Я, моя шизофрения и Том

Через несколько стульев по-прежнему сидит Хиддлстон, вежливо пропуская всех выходящих. Может быть, потому что все из нас женщины, а Хиддлстон джентльмен, может, потому что люди рванулись к выходу, утомившись от конференции, а Хиддлстон растерялся. Чёрт его знает, но я не собираюсь теперь его пропускать и, закинув пальто на плечо, переговариваюсь с Дамирой через ряд стульев, пока рассасывается очередь к выходу. — Они не озвучили новую схему. — Я говорила, — пожимает плечами доктор, — но это не значит, что они её не утвердили. — Ты знаешь, что значит. Дамира разрешает себе нахмурить лицо, потому что толпа вокруг поредела да и я уже подошла к Хиддлстону и обернулась, чтобы пролезть. На Тома я смотрю как-то невежливо — вскользь, может, даже сердито, но мне не до его рыжих кудряшек — я думаю, как пропала моя работа, в которую я вложила и душу, и время, и деньги. А главное — жизни других людей. Тут вдруг свет мигает и гаснет. Я от неожиданности спотыкаюсь о носок ботинка, и Том успевает меня подхватить прежде, чем я стукнусь обо что-нибудь головой. Я по инерции хватаюсь за его плечо, но на миг оказываюсь так близко, что ощущаю дыхание на лице. Его пальцы впиваются мне в бёдра, придерживая, и я чувствую жар чужого тела через одежду. — Ох, извините! — Вы в порядке? — тут же спрашивает англичанин. И свет снова мигает, рассеивая темноту. Это застаёт нас в неудобной позе, но Хиддлстон помогает мне вернуть равновесие: я отпускаю его плечо, выпрямляясь, тем временем мужские ладони сползают на мою талию, и становится как-то неловко от этого. Возможно, потому что Том смотрит нечитаемым взглядом и не улыбается, а руки он мог бы убрать сразу, не оглаживая меня. Я начинаю краснеть и извиняюсь ещё раз, встряхиваю пальто, чтобы снова закинуть его на плечо. — Наверное, кто-то задел выключатель, — предполагает Дамира, проходя мимо в соседнем ряду. А затем продолжает, когда мы уже сталкиваемся на выходе: — мне очень жаль. Правда. Я не сразу понимаю, что она не о том, как я упала на Хиддлстона. Как ни странно, но мысль о проекте улетучилась из головы, стоило его сильным рукам сжать мои бёдра. Это длилось какой-то миг, но я понимаю, что мы обменялись информацией друг о друге, информацией интимного толка, вроде запахов, температуры (я — холоднее) и строения тел. У меня под рукой были жёсткие мускулы и, кажется, угол ключицы, у него — мои плотные бёдра, которые на ощупь гораздо мягче, чем всё, что можно найти в его теле. Я женщина, он мужчина. И он действительно трогал меня, пускай непроизвольно, а я втянула в себя его запах (он, наверное, это заметил), потому что пахло не одеколоном, а им. Это стесняет меня. За всё время нашего знакомства мы только пару раз случайно соприкасались, несколько — жали руки, но после этого случая я до самого дома могу думать лишь о том, как крепко Хиддлстон держал мои бёдра, как сладко ёкнуло в животе, когда его ладони проехались вверх, и как восхитительно они сжали бы грудь, если бы мы были одни (и он бы хотел, а я бы позволила). У меня никого нет, не было и не будет, а везде горячо, словно этот англичанин всё ещё рядом... Дома я первым делом встаю под душ, бросив в корзину промокшее насквозь бельё. Встаю не только, чтобы помыться, но и чтобы размотать этот клубок в животе. Я очередная муха в его паутине. И он, чёрт возьми, всё же поймал меня, как других.