I See You

      Мы впервые встретились с Мисаки на детской площадке, когда нам было по шесть лет. В то время мы жили в соседних домах, но никогда не пересекались. Я видела её из окна, как она играла в куклы с взрослой женщиной и думала, почему же у неё нет друзей с кем можно было бы изрядно повеселиться. Мне всегда было интересно наблюдать за ней издалека, так как её взгляд и то, как она двигалась больше напоминали танец робота.       Однажды Мисаки угодила в пруд в своём саду, пытаясь поймать шарик, ускользнувший из её рук. Тогда я наивно поверила, что она может сломаться, как всякий робот ломается, если его выкинуть в воду. Я выбежала из дома с бешеной скоростью в своём любимом малиновом платьице и беспощадно порвала его, перелезая через забор. Всё произошло настолько быстро, как я уже стояла возле пруда, пытаясь схватить Мисаки за ладошку и кричала, а она шагала всё дальше. Глубина этого прудика едва доходила ей до плеч. Я думала, Мисаки сейчас начнёт плакать, но она вдруг стала смеяться. Звонко так. Это повергло меня в настоящий шок. Какой же она робот? Самая обыкновенная, живая девочка. Вскоре к нам подбежала её мама, вытащила Мисаки из воды и запретила ей выходить на улицу, а меня угостила тортом в знак благодарности за проявленную заботу. С того дня я стала чаще приходить к ним в дом и даже тогда я не знала, что Мисаки не может видеть. Её глаза были не стеклянными, как у всяких кукол. Цвет её глаз напоминал янтарное солнце с золотыми радужками. Выглядело волшебно.       Когда мне стало известно о её проблеме, помню, что я ни на секунду не испытала жалости, чувства грусти, сострадания. Это был просто мелкий недостаток, никак не отразившийся на нашей дружбе. В тот же год на мой день рождения Мисаки подарила мне платье с рисунком клубнички, и я заплакала от радости. Ведь моё порванное любимое малиновое платье превратилось в тряпки для протирания пыли. С тех самых пор мы практически стали сёстрами. Я думала, наша связь никогда не разорвётся, нити наших судеб не спутаются.       Однако у Мисаки-тян теперь есть Усуи-кун. Её глаза, напоминавшие полуденное солнце, устремлены лишь только на него. Её согревающие сердце улыбки посвящены лишь только ему. Её лицо озаряется немыслимым светом стоит мне заговорить о том, что он подъезжает к дому. Мисаки сидит на кровати, в нетерпении дёргаясь, своим взглядом умоляя меня поскорее спуститься вниз и открыть для него дверь. Но я делаю шаг после длительного звонка, мысленно говоря ему немного помучиться в ожидании.       — Долго, — произносит Усуи, устало метнув руку вверх в знак приветствия и проходит мимо меня в коридор. Я нарочито громко захлопываю за ним дверь.       — Мисаки ждёт наверху. В ответ слышу нелепое молчание. Он никогда ещё со мной напрямую не беседовал, будто меня не существовало рядом с ним. В школе мы также не общались, обмениваясь лишь несколькими фразами, касающиеся Мисаки. Для него существовала только она.       — Хочешь чего-нибудь выпить? Ягодный или может апельсиновый сок? — спросила я, надеясь поощрить его к дальнейшему разговору. Усуи в этот момент доставал из рюкзака книги, выбирая, какую лучше прочесть, так и ничего не сказав. Его равнодушное отношение ко мне почему-то сильно задело. Я машинально подошла к нему и вырвала из его рук одну из книг в жанре фэнтези, а следом предательски задрожавший голос яростно разнёсся по гостиной.       — Тебя в детстве не учили манерам? Или меня плохо слышно? Я тебя спрашиваю, чего хочешь выпить, а ты мне тут в подонка решил сыграть? Спустись-ка с небес и сними с башки свою воздушную корону. Видимо, она тебе жмёт в мозгах. Мы смотрели друг на друга с неистовым остервенением, готовые в любую секунду разорвать друг друга в клочья. Завершающееся последнее молчание, словно тьмой окутала пространство между нами, и я нырнула туда с головой. Моё сердце колотилось с невероятной силой, больно отзываясь в груди.       «Если долго смотреть в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя» — вдруг вспомнилось мне под воздействием этих потемневших от гнева изумрудных глаз. Я также выдержала его убийственно безразличный взгляд, которым он отказывал многим девушкам в школе. Больше не собираясь оставаться с ним наедине, я одарила его самым презренным выражением, каким только можно, и развернувшись, зашагала прочь из гостиной.       — Эй, малявка. Обратился Усуи весьма дерзко, заставив меня застыть перед входной дверью. Я ощутила, как он приблизился. С его уст сорвался язвительный смешок:       — Твоё признание прозвучало на редкость дерьмово.       — Что, прости? — я резко обернулась. Он властно вздёрнул подбородок, глядя на меня сверху вниз.       — В следующий раз скажи это без слов. Не то меня вытошнит от одного твоего писклявого голоса, — сказал он с ядовитым тоном, после чего направился к лестнице. Я вся задрожала от подкатившей злости.       — Да ты просто! — я прикусила язык, опомнившись, что Мисаки наверху, находится всего в нескольких метрах. Она наверняка могла услышать нашу ссору, потом начнёт допрашивать, что я не так сделала. А я ничего не сделала! Надо было ударить Усуи с разбегу, дать хорошего пинка, стукнуть по голове. Надо было осыпать его ругательствами, полностью его описывающими. Мне плевать, каким он становится рядом с Мисаки. Для меня Усуи — это мешок грязного белья.

***

      Когда я зашла в дом моя мать поджидала прямо в прихожей.       — Сакура! Ну, наконец-то! Мама в спешке сняла с меня куртку, подправила сбившиеся волосы, внимательно меня оглядела и, кивнув самой себе, повела за руку в кабинет отца. Я даже не успела ни о чем её расспросить, как она усадила меня на диван и предостерегла помалкивать. Через минуту на пороге кабинета появился отец с каким-то человеком, довольно беседуя о каком-то гениальном соглашении.       — Рад представить тебе, друг мой, мою дочь, Сакуру.       — Очаровательная. Вся в маму пошла, хвала небесам. Они громко расхохотались, хлопая друг друга за плечи. Мама тоже выдавила короткий смех. Ей явно не нравилось то, что происходило вокруг. Я чувствовала себя в этот момент листвой, сорвавшаяся с ветки дерева и приземлившаяся на грязный асфальт. Кто-нибудь, объясните, почему я здесь? Будто услышав мой внутренний голос, отец устремил на меня свой смягчённый взгляд. Он прежде никогда на меня так не смотрел, заставив всю мою сущность закрутится от возникшего опасения.       — Послушай, Сакура, тебе ведь известно, кто такой Усуи Такуми?       — Да.       — Так вот, это его отец, Эдвард Уолкер.       — Очень… приятно… мистер Уолкер, — слишком медленно произнесла я, хаотично вспоминая правила высшей этики, и слегка поклонилась. Вся эта официальная беседа с чересчур строгими костюмами на них едва не выбила меня из колеи. Мистер Уолкер в ответ широко улыбнулся.       — Ох, повезло моему сыну с такой невестой. Перед глазами кабинет вмиг разгорелся пламенем.       — Что? Кто? Чья невеста? — я озадаченно обернулась на маму, но та поникшим видом лишь пожала плечами. Я посмотрела на отца, глазами бегая по выражению его лица, ища в нём хоть что-то противоречащее сказанному. Ведь всё, что я услышала, это шутка? Это же розыгрыш?       — Такуми завтра исполнится восемнадцать. Там и до свадьбы недалеко, — говорил мистер Уолкер, зажравшись своей самодостаточностью и самодовольством.       — Что же, можно тогда летом сыграть свадьбу. А где-то в середине мая организуем их помолвку, — говорил отец, набив полные карманы денег, ещё дальше гоняясь за чёртовым богатством и властью. Они растоптали меня. Проехались несколько раз на дорогой машине по упавшему на землю листве. Мой немой крик тягучим комом застрял в горле. Я слышала их беседу отрывками, закручивая в уме только то, что я невеста без пяти минут жена подонка Усуи Такуми.