, посмотрел с вопросительным ожиданием. Выглядел совершенно спокойным. Подошёл ближе, оставив расстояние в несколько шагов. — К-как? — едва выдавил из себя Нагиса. Эмоции в сухом голосе не удавалось распознать, но они нахлынули на Нагису, угрожая сломить его стальную волю. — Вы с самого начала знали? — Нет, только сегодня это выяснил, наблюдая в бинокль с крыши соседнего здания, — как можно спокойнее ответил Карма. Приблизился к Нагисе, тот шагнул назад. Карма приблизился снова, а Нагиса снова отпрянул, пока не упёрся в ствол дерева. Акабане взял Шиоту за подбородок и с хитринкой заглянул в голубые глаза. — В любви, как на войне, все средства хороши. — И ч-что теперь? — А как ты думаешь?        Карма переместил пальцы ниже, щекоча кожу, упираясь ими под скулы, и слабо сжал тонкую шейку Нагисы. Он замер на мгновение и понял, что теперь и разум отказался слушаться. Чувствовал, как кровь бьётся под чужими пальцами. Волновался, злился и испытывал страх, но так же смирение. Слова о том, что от слабостей необходимо избавляться как можно скорее, Нагиса не забывал ни на секунду. Если выкинуть дорогое сердцу кольцо, не придётся переживать о его утрате. Если отрезать себе язык, можно не бояться сболтнуть лишнего. Если убить своих родных, их не возьмут в плен и не будут пытать, о них не придётся тревожиться. Нагиса нисколько не сомневался в своей участи, ведь мог стать новой и, наверное, самой значительной слабостью полковника Акабане. Жалеть приходилось лишь об одном — почувствовать настоящую любовь так и не удалось, а ведь шанс почти представился. Зато больше не придётся выбирать между голосом сердца и разума.        Веки медленно опустились, но чуть поджатые губы выдавали тревогу. Недолгое ожидание — Карма поудобнее взялся, — краткий выдох. Что-то влажное вдруг ощутилось на губах. Не кровь, не капли дождя и даже не слёзы. Мозг отказывался принимать вариант, противоречащий теории убийства, но это был самый настоящий поцелуй. Настолько краткий и трепетный, совсем не подходящий властному нраву полковника. Не управляя собой, Шиота не мог ни оттолкнуть, ни углубить поцелуй. Лишь покраснел и доказывал себе, что это предсмертное видение.        Даже когда плавно отстранился, Карма продолжал сжимать шею Нагисы, словно боялся, что он сбежит. Но у него не получилось бы сделать это при всём желании — колени дрожали, дыхание сбилось, кожу покрыли мурашки, а в голове царствовали совершенно дикие и ненужные мысли. Терпеливо ожидая, Акабане положил ладонь на щёку Нагисы, привлекая к себе внимание. Любой другой сказал бы, что ничего не изменилось, что Карма смотрел так же высокомерно, как и всегда, но Шиота заметил совершенно новые эмоции, которые он выражал. В постоянно смелых и решительных глазах никогда раньше не приходилось видеть такое смятение. Ему тоже было страшно, он тоже переживал. — Как солдаты мы с тобой сработались, а вот над доверием ещё работать и работать, — шутливо сказал Карма, вытягивая Нагису на серьёзный разговор. — Я думал… Вы… Разве я не стану вашей слабостью? — виновато спросил Шиота, опустив глаза. Впервые приходилось наблюдать его таким: маленьким и слабым, переживающим из-за неудачи. Карма взял его за подбородок, вынуждая поднять голову, и приблизился. — Ты в самом деле моя слабость. Прекрасная нежная слабость, которая делает меня сильнее и может застать врасплох. Любовь, конечно, сильный рычаг давления, но она же — оружие безграничной мощи. Так что скажешь?        Не отрывая друг от друга взглядов, юноши склоняли себя на сторону согласия. Оба ничего не знали о любви, что говорить и как поступать, но были готовы попробовать, пусть не сомневались, что ничего не получится. Нагиса винил свой слишком покладистый характер, вряд ли подходящий такому человеку, как Акабане. А он, в свою очередь, просто не верил в то, что какие-то рисунки на теле способны определять судьбу. По этой причине и не следовал зову метки, а поступал так, как сам считал нужным и ни разу не пожалел ни об одном из принятых решений. И если раньше думал о ней, как о чём-то бесполезном, может даже как о преграде, то теперь слегка изменил мнение. Поэтому вслух, будто без причины, Карма сказал: — Я горжусь своей меткой. — Гордитесь? Она ведь такая… девчачья, — Шиота сказал так, но всё равно считал, что на спине полковника голубая бабочка смотрится поистине великолепно. — Может быть. Но именно эта метка связывает нас с тобой… Хотя знаешь, даже если бы у тебя была другая метка, я предложил бы тебе встречаться. Метки — лишь условности.        Всю ночь Нагиса думал об этом. Лежал на кровати, подложив руки под голову, и смотрел в потолок, будто пытался отыскать подсказки среди мелких трещин и грязных пятен на штукатурке. Коснулся своих губ, дрогнув от не остывшего поцелуя, и прислушивался к себе. Волнение, лёгкая паника, непонимание многих вещей, мысли о теперь уже совместном будущем. Переживания напали на беззащитный разум, едва не ломая его. Два возможных и самых желанных варианта развития судьбы сплелись в один, но легче почему-то не стало. Шиота никогда не думал о том, как будет себя вести, когда встретит свою пару и не предполагал, к чему обязывают отношения, а главное, как добиться в них гармонии, о которой говорил Исогай. Слишком сложно, чтобы разобраться во всём в одиночку. В ту же секунду Нагиса понял, что он больше не один, что справляться со всем самому больше не нужно. Теперь есть защитник, помощник, советник и тот, ради кого можно меняться. Пусть не сразу, но вместе они как-нибудь справятся. Только после осознания этого удалось заснуть.        К удивлению, нескольких часов хватило, чтобы набраться сил, и на построении Нагиса источал бодрость, уверенность и радость, но она быстро испарилась, когда в зале появился полковник. Он выглядел суровым, серьёзным и даже злым, чего больше никто не заметил. Дождавшись никем не увиденного знака, Карма после долгого молчания сказал, что должен сделать важное объявление. Сначала Нагиса решил, что речь пойдёт об их метках, вчерашних событиях и других ужасно смущающих вещах, но нахмуренные брови и сложенные на груди руки говорили о его крайне паршивом расположении духа Акабане. Дождавшись полной тишины, он громко, с различимой злостью сказал, что вчера ночью кто-то украл у самого генерала, прибывшего на строевой смотр, нечто очень дорогое. Выяснилось, что злоумышленник принадлежит к бригаде полковника Акабане.        За свою репутацию он не боялся, обещал вернуть её до конца года, но если конфликт не будет разрешён в ближайшее время, под удар попадут все члены отряда и вряд ли сумеют добиться хорошего положения, прослыв ворами. Завершив долгое вступление, Карма поднял суровый взгляд и приказал виновнику немедленно выйти вперёд. Как ожидалось, никакой реакции не последовало. Молчание, напряжение и никакого ответа. Акабане повторил приказ, но снова не получил никакого результата. Тогда велел свидетелям или тем, кто хоть что-то знает, признаться, сдать товарища, а взамен не просто стать спасителем для всех остальных, но получить повышение до звания рядового первого класса. Однако и на это никто не польстился. Глубоко вдохнув и закрыв глаза, чтобы успокоиться, Карма гневно процедил: — В последний раз спрашиваю, кто сделал это или был свидетелем преступления? — никто из отряда не сказал ни слова, не дёрнулся и даже не моргнул. Поняв, что гуманными средствами ничего не добиться, Акабане ужесточил меры. — Хорошо, поступим другим образом… Душевые кабинки, а так же канализационные трубы и туалет корпуса 13-С пришли в негодность. Исправите до конца дня… Вольно.        Корпусы десять и старше были специально утеплены и использовались только зимой вместо засыпанной снегом тренировочной площадки. Из-за этого убирались в них только раз в год чуть ли не специально подготовленные уборщики, ведь за восемь месяцев здания захватывал мох, слизь, толстые мокрицы и другие малоприятные представители фауны, с которыми бороться обычными средствами не получалось. Так что подчинённые Акабане не верили, что управятся до ночи — сколько ни тёрли, никак не могли одолеть одно единственное пятно на полу. Особо не старались, ведь не могли думать ни о чём, кроме утреннего происшествия с воровством. Попросту не верили, что кто-нибудь из отряда способен на такой подлый поступок.        Хуже всего чувствовал себя Нагиса, не в силах узнать полковника. Он казался не таким, как всегда, не суровым, а каким-то подавленным. Переживал вовсе не за себя, а за своих курсантов и точно не верил в их виновность. Но главное, и на него, Нагису, посмотрел так, будто видел впервые в жизни, и не было вчерашнего поцелуя и почти признания в любви. Самобичевание продолжалось всё время, пока солдаты драили полы, стены и раковины. Никто не сознавался, не шептал, что видел или слышал что-нибудь о зарождающемся преступлении, что казалось ещё более странным. У каждого в команде был единомышленник, хотя бы один человек, которому можно и нужно доверить тайну такого. У каждого, кроме Нагисы. Только, если кражу совершил он, никто мог об этом не узнать.        Уже на построении следующим утром Шиота готовился принять удар на себя. Хотел, чтобы всё скорее закончилось и другие не пострадали от чужой оплошности. Отряд стал близким и родным, пусть Нагиса никогда не говорил об этом вслух. Акабане повторил вчерашний вопрос, кто и что украл у генерала, но как и тогда не услышал ни слова от подопечных. Вновь поинтересовался, видел или слышал кто-нибудь об этом. Тогда Нагиса и вышел вперёд. Смотрел в глаза полковника смело и с лёгкой тоской, считая, будто предаёт его. Ненадолго засомневался, но всё же решился и громко заявил, что никто из ребят не мог пойти на преступление. Ни лёгкий на подъём Итона, прошлое которого портили некоторые неприятные мелочи, вроде попытки убить капитана. Ни наивный Терасака, не способный додуматься до кражи без улик. Ни даже коварная Накамура, любящая зло пошутить над всеми вокруг. Со стальной уверенностью в глазах, Нагиса оправдал каждого, раскрывая привычки и черты характера, которые бы помешали пойти на сделку с совестью, но в итоге именно он остался единственным неоправданным курсантом и Карма не оставил это без внимания.        Нынешнее выражение на его лице противоречило словам нежности, произнесённым только два дня назад. Прищурившись, Акабане приблизился и заглянул в голубые глаза. Снова наклонил голову немного вправо и спросил, что насчёт него, Нагисы. Недолго царило молчание, пока его не разрушил гул хаотичных фраз. Каждый кричал о своём, но общую суть без труда удавалось поймать: Нагиса не просто невиновен, а последний, кто мог опуститься до кражи. Если бы он и совершил преступление, то убийство, прекрасное идеальное убийство без единой улики и зацепки, так все твердили. Шиота невозможно сильный и способен на невероятные вещи, но он никогда не стал бы использовать эту силу во зло. Отдав команду немедленно замолчать, Карма немного отстранился и обдумал всё сказанное рядовыми. Выдохнул, будто после тяжёлой тренировки и заговорил: — Вижу, вы неплохо сдружились. Но это лишнее, ведь никто ничего не крал, — раздались растерянные вздохи. Молодые солдаты чувствовали себя крайне неуютно, как один замолчали и напряглись. — Мне просто хотелось узнать, на что каждый из вас способен. Только в следующий раз используйте более весомые аргументы, хорошо?        На Акабане волной посыпались обвинения и упреки в методе обучения. Одно дело развивать физически, давать дополнительные задания и наряды на работу, но никак не издеваться психологически. Выслушав все любезности, Карма сказал, что может и оказал давление, но оно пошло на пользу молодым солдатам. Подобный трюк провели практически в каждом отряде и везде нашлись те, кто пытался подставить невиновных товарищей. Его, Акабане Кармы, бригада не просто устояла перед искушением, но сумела защитить себя, пусть с лёгкой руки Нагисы. Тот, всё ещё красный от слов, сказанных остальными, смотрел в пол и не понимал, почему так сильно рад. Из-за того, что сумел оправдать друзей, из-за того, что считает кого-то другом, или от того, как посмотрел полковник? Одновременно с упрёком, ожиданием и верой. Шиота хотел снова поймать на себе такой противоречивый взгляд и в очередной раз убедиться, что полковник доверяет тому, с кем связан судьбой.        После того, как позволил настрадавшимся солдатам отдохнуть, Акабане тоже решил отвлечься, выпив с Маэхарой по кружке кофе. Думал, и совсем не слушал те короткие фразы, что собеседник иногда произносил, проигрывая привычке делиться эмоциями и событиями. Карма не переставал анализировать поведение подчинённых и гордился их единством. Фундамент заложен, и скоро на нём удастся выстроить действительно мощный и сплочённый отряд. Немного разочаровался Акабане только в Нагисе, который вопреки всему не смог защититься. Он — сердце всего отряда, недостающее звено, которое невидимой паутинкой связало каждого отдельно стоящего человека. Теперь почти тридцать совершенно разных человек, ранее совсем незнакомых, стали друг другу практически семьёй. И пусть Нагиса был ещё слаб во внешнем мире, мог подарить другим желание встать на защиту.