Сириус. Убить нельзя влюбиться.

— Как это вообще возможно? — Тэхен еле двигал онемевшим языком, — Ты и этот убийца. Боже, он же нулл! Его даже человеком назвать нельзя! — А то, что камень выбрал для парня другого парня, тебя не смущает? — Хосок медленно гладил ссутуленную спину Пака, который продолжал просто смотреть в стену, пытаясь ужиться с новостью. — Этого не может быть, — зашептал Чимин, ладонью вытирая со лба вступивший пот, — Камень ошибся. Как такое возможно? — Лучше не произноси таких слов, Чимини, — Хосок приобнял друга за шею и притянул к себе, — Палачи не заставят себя ждать. — Стойте, стойте! — Тэхен вытянулся и замотал головой, — Тут явно ошибка. Нуллы не имеют судьбы, у них не бывает родственных душ ввиду отсутствия оной у них самих, помните? Чимин прав, здесь ошибка. Пак отстранился от Чона и глянул на возбужденного Тэхена, который усердно обдумывал ситуацию. — Тэ, прекрати! — Хосок ринулся к другу, протягивая ладонь в попытке прикрыть тому рот. — Нет-нет, может это не ошибка камня предназначения, — продолжил он, останавливая ладонь Чона своей, — Возможно это ошибка служителей храма и там должен быть не Мин Юнги, а, предположим, Ли Юнги или Мин Чонги, ну на крайний случай Кан Химдаль. — Кан Химдаль? — Хосок втянул голову в плечи и на секунду призадумался, — Вот совсем не близко. — Я же сказал — на крайний случай, — важно повторил Тэхен. — Я бы сказал — из ряда вон выходящий. — Ребята, я пойду в храм, — Чимин вскочил на ноги и ринулся к шкафу, вытаскивая из него кожаную куртку, потрескавшуюся на сгибе локтей, — Узнаю у них, вдруг это и правда ошибка. — Мы с тобой, — практически в один голос закричали друзья, сталкиваясь плечами при попытке встать на затекшие ноги. — Нет, я пойду один, — Пак сбегал на кухню, намочил ладони под краном и быстрыми движениями пригладил волосы на макушке, возвращая себе относительно приличный вид. Друзья ввалились следом, светя перепуганными лицами. — Нельзя идти одному, Чимин-а, — запричитал Тэхен, хватая Пака за рукав куртки, — Это ведь храм Правителя! — Вот именно, — Чимин перехватил одной рукой ладонь друга, а другую опустил тому на плечо, слегка сжимая, — Со мной все будет хорошо, Тэтэ. Но толпой идти вообще не вариант. Храм располагался справа от главного дворца и являл собой сооружение высотой с пятиэтажный дом, построенное чуть более сорока лет назад из темно-зеленого камня, который нашли на далёкой и холодной планете. Храм не был посвящен богу, архангелам или мученикам. Нет. В нем поклонялись новым галактикам и великодушному Правителю, позволившему вступить в силу ускоренному техническому прогрессу. Пак подошел к массивным железным дверям и толкнул их от себя, пробираясь в искусственно освещенное нутро храма. Чимину было не просто страшно, а кошмарно до боли в животе. Он проник в святую обитель, куда простым смертным, а именно солитам, входить строго запрещено. Внутренняя обстановка выглядела довольно скупо: деревянные стулья, расставленные в несколько рядов перед чем-то похожим на пьедестал, на котором выгравированны неизвестные Чимину символы. По стенам были развешаны разного размера пластины, которые являлись скорее всего сувенирами, доставленными из других галактик. К слову, внутреннее обустройство храма напоминало пещеру, облюбованную человеком умелым. Символы, рисунки, трофеи — словно обитель первого представителя Homo. — Что ты тут делаешь, мальчик? — престарелый аджосси в длинной черной рясе появился из ниоткуда и направлялся в сторону Пака, быстро перемещая ногами, — Кто такой? Тебе нельзя здесь находиться! — П-простите, — Пак растерялся и слова застревали в высохшем горле, — Я пришел. Мне нужно. Я пришел посмотреть, — Что? — хранитель камня остановился в паре метров от напуганного собственным оцепенением парня, — Что ты там бормочешь? — Мне нужно взглянуть, — Чимин сделал шаг назад и во все глаза принялся смотреть на аджосси, теряющего терпение, присущее хранителям, — Я пришел к камню судьбы. — Ты, видимо, очень глуп, раз считаешь, что таким как ты позволено приблизиться к священной реликвии, — мужчина сузил глаза и испепеляюще зыркнул в сторону Пака. Тот, в свою очередь, пожелал испариться сейчас же, понимая, что хранитель с легкостью может позвать сюда отряд нуллов, и Чимина казнят прилюдно. — Убирайся, мальчишка! — зашипел хранитель, брызгая слюной и потряхивая сухонькими кулачками, — Ты не достоин находиться здесь! Это священное место! — Но я... — Убирайся! — он, словно ядовитый змей, загнавший свою жертву в ловушку, продолжал наступать, плотно сжимая челюсти от злости, и Чимин много раз успел пожалеть, что пришёл не обдумав всё как следует. Пак продолжал отступать, глубоко дыша, чувствуя уходящую из-под ног землю. Паника нарастала, выгибая ребра изнутри, а воздух растерял остатки кислорода. Неожиданно спина уткнулась во что-то шаткое и загремевшее. Чимин подался вперед и резко развернулся, раскрывая рот под громкий возглас хранителя, и его сердце замерло, отдавая последний удар в вену на шее. Высокая хрустальная ваза, стоявшая на узкой тумбе, теперь пошатывалась, норовя свалиться на каменный пол и усеять его тысячей осколков. Пак бросился к реликвии, вытягивая вперед руки, успев миллионы раз попрощаться с жизнью. Но вся надежда на благополучный исход рухнула вместе с вазой, летевшей вниз с падающей тумбы. И время замерло. Реликвия продолжала сближаться с каменным полом, оставив Чимина в глупой полусогнутой позе и с глазами, увеличившимися до размера праздничных монет. И только спустя неопределенное количество секунд Пак понял, что время вовсе не замирало, так как хранитель заикался, громко крича на латыни. Замерла ваза. В воздухе. Но так показалось вначале, пока Чимин не заметил руку в черной перчатке, сжимающую основание священной ёмкости. — Ты, — надрывно произнес Пак, ощутив, как мышцы на лице не подчиняются его воле. — Я, — безразличный тон в ответ. — Юнги-щи! — заверещал хранитель, подбегая к начальнику нуллов, хватая того за низ черной безрукавки, — Как вы вовремя подоспели. Мерзкое хихиканье аджосси больно ударило по вискам, кажется, обоих: Юнги отстранился, морща нос, а Чимин прикрыл глаза, тихо простонав. — Ты решил умереть, не дожидаясь свадьбы? — Юнги обратился к Чимину и изобразил нечто похожее на ухмылку, а Пака обдало холодом от звучания грубого голоса, — Похвально. — Я пришел убедиться, что камень определил мне в родственные души того, у кого эта самая душа отсутствует, — Чимин не мог объяснить, откуда взялась у него хоть крупица смелости, но только сейчас он осознал, что спустя три года наблюдения за начальником нуллов — того первобытного ужаса перед ним, какой был изначально, больше нет. — Чувствуешь, что не боишься меня? — Юнги словно мог читать его мысли. И страх вернулся вновь, горячей волной приливая к груди, — Так-то лучше. Теперь вижу, что все по-прежнему. — Но как ты, — Ничего сверхъестественного, — Юнги сделал шаг вперёд и остановился, внимательно смотря в глаза Чимину, — Ты не умеешь скрывать чувства, они написаны на твоем лице. — Зато на твоем — пусто, — Пак корил себя за писклявый голосок, который от вернувшегося страха стал еще тоньше. — Верно, — еще один шаг, — Меня никто не сможет прочитать, и я не захлебываюсь в ничтожных человеческих эмоциях и желании мести. — Ты убил её, — лицо Минсун снова возникло перед глазами. Её мягкие черты, добрая улыбка и еле заметные морщинки вокруг глаз, — А я убью тебя. — Я много кого убил, мальчик-солит, — еще один шаг в сторону Пака, сопровождающийся искуственной улыбкой и колючим взглядом, — Я не вспомню их всех, даже как они умоляли меня не убивать их. Не вспомню. — Убийца. — Я никогда не убивал для забавы, собственной выгоды или в порыве злости. Только ради защиты государства, — Юнги замер, и его лицо разгладилось, абсолютно отрешенное. Только глаза смотрели как-то вопросительно, загораясь опасным огоньком на дне зрачков, — Этим я и отличаюсь от людей с душой, верно? Этим я и отличаюсь от тебя. — Чем невинная Минсун могла навредить государству, объяснишь? — Чимин сжал кулаки, задрожав от злости. Ему хотелось схватить ту самую вазу и ударить нулла по голове, наслаждаясь кровью, хлынувшей из раскромсанного черепа. Пак его ненавидел. — Твоя злость сильнее тебя, солит, — Мин будто наслаждался эффектом, который произвели его слова. Он сделал еще один шаг, оказываясь от Чимина на расстоянии вытянутой руки, но тот даже не дрогнул, громко дыша, раздувая ноздри и задрав высоко подбородок, — Даже если убьешь меня — легче не станет. В этом вы все — вам всегда мало, что бы вы не делали, куда бы не шли — либо жалеете о сделанном, либо вам хочется большего. — Я убью тебя, потому что ты заслужил, — Чимин говорил с трудом, преодолевая ком в горле. — А чего заслужил ты? — Юнги наклонился ближе, нагло осматривая лицо парня, скользя взглядом по разбросанной по лбу челке, по маленькому носу, присущему практически всем милым мордашкам, по ярко-розовым щекам, — Наверное, мечтал о красивой жене и спокойной жизни. Чимин молча смотрел в ответ, прямо в глаза, замечая как уголки губ Юнги скользят вверх, а зрачки расширяются. — Я покажу тебе камень, пошли, — Мин выпрямился и зашел за Чимина, продолжая идти прямо к еще одной железной двери. Пак только сейчас заметил, что хранитель камня куда-то пропал, так же незаметно, как и появился. Уже стоя рядом с черным прямоугольным камнем, где помимо прочих имен были выгравированы их с Юнги имена, Чимин задал главный вопрос, пытаясь подавить нервную дрожь. — Мы можем избежать свадьбы? — Нет, — Юнги ответил со свойственным ему спокойствием. Пака его ответ не удивил, — Если хочешь остаться в живых. — А если не хочу, — Чимин сам не ожидал таких слов от себя и содрогнулся от того, как прозвучал в этот момент его голос. — Тогда всё гораздо проще. Просто сделай то же самое, что сделала та девчонка. — Минсун? — Пак развернулся к Юнги, стоящему совсем рядом, — Ты сказал, что не помнишь её. — Я имел в виду, что не помню её лица, — Мин тоже повернулся к Паку всем телом и посмотрел так, словно пытался проникнуть в его мысли и прочитать каждую, впитывая эмоции, которых у него самого нет, — Но зато я помню твоё лицо, такое сопереживающее и отчаянное. Чимин хотел ответить чем-нибудь колким, но топот из главной залы храма привлек к себе внимание. — Он наверняка у камня, — раздался дребезжащий голос, и Пак узнал его — хранитель. Дверь в зал, где находились Чимин и Юнги, распахнулась, и внутрь вошли человек пятнадцать нуллов, держащих в руках длинные винтовки. Их лица как обычно ничего не выражали. — Вот этот мальчишка! — аджосси затряс пальцем, указывая на Пака, — Схватите его! — Мальчишка-солит, — Юнги отошел к своему отряду, разворачиваясь лицом к Чимину, который буквально прирос к полу, — Ты нарушил закон, проникнув в главный храм Южного Патриэма. За подобное тебе грозит наказание в виде воспитательного процесса и трех дней заключения под стражей. — Юнги, — Пак не знал, о чем собирался просить человека, который предназначен ему судьбой, но его имя само вырвалось из уст, прозвучав жалко. — Уведите его, — кивнул Мин своим людям и отвернулся, осматривая резные стены зала, хотя скорее всего притворялся, что ему интересны настенные рисунки, которые он видел чаще, чем хотелось бы. Больше всего на свете Чимин волновался за родителей, которые наверняка уже успели вернуться домой, застав там переживающих за него Тэхена и Хосока. Все вместе они скорее всего будут искать его в храме, в который заходить опасно. Что тогда будет с ними? Если что-то плохое, то Пак себя никогда не простит. Чимину было жутко и неуютно от того, куда его бросили дворцовые нуллы. Это место напоминало бетонный колодец, представляя собой круглую комнату с одиноким небольшим окном в самом верху и мощной ржавой дверью напротив высокого металлического стула. С Пака стянули куртку, бросив ту на пол неподалеку, оставив его в тонкой летней футболке, и усадили на этот самый стул, пристегнув руки и ноги кожаными ремешками. Вырываться было бессмысленно, кричать тоже. Он в государственной тюрьме, его ждёт наказание и три дня одиночества. И если индивидуальная отсидка Пака не пугала, то неведомое наказание вызывало гул в ушах и чувство фантомной боли во всем теле. Через пару минут дверь со скрипом отворилась, и в плохо освещенное помещение сначала вкатился узкий столик на колесах, а следом вошел Юнги, на котором поверх костюма нулла был надет длинный резиновый фартук, а на руках — высокие резиновые перчатки. Теперь он действительно походил на палача или мясника, и Чимин запаниковал, принявшись скусывать с собственных губ кожу, скребя ногтями по металлическому подлокотнику. — Что ты собрался делать? — Пак увидел множество разных инструментов на столе, который привез с собой Мин, и первая мысль, от которой на голове волосы зашевелились — его будут пытать. — Это твое наказание. — Не надо, Юнги! — челка налипла на лоб, закрывая глаза. Пак попытался стряхнуть её, но вышло плохо, — Это антигуманно! Нельзя так с людьми обращаться! — Ты нарушил закон. По кодексу правонарушений ты обязан получить наказание, — Юнги говорил ровно, протирая неизвестное Чимину приспособление с острым крюком на конце, — Сам виноват, мальчик-солит. — Я умру? — прозвучало обреченно. — Смотря насколько ты вынослив. — Лучше просто выстрели мне в голову, нулл! — кожаные ремешки больно впивались в тело, натирая до крови. Чимин задергался, пытаясь растянуть их, чтобы хоть немного ослабить. Но тщетно. — Нет, ты должен быть наказан, — Юнги взял в руку инструмент и придирчиво его оглядел, затем повернулся в сторону Пака и направился к нему. Пластина на шее поблескивала от скупого света, падающего с потолка, и Чимину подумалось, что Мин выглядит действительно мистически красиво. Пусть даже Чимин умрет от его руки, от пыток, от потери крови, но он не может это не признать. Пак вглядывался в лицо своего палача и видел всю его бледность и вместе с тем некую особенность: глаза темные из-за сильно расширенных зрачков и смотрят непоколебимо жестко, искушая, заставляя смотреть в ответ. Красиво изогнутые губы с розоватым оттенком тянулись уголками вверх всегда, когда Юнги смотрел на своих жертв. Но сейчас Чимина это не пугало. Он понимал, что камень не зря явил их имена рядом, значит Чимину суждено замереть перед взором этого человека, как завороженному принять боль и смерть от его рук, наслаждаясь его красотой и ненавидя в ответ. — Ты марионетка, Юнги, — прошептал Пак, не узнавая своего голоса, — Кукла в руках Правителя. Ты не чувствуешь ничего, а значит слепо следуешь за ним, доверяя приказам. — Нет, солит, — Юнги склонился над Чимином, упираясь рукой в его плечо, — Я знал всё о кодексах, сводах и нормах до того, как стал нуллом. И я выбрал такую судьбу сам, прекрасно осознавая, на что иду, — его дыхание отразилось на лице Пака, и тот выдохнул в ответ, чуть прикрывая глаза. Этот человек подавлял своей властностью, — А такие как ты, солит, думают, что свободны, раз у них есть душа. Вот только вы рабы. Рабы собственных эмоций, из-за обилия которых не видите реальности. Не думай, что твоя жизнь правильнее моей. Чимин не успел и слова сказать, как резкая, невыносимая боль пронзила правую руку, словно миллиарды острых спиц воткнули в каждую мышцу. Он закричал, надрывая горло, закидывая голову вверх, и пожелал вылететь из уязвленного тела в то окно на потолке. Минуты тянулись до омерзения долго, и острая боль сменилась тупой, но все же достаточно ощутимой, и уже трудно было понять где настоящая боль, а где — лишь её отголоски. И словно вся кровь прилила к раненной руке, пульсируя в ней и обжигая. Чимин опустил подбородок вниз и сквозь выступившие слезы посмотрел на руку, поверх которой лежало продолговатое устройство, острыми шипами вонзившееся по бокам в кожу. Чуть ниже сгиба локтя в руку был воткнут тот самый крюк, распологавшийся вверху устройства. Пак наблюдал, как кровь быстрыми ручейками течет на пол, смешиваясь с пылью и пачкая подошву начищенной до блеска обуви Мина. — Ты не такой выносливый, как я думал, — Юнги успел отойти на пару шагов назад, и Чимин, из-за охватившей его боли, не сразу понял — что-то не так. Мин выглядел растерянным. Его глаза казались еще мутнее и темнее, а рот был приоткрыт. Он дышал часто и моргал, задерживая веки прикрытыми на пару секунд. — Ненавижу тебя, — Чимину тяжело давались слова. Он попробовал пошевелить рукой и боль вернулась с новой силой, искажая лицо судорогой, — Вытащи её! Юнги, вытащи! — Это неправильно. Я не могу. Ты должен быть наказан, — Мин заморгал сильнее, опуская глаза в пол и впопыхах срывая с себя явно тяжелый фартук и перчатки, — Это не по правилам. — Что ты делаешь? — действия Юнги нельзя было назвать обычными, всё пошло не так, как должно было быть и Пак напрягся, наблюдая. Мин расправился с резиновой одеждой и достал из кобуры пистолет, смотря на оружие, словно видел в первый раз. Он быстро облизал губы и перевел взгляд на замеревшего Чимина. — Я отступлюсь от правил, — одними губами пролепетал нулл, снимая пистолет с предохранителя, — Выполню твое желание. Ты ведь хотел умереть? — Я передумал! — Пак во все глаза смотрел на поменявшегося вдруг Мина и совершенно не понимал, почему в стандартном поведении нулла произошел сбой, ведь тот должен следовать закону, который в данный момент запрещает убивать заключенного. Можно только подвергнуть наказанию и трехдневному заключению, — Что произошло, Юнги? — Ничего, — голос дрогнул, но на лице ни единой эмоции, — Я должен истреблять любую угрозу. А ты и есть угроза. — Почему? Ну почему? — самообладание полетело к чертям, вместе с хилой смелостью, которая пыталась теплиться где-то внутри. Неужели его просто пристрелят в этой камере, сообщив родителям о том, что их сын преступник и заслуживал смерти? Чимин столько учился не покладая рук, столько мечтал о будущем, о человеке, который будет рядом, дарить любовь и заботу. Он мечтал, что когда-нибудь попросит у Намджуна все книги, которые тот читал и тоже их прочитает, чтобы позже цитировать самые волшебные моменты, когда будет укладывать своего ребенка спать. И возможно однажды он, его сын или дочь, да хоть кто-то из их семьи пополнит ряды экспедитов, чтобы исследовать космос и путешествовать. Но Чимин видимо заслужил совершенно другого: жестокого нулла, в роли второй половинки и смерти в холодном колодце от руки предназначенного ему человека. — Такие, как ты не должны жить, — Мин подошел практически вплотную, так, что их колени соприкоснулись и приставил дуло ко взмокшему лбу Пака, — Ты заслуживаешь смерти. — Нет-нет-нет, — Чимин затряс головой, пытаясь отстраниться от холодного пистолета, — Юнги, я не враг! Я не опасен! Я просто пришёл в храм, чтобы убедиться, что ты предназначен мне. От последних слов рука Мина дрогнула и он громко задышал, снова моргая, будто зрение вдруг начало подводить. — Предназначен, — как в бреду повторил Юнги, смотря в пространство позади Чимина, — Предназначен. Пак видел, что лицо нулла покрылось испариной, а губы побелели. Дуло по-прежнему было прижато к горячему лбу, но Чимина больше беспокоило другое — Мина трясло, будто по телу пропустили электрический заряд и он в любой момент мог нажать на курок. Скрипучая дверь открылась и в камеру вошли трое нуллов, вставая друг подле друга. Юнги не двинулся с места, лишь перевел пустой взгляд на Пака, который смотрел на него, как на спасителя, на последнюю надежду. — Юнги, — громко произнес один из нуллов, но Мин не отреагировал, только пистолет опустил, безвольно прижав руки к своим бедрам, — Приказ Правителя! Заключенного необходимо срочно привести к нему. — Юнги, — прошептал Пак, хмуря лоб и жадно ловя его взгляд, — Отпусти меня. Пожалуйста. Мин наконец отмер, отступил и вытер лицо ладонью, приходя постепенно в прежнее состояние. Чимин мог поспорить, что еще пару мгновений назад во взгляде Юнги были отголоски души, самая малость, ничтожно маленькая её часть. Но всё прошло, и Паку думается, что он увидел в этих глазах то, что хотел увидеть, то чего там давно уже нет.