Я, моя шизофрения и Том

— Вам нужно повторить свой опыт — не важно, что он плохой. И не тот, о котором я знаю, дарлинг. Вы попали в барак, потому что поехали работать в такое место, где это возможно. Это не первопричина… Не для вас. — Больше ничего не было. Хиддлстон молчит — многозначительно до отвращения. — Я хочу, чтобы вы поговорили с врачом, — вдруг предлагает он. — Что? Том всё ещё не подходит, держится на расстоянии, хотя меня уже перестало трясти. — Просто чтобы он вас проанализировал, дарлинг. А затем сказал мне, как лучше к вам подступить. Вы же видите — я ошибаюсь. Я не должен был вас целовать. — Всё в порядке. — Не думаю… Я стараюсь не поднимать глаз. — Вам не стоило приезжать, — говорит он спокойно. Очень громко в этой сумрачной тишине. Я вздыхаю. И признаюсь: — Посмотрите на меня — я устала, — открываюсь я до конца. — Мне хочется отдохнуть. То, что я чувствую — изводит меня… Я просто надеялась, что с вами будет не так, что из-за влечения я смогу победить, но, на самом деле, это только начало, на которое у меня не осталось сил. — Дайте мне информацию, и я всё сделаю сам. Вы ведь работаете с такими людьми — вы знаете, что происходит. — Ничего не происходит — это и сводит меня с ума. — Вы обманываете. — Неправда. — Вы раскладываете проблемы других — можете и свои… Расскажите мне про себя, как про кого-то другого. Или сходите со мной к врачу. Я делаю глоток остывшего чая. Не знаю, зачем, хотя в горле не пересохло. Я всё ещё не могу смотреть Хиддлстону в глаза, и чем больше проходит времени, тем слабее моя душа. Ноги до сих пор ватные. Я подтягиваю их к себе, чтобы прикрыться. Такой типичный — и беззащитный — жест.

***

Мой тон — словно из другой жизни. Он холоден и деловит. — Я повторяю свой первый опыт… Все повторяют его. Я попала в барак, потому что поехала туда, где такое возможно. Вообще-то, обычно идут в проститутки — там насилие получить легче всего. — Как помочь такой женщине, как вы? — быстро включается Том. — Не поддаваться на провокации и формировать доверительные отношения. У кого-то получается быстро, у кого-то — не получается совсем. В госпитале есть несколько женщин, которых насиловали ещё в детстве, а сейчас им уже пятьдесят — всё это время они одни… Некоторые влюбляются, как Чипо, и тогда всё происходит само собой. Но Чипо не насиловали в детстве — её насиловал только муж. Это немного другое. И секс тоже другой. — Какой? — У тех, у кого был первый опыт без насилия, оргазм возникает в разных позах и при разных… действиях. Не обязательно повторять первый раз. Таких, как я, возбуждают только похожие ситуации. Если ребёнка разглядывали, то будет нужно именно это, если ставили на колени, значит, женщина будет кончать только так, и, конечно, раз было насилие, то и секс должен быть жёстким. Многие живут годами в счастливом браке, но не могут это перебороть. Поэтому я на вас нападаю. Агрессия предшествует насилию, и я подсознательно провоцирую вас. — Хорошо, дарлинг… Вам холодно? — Нет. — Здесь есть плед… Я иногда засыпаю в гостиной. — Спасибо. Как же вы одиноки, раз спите здесь. Хиддлстон всё же опускается на прежнее место, пускай и почтительно-далеко. В его голосе слышится грусть — и улыбка: — Я достаточно одинок. Сегодня он тоже откровенен со мной.

***

— Это был дальний родственник. Мне было лет семь, может, восемь, не знаю. Он посадил меня на колени… лицом к себе… В общем, всё так началось. Том предлагает мне руку, на которую я смотрю. Аккуратно двигает её по обивке дивана. Впервые я чувствую себя такой слабой, но этого не боюсь. — Скажите, как это было, дарлинг, — я замечаю, как Том понижает голос, как выступает его спокойный бархатный тон. — И больше вам не нужно будет бороться — позвольте мне сделать это за вас. Он так чарующе мягок, что даже если бы я не хотела, то поддалась. — Когда он начал лезть под юбку, меня охватил сильный страх… я ничего не понимала и не могла пошевелиться, а он ворочал меня, как куклу. Вначале трогал через бельё, и я чувствовала его возбуждение — от этого меня начинало тошнить… Потом он раздел меня, но я не могла сопротивляться — у меня как будто не было сил… — Просто договорите. Расслабьтесь сейчас до конца. Его пальцы аккуратно поглаживают мои. — Что он с вами делал, дарлинг? Что он вам говорил? — Я просто лежала, как он меня положил. Единственный раз, когда я пыталась сопротивляться — когда он развёл мне ноги. Но он был сильнее, конечно, — и раскрыл меня заново без труда. — Хотите меня обнять? — Я не знаю. — Могу я… попробовать это сделать? Будет нормально, если вы прислонитесь ко мне… вот так. Вы ведь почти закончили… Всё хорошо.

***

Слёзы брызгают, словно мне дали на них разрешение — я закусываю губы, лишь бы молчать, отворачиваюсь, лишь бы Том не увидел. Тело пытается плакать, а я прихожу от этого в ужас. Оно предаёт меня. Предаёт! Вот бы что-то сказать, разбить этой фразой свою волну, рассечь ей, как подточенным волнорезом, но у меня нет дыхания, нет голоса и нет… сил. Чувствуя отвращение и жалость к себе, я закрываю лицо руками и всё-таки разрываюсь. Так люди не плачут; наверное, так воют звери. Это станет самым большим унижением в жизни. Но я уже начала.