Я, моя шизофрения и Том

У меня не бывает ночных кошмаров, потому что их достаточно днём. Прошло несколько лет, Сара выросла, я состарилась, у Дамиры вокруг глаз тоже въелись морщины, а я ничего не могу забыть. Девчонке уже тринадцать, её тело зажило, душа подзабыла, и вчера я видела её возле ограды. — Записочку передавала мальчишке, — подтверждает вечером Чипо. Какая умница! Я рада, как за себя. — Ты бы ей рассказала про первый раз. У нас здесь рано для этого созревают, тем более, если сиротки. — Плохая попытка, — стоя у окна, я выгоняю на улицу светлячков и дышу влажным горячим воздухом. Ночная рубашка немного мокрая — я сильно потею в этот сезон. Чипо понимает, что я снова её раскусила. Ей тридцать лет, а в глазах только-только пробился юношеский оптимизм и желание жить. Она недавно призналась, что у мальчика Сары очень симпатичный отец. «Я, наверное, хочу лечь с ним в постель и расставить ноги». «Это называется секс». «Секс у зверей, у моего мужа, в бараке том — секс, а между нами будет другое». По крайней мере, мужчины больше не пугают её. — Меня не насиловали, — сдаюсь я, намекая. — Но до этого, у тебя дома, на родине, где даже бывает снег, — ты же знала мужчину. — Нет, мне было уже неприятно. — Значит, что-то случилось. В детстве? Как ненормально! Я видела в душе: у тебя там красиво — не то, что у наших женщин. Ни швов, ни… — О Боже, Чипо! — краснею я до ушей, не готовая к таким откровениям. Она улыбается белозубо и широко: — У меня там сросшаяся каша. Наверное, я и чувствовать, как ты, не могу. Мне бы день с твоим телом, чтобы я ощутила всё то, о чём говорят в кино, а ты живёшь и не пробуешь. Даже Сара смогла, а ты увязла в нашем болоте. Ты просто сбежала сюда. — Не лучшее место, чтобы сюда сбегать. — Значит, есть что-то хуже. Я ловлю банкой последнего светлячка. Мне приходится забраться на стул, а потом перепрыгнуть на чужую кровать, чтобы догнать его. Он красивый, когда в темноте; ночью можно взять его в руку и не испугаться. А на самом деле это простой таракан. Я всё ещё смотрю на него, когда чувствую чужую ладонь. От этого касания — вздрагиваю, пытаюсь ошарашено отступить, но Чипо тянет меня на кровать. — Прекрати, — осознаю я и слышу, что срывается голос, — ты с ума сошла. Банка скатилась на пол, но не разбилась; Чипо прижимает меня к себе, и её руки сильнее моих, даже если я начну вырываться. Они длинные, чёрные, пахнут розовым маслом. Одна из них — под подолом. — Убери… я, чёрт возьми, не лесбиянка! — Я тоже. И она делает пальцами оборот. Это сладко, это так сладко, словно глоток после изнуряющей жажды. У меня немеет всё: и тело, и воля, и голова; бёдра подмахивают, раскрывается рот; я как во сне вдавливаю ногти в чужие плечи. Они женские. Они женские! Тогда что же происходит со мной?.. — О Боже… — Голодная, — шепчет Чипо так близко, что я запоминаю её дыхание, — очень голодная. Ещё несколько раз, аккуратно, мягкими пальцами. И я стекаю в её ладонь. Мне хочется стонать, плакать и, может быть, умереть, но прежде всего — закончить. Сделать это с другим человеком, даже если это не Том. Но её пальцы исчезают, как только мокнут, всё также внезапно прерывается, как началось. — Подумай, кого ты наказываешь: своих обидчиков или всё же себя. — Пожалуйста… — Нет. Чипо вытирает руку о край простыни. Мне не стыдно, не больно. И пальцы её сухие, когда обхватывают лицо: она смотрит в глаза внимательно, длинно, привычно по-сестрински, а я не могу уложить всё случившееся в голове. Она говорит: — Это сделает твой мужчина, — её щёки блестят, наверное, из-за луны. — Уедешь домой, смоешь загоревшую кожу, дашь ему трогать себя везде и целовать, а потом сядешь сверху — так он тебя не обидит, — и больше никогда не вернёшься сюда. — Ты дура. Ты полоумная. — А ты можешь плакать — я никому не скажу.

***

— Кого ты хочешь всё это время?.. — Откуда ты знаешь? — ...Я придумаю вам историю. С трудом, но выговариваю его имя. Язык словно липнет к нёбу — так глупо. Чипо укрывает нас с головой, улыбается, как всегда, белозубо, искры мелькают в глазах: — Тогда пускай для начала он приедет сюда?…