Золото дураков

Серсея вышла замуж за Эддарда Старка в богороще, безо всяких украшений на голове или шее. Вместо этого она вплела в волосы цветы – так много цветов, что казалось, будто на ней корона из лепестков. Никто не мог обвинить ее в бахвальстве драгоценностями, но все равно могли счесть нескромной. Это была короткая церемония, за которой последовало множество тостов в большом зале Винтерфелла. Во время всего пира она сидела очень прямо, держа голову высоко поднятой, пока северные лорды и леди глазели на нее с благоговением или неудовольствием. Серсея знала, как она выглядит: образец юной красоты. Золотые локоны и безупречная кожа. Совершенное лицо и прекрасное, стройное тело. Царственна. Она выглядела царственно. И все же она им не нравилась, в этом она была уверенна. Не то, чтобы ее заботило. Она танцевала со своим отцом и он предупредил ее, что она должна удовлетворить Неда Старка, и ибо удовлетворить Старка значит удовлетворить короля. Она танцевала с парой своих кузенов, которые приехали на Север в составе ее свиты, и те задавали ей глупые вопросы, на которые она не отвечала (Боишься брачной ночи? Холодны ли его поцелуи?) Она танцевала с лордами Неда, которые сыпали шутками, казавшимися им смешными, либо восхваляли ее красоту с обескураживающим энтузиазмом. Она танцевала один танец со своим мужем, и тот молчал. Ко времени церемонии провожания Серсея была уставшей и раздраженной. Мужчины начали избавлять ее от одежды, и она приказала им поторопиться. Она знала, что должна хихикать и подыгрывать, но у нее не было терпения на неуклюжих олухов, которые пытались ущипнуть ее за грудь. Наконец, обнаженная, она лежала на постели. Вскоре прибыл Эддард, и Серсея закатила глаза, слушая веселые голоса глупых женщин, счастливых от возможности расстегнуть милорду рубашку или снять с него сапоги, как если бы это было какой-то великой наградой. Наконец толпа женщин ушла, закрыв за собой дверь, и они остались одни. Эддард сел рядом с Серсеей и посмотрел на нее с любопытством, но без желания. Не то, чтобы ей хотелось, чтобы он ее желал, но его безграничное безразличие заставило Серсею приподнять одну бровь. - Ты собираешься меня поцеловать? – спросила она. Когда он не ответил, она села и сама поцеловала его, изрядно прикусив ему нижнюю губу. Его глаза были открыты все время, и, когда она отстранилась, не моргая смотрели на нее. - Ты не девица, - тихо сказал он. Ее поцелуи ее выдали. Она должна была разыгрывать роль жеманной глупой девочки. Но поняла, что не сможет – даже ни на секунду не задумалась, получится ли. Теперь было уже слишком поздно. Он может вышвырнуть ее из своих покоев в эту же минуту. Какой был бы вид! Что бы сказал ее отец? Ей нравилось представлять себе его разъяренным от того, что его планы не исполнились. Это сделало бы унижение сносным. - Нет, сказала она, но подняла голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Она его не боялась. - Я любил одну девушку, - серьезно сказал он. Это почти заставило ее рассмеяться. Конечно же любил. Как еще он бы мог зачать этого бастарда, который мяукал где-то в этой холодной крепости? Но все же его признание, хоть и дурацкое по своей интонации, звучало с теплотой. - Ты сильно любила своего мужчину? Серсея подумала о Джейме, каким он был, когда был жив, и о том, как его труп доставили Тайвину Ланнистеру. Потому что Тайвин был слишком медлительным – или слишком коварным, – чтобы действовать. Чтобы поднять знамена против Безумного Короля. Ее отец сохранил свою голову, сохранил свои деньги и обеспечил свою власть, вне зависимости от того, кто был на престоле. Но какой ценой? Мертвый сын и привкус пепла во рту у Серсеи. - Он был мальчишкой, - пробормотала она. – Я любила его всем сердцем. Он мертв, тебе незачем о нем беспокоиться. - Она тоже мертва. - Мне кажется, весь мир погиб в этой войне. Не то, чтобы это имело значение. Впереди еще будут войны – как и всегда. Он прижал руку к ее щеке, и она удивилась, поняв, что он вытер одинокую слезу, сбегавшую по ее щеке. Она лишь крепко сжала губы. Серсее не нравилось, как он вытягивал из нее слова. Его молчание заставляло ее говорить. Она не привыкла к тишине, и рисковала открыться ему всякий раз, когда стремилась заполнить словами паузу. И ей это совсем не нравилось Эддард поцеловал ее – столь невесомо, что едва ли это можно было назвать поцелуем. Ей хотелось рассмеяться прямо в его губы. Он был таким неуверенным. Каждое прикосновение было слишком осторожным и робким. Их единение не удовлетворило ее, но она была совсем не против объятий его рук вокруг ее талии после того, как все закончилось, как не была против тепла его тела рядом с собой. Она не любила его. Совсем нет. Но он был добр. Она была незнакома с проявлением доброты. Ее отец был жестким, несгибаемым человеком. Джейме любил ее со всеобъемлющей страстью, не оставлявшей места для нежности. Тирион едва ли имел для нее какое-либо значение, и даже если бы она любила младшего брата, он был слишком похож на отца, чтобы позволить себе большое проявление доброты. «Возможно, доброта не столь ужасна», подумала она, закрывая глаза и отдаваясь во власть сна. И власть – это придет со временем.