***
— Ты здесь задержалась. Он знает: нет абсолютно никакого смысла говорить это человеку, который едва способен сфокусировать на чем-то взгляд от переизбытка алкоголя. Но зачем-то произносит ненужные слова и присаживается рядом, положив локти на барную стойку. Надеяться на ответ, пожалуй, не стоило. Именно поэтому скелет удивляется, когда все-таки его получает. — Мне больно, — прозвучало тихо, но четко. Монстр замер, не сразу поверив, что этот голос принадлежит той самой девчонке, которую он встретил однажды на окраине Сноудина — затравленный голос человека, вынужденного страдать ради тех, кто не стал бы страдать ради него. Человека, который больше всего хотел, чтобы его не оставляли наедине с этими страданиями. Чтобы хоть кто-то сказал: «Все это имеет смысл, ты борешься не напрасно». Санс помнил каждую её смерть — каждый перезапуск. Только ему было ведомо, скольких усилий стоила Фриск каждая попытка скрыть дрожь в руках. — Ты задержалась, — повторил с той же безучастной улыбкой, — Тебе пора идти дальше. Помимо всего перечисленного он помнил еще кое-что — как развивался пыльный красный шарф на шее другого человека, чьим стараниям он когда-то рискнул поверить. Фриск промолчала, отвернув лицо раньше, чем Санс заметил влажные дорожки на её щеках.***
Андайн понимала монстра лучше многих — лучше всех, когда-либо знавших его брата. Перед глазами и теперь стояла картинка: обрызганные кровью доспехи, изодранная красная ткань, затянутая петлей на горле мальчишки. Даже пробитый насквозь копьем, он все-таки пытался трепыхаться, пока она душила его тряпкой, что когда-то была шарфом Папса. В отличии от того паренька, шансов выжить в схватке Фриск не имела вовсе — слишком хрупкая и неловкая. Сколько перезапусков они пережили, прежде чем ей удалось сбежать в Хотленд? Монстр, признаться, сбился со счета. Впрочем, его вообще мало волновало происходящее — ровно до момента, когда Андайн повалилась на раскаленную землю с оглушительным звоном железа о камень. Девчонка, пробежавшая на десяток метров больше, тоже упала на колени, споткнувшись. Она дышала тяжело, словно загнанное животное, панически оглядываясь на лежащее позади тело и глотая пыль. Грязная, жалкая, слишком испуганная, чтобы поверить, что все наконец закончилось. Казалось, Фриск не совсем осознавала происходящее, когда все-таки собрала остатки решимости — заставила себя подняться. А после, шатаясь на непослушных ногах, сделала едва заметный шаг к своей преследовательнице. И еще один — с огромным трудом перебарывая страх. И еще… Приблизившись вплотную, девочка неловко опустилась рядом. Её взгляд намертво прикипел к рукам в латных перчатках, будто эти самые руки в любой момент могли схватить. Добить. Может, именно поэтому, сама того не замечая, она потянулась к лежащему рядом копью. Ободранные пальцы вслепую нашарили древко. Каждый вздох застревал в глотке. Взмокшие локоны падали на глаза. А секунды продолжали увязать в этом пекле, само время плавилось, пока она заносила наконечник для удара, не переставая трястись всем телом. В расширенных зрачках не было ровным счетом ничего — только бесконечное нежелание страдать, ужас перед болью, причиненной жестоко и незаслуженно. Перед той болью, которую могли причинить снова. А затем копье полетело вниз, словно в замедленной съемке… Чтобы вонзиться в землю, в сантиметре от чужой головы. Фриск держалась за него обеими руками, сгорбленная и внезапно издавшая какой-то придушенный звук. Как оказалось позже — всхлип. За ним последовал новый. Более громкий. Санс, застыв каменным изваянием, мог лишь наблюдать издали, как девчонка ударяется лбом о древко — точно хочет вытряхнуть что-то из своей дурной головы. Ударяется несколько десятков раз, после чего медленно заваливается набок. Всхлипы перерастали в рыдания. Монстр не мог сказать почему, но эта картина: свернувшийся калачиком человеческий ребенок, искусавший в кровь пальцы, чтобы хоть немного приглушить отчаянный, почти звериный вой — оказалась даже более ужасной, чем горстка праха. Того самого, что остался от Папса.***
— Чего ты хочешь этим добиться? Напротив сидел не человек. Санс разглядывал то немногое, что от него осталось — жалкая и поникшая тень. Остатки былой решительности, едва сиявшей во мраке ресторана. Фриск непонимающе качает головой, отказываясь поднимать глаза. Его раздражает это смиренное равнодушие, с которым она молчит на каждый вопрос. С которым делает каждый шаг, точно взбирается на плаху. Потому что впервые он настолько явственно чувствует себя палачом — не судьей — ждущим безвинно осужденного на этой самой плахе. — Ты могла бы всех нас убить. Девчонка подняла голову. Посмотрела на огоньки в его глазницах без единого намека на былую надежду получить хоть каплю понимания. Без намека на мольбу не оставлять её в одиночестве здесь, где практически все боятся людей или ненавидят. Даже если один конкретный человек пережил тысячу смертей за каждого убитого на войне монстра. За его брата — тоже. — Не могла. — Мы оба знаем, что это неправда. — Не могла, — повторила она без упрямства, точно убеждала в чем-то больного ребенка, — Потому что вы слабее меня. Санс напряженно замолк, не зная, что сказать. Он слегка дернулся, когда Фриск протянула ладони через стол и мягко сжала его костяшки, но заставить себя отстраниться не смог: касание оказалось неожиданно бережным. А еще — что намного ужаснее — сочувственным. — У меня просто не выходит, — признается девочка тяжело, выдавливая слова, — Каждый из вас… Вы… Причиняете боль лишь потому, что сами когда-то её испытали… Потому из-за нас, людей, многим из вас до сих пор больно… Это замкнутый круг. Монстр отчетливо видел, как слегка дрожали чужие пальцы. И впервые крепче сжал их собственными, помогая унять эту дрожь. Боясь поверить всем этим словам — но она не оставляла ему выбора. — Кто-то же должен его разорвать, верно?.. — Что ты будешь делать дальше? Фриск улыбнулась грустно. Немного испуганно. Иного ответа не требовалось.***
В тот день судить человека было некому. Ему не хватило мужества явиться и зачитать смертный приговор, ведь другого они не имели. Позже он слышал, будто девчонка прождала его несколько часов, измеряя шагами золотистые плиты в последнем коридоре. Слышал, будто до самой встречи с королем она тянула время, беспрестанно оглядываясь в надежде кого-то увидеть. Но никто не пришел.