***
Ночь просиживаю в кафетерии у Кингс-Кросс — подальше от дома. Он теперь новый хозяин — он знает адрес, и мне некуда больше идти. Я пью растворимый кофе и украдкой смотрю на фото в моём кошельке. Как воровка. Может, оно и верно — это не мой мужчина. Да и жизнь, кажется, не моя. Завтра последний приём, а затем я наконец-то смоюсь с этого мира, как временная татуировка.Тошнота
14 декабря 2016 г. в 12:08
Я сижу у барной стойки, словно попав в сцену из какого-то фильма. Разве что паб британский — здесь особенный, мрачный лоск. Деревянные высокие стулья, покрытые тёмным лаком, неразговорчивый хмурый бармен, немного престарелые гости…
И непривлекательное лицо.
— Можно отметить у меня, — предлагает он. — Паб скоро закроется.
— Есть что выпить?
Как будто не понимаю.
— Скотч, виски, текила, брют…
Я молча встаю, чувствуя себя слегка пьяной, молча терплю его руку у себя на бедре, пока мы ищем такси. В конце концов, это судьба: он подвернулся в агентстве, как только я выставила дом на продажу. Теперь он будет жить в моей спальне, а я — в спальне с Чипо, но мы всё же можем пересекаться.
Когда мы входим в квартиру (небольшую, с запахом сигаретного дыма), его рука скользит по пояснице, отыскивая застёжку.
Не сказать, что плохо, скорее — привычно, и меня подташнивает от попыток поцеловаться. Я жду, когда, наконец, придёт возбуждение. Оно должно быть здесь, в глубине живота.
— Стой.
Он прижимает меня к стене, и я чувствую липкий ужас. Мужское тело сильнее, а я могу стоять за других, но за себя — опускаю руки. В какой-то степени мне всегда кажется, что я заслужила свою ненормальную жизнь.
Я не размыкаю губы в ответ и царапаюсь о подбородок; он напорист, у меня дрожит тело, вязнут друг в друге мысли, я хочу вырваться — и хочу, наконец, остаться. Пускай будет, как будет, я просто перетерплю. Может, это и надо делать вначале — а потом наслаждаться.
— Дай мне минуту, — прошу я среди поцелуев, морщась от чужого вкуса во рту. — Можем чего-нибудь выпить.
Я напьюсь и смогу?
— Хорошо, дарлинг, — и его голос звучит не так, это не та интонация, не тот человек. — Ванная комната справа.
И его глаза поблёскивают плотоядно — от такого хочется отмываться, кожу сдирая щёткой. Его похоть для меня отвратительна. Это не страсть, это очередное дерьмо, в котором я собираюсь тонуть.
Ненавижу.
В ванной я уже трезвая, ладони кладу на кафель, негромко считаю до десяти. Я могу уйти, когда захочу, я могу дать ему между ног, у его квартиры есть и дверь, и окно, в которое я смогу убежать, а ещё я здесь одна, а он — лишь мужчина.
В итоге — я ухожу бесшумно, трясясь, как припадочная. За углом меня выворачивает в мусорный бак, а чтобы поймать такси приходится идти два квартала с притушенными фонарями. Я хочу плакать, но не могу, хочу впасть в истерику, вырвать эмоции, как еду, но лишь заталкиваю по привычке и говорю: «подавись». Подавись и умолкни!
Какая слабая никчёмная тварь.