***
Когда Манабу кончил ему в рот, Казуки какое-то время вдумчиво и трепетно зацеловывал низ его живота, обнимая руками его разведенные в стороны бедра, ожидая пока Манабу успокоится и окончательно придет в себя. — Оральный секс с шариком пирса в языке — это, определенно, круто, — признался тот, вспомнив наконец, как дышать и говорить. — В жизни не испытывал ничего подобного. Не мог бы ты надевать его почаще? Казуки лишь усмехнулся, чрезвычайно довольный и гордый собой. С видом победителя, вместо ответа скользнул языком в пупок Манабу, отчего тот шумно выдохнул, заерзав под ним на простынях. — Подожди… иначе я опять заведусь, а мне надо тебе кое-что сказать, это важно, — и он потянул Казуки на себя, коротко поцеловав в уголок губ. — Меня в командировку отправляют, на север, в Саппоро, — начал Манабу. И когда глаза Казуки тревожно расширились, а сам он открыл было рот, чтобы что-то сказать, Манабу быстро прижал к его губам указательный палец, поспешив успокоить. — Стой, дослушай меня до конца, ладно?.. На несколько дней всего, у нашего банка там открывается филиал и я должен поучаствовать в церемонии открытия. Провести ее, точнее. Потом праздничный фуршет, и речь на нем, и… Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Вернее, я уже купил тебе билеты на самолет. Компания предоставила мне двухместный люкс в самом приличном отеле города, так что о проживании можешь не беспокоиться. Казуки ошарашенно смотрел на лежащего под собой Манабу — все еще с раздвинутыми ногами, с подтеками его же спермы на щеке и шее, он предлагал… предлагал такие вещи. Казуки казалось, что это на самом деле сон — наверное, он вырубился, обкончав Манабу лицо, и сейчас парит где-то в мире грез, потому что в реальность происходящего поверить было крайне сложно. Дело принимало совсем уж невероятный и волнительный оборот. — Ну так что? Ты ведь сможешь взять три дня выходных на работе ради этой поездки? — Поторопил его с ответом Манабу, и Казуки только счастливо заулыбался, вжимаясь лицом в его грудь и согласно тряся головой. Он прикрыл глаза, когда по коже за ушами пробежались пальцы Манабу, потянули за волосы на затылке, заставляя приподнять голову. В груди Казуки шевельнулось совершенно незнакомое до нынешних пор чувство, когда Манабу обхватил его лицо своими ладонями и провел большим пальцем по щеке. Казуки хватило только на то, что бы прикрыть глаза и поддаться этой нехитрой ласке, как дворовый кот человеческой руке.***
В аэропорту Саппоро было немноголюдно. Казуки приехал в город впервые, однако подобного затишья не наблюдал даже в совсем уж провинциальных аэропортах. Манабу ждал его в кофейней с романтичным и неожиданным названием «Лавандовый поцелуй». У Казуки чуть не надломилось зрение от лилового декора, стульев и столов, когда он прошел вглубь помещения, к одиноко сгорбившейся за открытым ноутбуком фигуре. Что ни говори — умел Манабу выбирать места. — Тут… отвратительно, — вместо приветствия сообщил Казуки. — Зато тут прекрасный кофе и вкусные чизкейки. Присаживайся, — Манабу поднял голову и улыбнулся, убрав с соседнего стула свою сумку. Рейсы двух авиакомпаний разнились всего полутора часами, и Манабу уверил, что ему совсем не сложно подождать где-нибудь за чашкой кофе. Казуки был ему за это безмерно благодарен — переть в гостиницу вдвоем было намного веселее. Церемония открытия филиала банка была назначена на утро, так что впереди был вечер, а еще ночь вдвоем — настоящий подарок судьбы. Долгожданная возможность провести несколько дней рядом, возвращаясь друг к другу. Казуки мысленно пообещал себе, что не выпустит Манабу из объятий с момента их заселения в отель и до следующего утра — как следует отыграется на нем за всю прошедшую неделю, которую они не виделись. Так, собственно, и вышло. — Ты спи еще, а мне надо собираться, — выпутался из его рук Манабу на следующий день, после звонка будильника. — На официальной церемонии тебе делать нечего, а вот на вечеринку приходи. В три часа дня, я тебя жду… Эй, ты меня слышишь? — Он навис над Казуки, сдувая с его глаз челку. — У меня на твой будильник аллергия. Если бы ты знал, как же я его ненавижу, — пожаловался Казуки и сонно глянул на Манабу. — Мы сегодня ночью опять уснем в одной кровати. Разве тебя это не радует? — Радует. Но ненависти к будильнику не отбавляет, — Манабу на это лишь подавил смешок, наклонился и, мягко мазнув Казуки по виску губами, поднялся. С кровати тут же исчезло ощущение чужого веса, и Казуки зевнул, переворачиваясь на другой бок. После трех раз подряд ночью и одного под утро он чувствовал себя так, будто бы его били палками. Перед тем, как снова провалиться в сон, он успел подумать, каким таким непостижимым образом после сказочной ебли Манабу умудряется выглядеть таким прелестно-свежим как майская роза? Ведьма он, не иначе. На мероприятии по случаю открытия было невероятно шумно. Казуки предъявил на входе приглашение, которое оставил ему утром Манабу, и, войдя в зал, тут же почувствовал себя крайне неловко — почти все присутствующие были в деловых костюмах, а он, Казуки, в простом темном джемпере и джинсах. Стоило ему сделать пару шагов, как тут же материализовался молодой мальчик с подносом, на котором возвышались тонкие, на длинных ножках бокалы с шампанским. «Вкусно!», — довольно заметил Казуки, сделав маленький глоток, а затем осушил сразу половину бокала, пытаясь глазами отыскать в монотонно гудящей толпе Манабу. На таких вечеринках Казуки бывать еще не доводилось, и он даже не знал, что ответить, если к нему вдруг кто-нибудь решит обратиться. Но его появление никого не заинтересовало. Напряжение начало понемногу спадать, когда Казуки окончательно убедился в том, что никто и головы в его сторону не повернул. Сзади распахнулась дверь, впуская в зал еще несколько гостей, и ему пришлось двинуться вглубь, проходя вдоль столов и огибая живо общающиеся пары и группы людей. Манабу среди них не обнаружился. Казуки вдруг вспомнил, что сам он не ел аж со вчерашнего вечера, и смело направился к одному из накрытых столов. Как раз собираясь отправить в рот большую свежую клубничину, он ощутил легкое прикосновение чужой ладони к спине. А обернувшись, сперва решил, что какая-то местная девица собралась завязать с незнакомцем разговор. И только спустя несколько секунд до него дошло, что перед ним не женщина вовсе, а Манабу. Казуки уставился на него во все глаза, забыв о том, что собирался поесть. Подкрученные волосы, непривычно яркие глаза, черный приталенный жилет поверх белой рубашки с кокетливо подвернутыми рукавами, черные же брюки, и яркий шелковый платок на шее. Все смотрелось элегантно и гармонично, и Казуки был в оцепенении — он даже и предположить не мог, что Манабу может быть вот таким. Наряду с восхищением, его вдруг взяла злость — это что получается? Пока он отсыпается в отеле и едет сюда, целая толпа народа с самого раннего утра пялится на такого Манабу? Его Манабу. Тот, тем временем, выжидательно, с улыбкой глядел на Казуки, слегка наклонив голову вбок. «Надо что-то сказать», — осенило его. — Эт че такое? — Все, на что хватило Казуки. И словно бы в подтверждение его совсем недавних мыслей, промакивающий платком потную лысую голову полный господин средних лет радостно заулыбался, приближаясь к ним: — Ошио-сан! Вот вы где, а я вас повсюду ищу! — Он цепко схватил Манабу повыше локтя, потянув за собой. — Идемте, я покажу вам свой кабинет, и еще подсобное помещение! — Воодушевленно вещал он, и Манабу, глянув на Казуки, последовал за подошедшим, одновременно пытаясь вывернуть плечо из захвата пухлых пальцев. — Ямада-сан… — начал было он, и Казуки пошел за ними, продолжая находиться в какой-то прострации, все еще пришибленный впечатлениями от неожиданного облика любовника. — Нет-нет, прошу вас, очень хотелось бы показать, как грамотно мы распорядились выделенными главным офисом средствами. И… — он продолжал рассуждать, а Манабу кинул на Казуки страдальческий взгляд. Руку ему все же удалось выпустить, и теперь они с Казуки просто тащились следом за Ямадой, который, набрав скорость, неожиданно резво подался в лишь ему одному известном направлении. — А это? — Наконец, поинтересовался он, указывая на Казуки. — Это Сатоо-сан, мой… ммм… Коллега, специалист по технической части. Он сопровождает меня в командировке, — даже не моргнув, соврал Манабу. Полный мужчина понимающе закивал, моментально потеряв к Казуки всякий интерес. — Ты нахрена так вырядился? — Сердито прошипел Казуки, хватая Манабу за руку и заставляя повернуться к себе, когда они вышли наконец из душного шумного помещения, чтобы перекурить. — На тебя все пялятся и тебя все лапают! — Никто меня не лапает! — Окрысился в ответ Манабу, вырывая руку. — Я слепой что ли? Пухлые мужики тебя лапают! Ты в зеркало вообще смотрелся? Для кого это все? — Казуки вдруг осекся, протянув руку и легко касаясь подушечкой пальца верхнего века Манабу, проводя по нему в сторону, к виску. Тот только быстро заморгал, не сделав никаких попыток уйти от прикосновения. На пальце остался черный след и Казуки изумленно открыл рот — так вот по какой причине в первый момент глаза Маны показались ярче обычного. — Ты еще и накрашен! — Его возмущению не было предела. — Какого черта?.. Манабу молчал, сжав свои губы, и до Казуки вдруг дошло — тот, вероятно, и сам прекрасно понимал, что перестарался, и именно поэтому возражал столь вяло. Никогда, ни разу еще за все время их отношений Казуки не воспринимал Манабу как женщину — не видел этого в нем, не пытался разглядеть и отыскать. У него и мыслей-то подобных не возникало — сравнить Манабу с девушкой. Сексуальный, хрупкий мужчина, совершенно не выглядящий на свой истинный возраст — вот каково было самое подходящее описание восприятия Казуки. Но сейчас, когда Манабу предстал перед ним в таком виде… Казуки опять протянул руку, на этот раз уже с нажимом проводя над его глазом, нарочно размазывая черный карандаш с одного, а затем и другого века. Вдвоем, в длинном коридоре. И крупные локоны Манабу, обрамляющие лицо, придающие чертам неожиданную мягкость, и яркий шелк платка на шее, и смазанная косметика… У Казуки сладко потянуло внизу живота, тяжелая волна пошла вверх, подогревая кровь. Манабу, успев заметить характерный блеск в его глазах, сделал шаг назад, но Казуки крепко схватил его за запястье. Ни слова не говоря, потащил по лестнице вверх, в том направлении, куда указывала табличка с надписью «туалет». — Казуки, ты что творишь?! — Пришел в себя Манабу, моментально смекнув, куда его волокут, и что последует за этим всем буквально через считанные минуты. — Казуки, нет! У меня речь еще… Казуки, ты меня слышишь? — Он упирался в пол ногами, но Сатоо все равно намного сильнее физически. И больше, и распаленный, и все еще озлобленный — у Манабу не было перед ним абсолютно никаких шансов. На лестничном пролете Казуки вдруг остановился, приблизив свое лицо к лицу Манабу и обжигая его рот дыханием: — Если ты не прекратишь голосить, сюда сбегутся все. И бог знает, что подумают о тебе, Мана. Испортишь себе имидж в новом филиале, — проявил неожиданную твердость он, и тот ошарашенно захлопнул рот, покорившись обстоятельствам. Сил у Манабу даже на банальное «Если нас застукают — это будет пиздец» не осталось. А через несколько секунд не стало и желания — вжатый в стенку тесной кабинки туалета, он только хрипло и тяжело дышал от прошивающего тело возбуждения, потому что Сатоо ласкал отчаянно, быстро и очень нежно. Толкался языком в рот, шарил своими восхитительными шершавыми ладонями под рубашкой, в то время когда жилет уже был на полу, где-то под их ногами. Дорогую вещь, по которой протоптался сначала Казуки, а затем и он сам было ничуть не жаль. Манабу закинул руки на плечи любовника, отвечая на поцелуй и выгибаясь навстречу торопливым, безбожно прекрасным пальцам. Казуки мял его ягодицы, а второй рукой уже расправлялся с застежкой на ремне, а затем и брюках. Соски под рубашкой предательски встали, и Сатоо, заметив это, хмыкнул и тут же прикусил прямо через тонкую ткань сперва один, а затем и другой, оставляя мокрый след и вырывая из горла Манабу первый тихий стон. От прикосновений, ощущения льнущего к нему мужского тела, от запаха Казуки и тепла его кожи голова шла кругом. Манабу уже плевать хотел на то, что они не в кровати. Было уже вообще все равно, где, — хоть в общественном сортире, хоть на столе у всех на глазах, — лишь бы Казуки засадил ему, да побыстрее. Выебал так, как только он один умел, и испачкал, и даже, может быть, причинил боль, но главное — не останавливался. Тяжело дыша, Казуки оторвался лишь на миг, чтобы заглянуть в лицо Манабу. А затем оттянул двумя пальцами платок, повязанный на шее и прижался ртом к коже под ним. Задержался ненадолго, наслаждаясь сбитым дыханием и пульсацией жилки под губами. А потом развернул Манабу к себе спиной, заставляя упереться в стену руками. — Твоя задница — это самое лучшее что со мной случалось… обожаю, — бормотал Казуки куда-то в затылок, спуская его штаны и опуская ладони на его аккуратные ягодицы. Огладил, наслаждаясь округлостью и ощущением шелковой кожи под пальцами. Запустил одну руку в карман, выудив оттуда презерватив, и разорвал упаковку зубами. Манабу тут же отреагировал, встревоженный смутно знакомым звуком, повернул голову. Но Казуки лишь легонько чмокнул его в уголок губ, раскатал по отвердевшему члену резинку и толкнулся во влажное нутро. Манабу был еще растянут с ночи и раннего утра — Казуки одним движением вошел полностью, вжимаясь, и начал двигаться, придерживая аккуратные ягодицы партнера и прикрыв от удовольствия глаза. Манабу был волшебный — в меру растраханный, скользкий и горячий, отвечал дрожью на каждое особо сильное проникновение и каждый поцелуй. Выгибал поясницу, подставляясь и подаваясь назад. Казуки двигался, перехватив его одной рукой за талию, а второй сжав у основания его член, проводя по всей длине пальцами, лаская влажную головку, и вслушиваясь в тихие, почти жалобные стоны. Пришлось даже несколько раз просить Манабу быть тише, на что тот кивал головой, закусывая нижнюю губу. Потрясающее ощущение единения, бешеное удовольствие от проникновения и движений в узком теле приправлялось еще и тенью страха быть застуканными. В какой-то момент Казуки просто отдался ощущениям, ткнувшись в шею Манабу носом, пока тот не кончил ему в ладонь и пока не кончил сам Казуки, глубоко и с силой толкнувшись последний раз, делая больно, вжимая телом в холодную стену и тут же прижимая к себе, крепко, почти отчаянно. — Обязательно было пялить меня в сортире, Казуки? Фу, гадость! — Манабу хмуро и недобро глянул на него через зеркало, пытаясь привести в порядок лицо с помощью одноразовых салфеток и мыла — единственного, что обнаружилось в уборной. — Не мог до отеля потерпеть? Пара часов осталась! Казуки, прислонившийся спиной к стене, отвечал ему прямым, нахальным взглядом зажравшегося кота через то же зеркало. А еще любовался им, откровенно и похотливо. — Ведешь себя как ребенок, — сводя брови к переносице и качая головой, продолжал распылять недовольство Манабу. — Нечего было выряживаться так, что тебя мужики клеить начинают! — Что ты несешь??? — Я не видел что ли? Да он глазами тебя жрал просто, этот толстый идиот! — Казуки! Это директор филиала! — Манабу развернулся к нему лицом, прижимаясь задницей к раковине и сложив руки на груди. — И ничего он меня не жрал, а выполнял свою работу! — Ошио-саааааан, пойдемте со мноооой, посмотрите какой у нас кактус в горшке, а это мое большое пузо, вот туда и ушли все ваши финаааансы, — принялся откровенно юродствовать Казуки, жестикулируя и проговаривая каждую фразу высоким мультяшным голосом. Манабу сложил ладони домиком, прикрыв ими рот, захрюкал, трясясь всем телом. Затем и вовсе не выдержал, заржав в голос. А отсмеявшись, сделался серьезным, вспомнив о чем хотел спросить: — Кстати, Казуки. Ммм...зачем тебе резинка? — На костюм чтобы не попало, тебе же там говорить еще, перед людьми. — Да я не об этом, — вздохнул Манабу, смотря ему в глаза. — Носишь с собой… зачем? — Все трахнуть тебя хочу на заднем сиденье твоего Лексуса, не запачкав шикарный салон, — искренне поделился с ним Казуки и расплылся в довольной улыбке. Из глаз Манабу тут же исчезла настороженность, он ощутимо расслабился и насмешливо прищурился, направляясь к двери ведущей в коридор: — Хер тебе, не дождешься. Не собираюсь корячиться на заднем сиденье, — огрызнулся он. — Да-да, Манабу, конечно. В туалетах ты тоже раньше не ебался, — Казуки проводил его взглядом и лениво отлепился от стены, тоже следуя на выход. А еще размышляя о том, что сейчас Манабу будет выступать с заключительной речью. Рассказывать и благодарить — такой расслабленный, оттраханный и еще более привлекательный чем прежде. А Казуки опять будет шарить по его телу взглядом. Тот, конечно же, заметит, но не собьется, и ни один мускул на лице не дрогнет, пока он не закончит свою работу — таков уж Манабу.