Я, моя шизофрения и Том

Хиддлстон бегло осматривает меня снизу вверх, не замирая — а так, машинально, но мне всё равно неловко, потому что я в майке и без белья. Это напоминает тот первый раз, когда я жала ему руку, а на сапогах была глина, только теперь мне не наплевать. На Хиддлстона — нет, и мне хочется прикрыться руками, словно я полуголая. Глупо. Соски напрягаются, как от холода, но на деле — это не выглядит ненормально. Ткань плотная и лишь слегка облегает. Сара неуклюже встаёт на носочки, чтобы взять яблоки, но Том это видит и галантно опережает — живот под её платьем очень заметен. Пальцы тёплые и твёрдые, когда касаются моих рук. — Я зашёл поздороваться, — говорит Хиддлстон, укладывая яблоки в корзину, а затем возвращаясь к лестнице, — Дамира сказала, что вы в саду. — Когда прилетели? — Пару часов назад. Я не знаю, что делать, что чувствовать, меня волнует, что он стоит так близко и смотрит — как всегда — пронзительно-длинно; но я не могу унизиться, показать переживания, а поэтому отворачиваюсь к дереву и продолжаю собирать урожай. Грудь, которая никогда не смущала, поднимается вместе с руками. Я чувствую на ней взгляд. — Надолго? — Только на свадьбу к мисс. Сара расплывается в смущённой улыбке, опускает глаза, и мне немного неловко, ведь кажется — Том приехал из-за меня. Для меня, может. Потому что я здесь. Ведь это не очень нормально, когда спонсоры приезжают по таким пустякам. — И ещё мне необходимо посетить несколько деревень, чтобы снять видео. Фонд собрал много средств после моего рассказа о Судане, поэтому меня попросили рассказать и о вас. В какой-то момент, срывая яблоко, я испытываю разочарование, но это быстро уходит — как змея, поднявшая голову над водой, снова ныряет вглубь. Хиддлстон переговаривается с Сарой о свадьбе и деликатно, с улыбкой расспрашивает о самочувствии, пока я наконец не слезаю. Он машинально вскидывает ладонь, чтобы меня придержать, но не трогает — просто держит руку слегка поднятой. И я её не беру. — Когда едете? — убираю я последние яблоки, и корзина получается полной и огненно-красной. — Через пару часов. Нам нужен проводник… — Я занята. — И Чипо уже согласилась, — заканчивает он, окидывая меня взглядом, когда я выпрямляюсь. Никогда меня не смущали другие мужчины из госпиталя, из деревни, смотрящие на меня с интересом, если я выходила в майке. Раздражало — да, отвращало — да, но не смущало. А теперь я борюсь с желанием покраснеть. — Хорошо. — Но я хотел бы поехать с вами. — Почему? Я складываю руки на груди, стараясь сделать это естественно. Хочется опустить взгляд под ноги, поковырять ботинком рытвину во влажной траве, но это будет чересчур обличающим. Я не такая. Он делает меня такой, но я сама — не такая. Я сильная. Но всё же рук я никак не могу убрать. Хиддлстон тем временем ничего не замечает и подбирает ответ: — Потому что вы прямолинейны и правдивы, — говорит он, — а это как раз то, что нужно. — Не боитесь? — Чего? — Того, что я расскажу. Том улыбается краешком губ, а солнце падает на лицо и вырисовывает морщины. Он выглядит утомлённым и немолодым. Возможно, и к лучшему: юность удел глухих. И слепых. — Я уже достаточно знаю, — отвечает Хиддлстон, поднимая корзину прежде, чем я за неё возьмусь, — и я готов выслушать то, что вы готовы мне рассказать…

***

— Мало места! — щебечет Чипо, толкая меня вперёд к окну — туда, где Том. — Придётся ехать так. Я понимаю, что это сводничество. Чипо берёт англичанку к себе на колени, а меня выпихивает к окну. Мне становится неловко и стыдно, но Том выглядит невозмутимо — только лишь улыбается и удобнее ставит ноги. — Всё нормально, идите сюда. — Я могу… Но машина уже дёргается, и я сажусь на колени вынуждено — чтобы не упасть. — Голову, дарлинг, — и Том прикрывает меня рукой, однако делает это же и с англичанкой — женщина почти ударилась о потолок, — осторожнее. Давайте я подвинусь… В ходе суеты я с края колен оказываюсь на бедре, а Хиддлстон машинально — или осознанно — прижимает меня, обхватив рукой. Он вежливо убирает её, когда все утихают, но не насовсем — я чувствую его пальцы на талии, когда машина подпрыгивает или виляет. Никогда в жизни мне не было так неудобно. Мы так близко, что я чувствую, как от дыхания раздувается и опускается грудь, как иногда напрягаются его мышцы, слышу полусухие глотки слюны и улавливаю парфюм. Я стараюсь смотреть на дорогу, но мысль о том, что край бедра накрывает ширинку, делает из меня неопытную девицу. А может, я такая и есть. — Вы можете обнять меня. — Нет, мне удобно. Том, кажется, всё понимает и ни на чём не настаивает, хотя вполне очевидно — было бы нормальным обнять его. Машину качает, мы едем по крупным ухабам, и иногда мне приходится держаться за окно, лишь бы не вылететь на водительское сидение. Боже мой, боже мой, когда это кончится? А может, это то, что я буду потом вспоминать?..