О жизни

Если честно, то Криденса многое смущало. И по трезвому размышлению - спустя эти недели, ему становилось понятно, что за проявленную доброту он никогда не расплатится. Если в гостях у мистера Скамандера он действительно что-то делал, иногда сваливаясь к вечеру от изнеможения, то здесь все было несколько иначе. Присматривать за животными оказалось весьма тяжелым занятием – зато не дававшим ему проваливаться в мрачные размышления. А потом, когда Скамандер понял, что животные его опасаются все, кроме кошек – его обязанностью стали только они. Весьма приятной, но и тяжелой. Вычеши, накорми, поиграй, еще раз почеши… и так по кругу. В доме же мистера Грейвза вся его «работа» постепенно свелась к учебникам. Это смущало. Его кормили, дали одежду, а на робкий вопрос – откуда, мистер Грейвз только улыбнулся и сказал, что это подарок от Мизери. Та, щадя его гордость, откопала в закромах ткани и сшила ему гардероб. И отказаться от подарка, не обидев старую эльфийку, было нельзя. Да и не хотелось. Одежда была простой, но очень добротной. Оттого слишком нравилась Криденсу. И желая ее сохранить, как можно дольше он чертал на рукавах и поясах руны. Мизери, заставшая его за этим занятием расплакалась, а когда он бросился ее утешать, то обняла его тощими ручонками и сказала, что это от счастья. Это огромная благодарность для домовика, если маг прилагает усилия, чтобы как можно дольше носить одежду, созданную его руками. Так что… Все было странно хорошо. И он привык к такой жизни, принял это странное положение вещей, когда о нем заботятся, не прося ничего взамен. Но твердо решил, при первой же реальной возможности проявить благодарность, отплатить за доброту. В нем было мало уважения и любви к самому себе, но он бы потерял последнее, что еще оставалось, если бы не постарался отдать добром за добро. К тому же, у него была еще одна тайна, которую он хранил и о которой, надеялся, никто никогда не узнает. Потому что она была той, за которую он получил свой первый шрам на спине. Самый глубокий, самый страшный. Мери Лу оставила его, когда ему было двенадцать и он на своеобразной еженедельной исповеди, которую придумала для их приюта «мать», и где они должны были рассказывать ей обо всем за неделю – хорошем и плохом… А он признался, что его друг с соседней улицы, с которым они по вечерам лазили через забор в соседнюю пекарню ухватить пару булочек, которые пекарь в вечер выставлял окрестной ребятне, очень ему нравится. Быстрый ловкий, улыбчивый, ему нравилось проводить с ним время. Солнечно-рыжий. Чем-то он походил на мистера Скамандера, увлеченностью, наверное. Он даже не знал тогда, о чем говорил, просто хотел поделиться радостью. Мери Лу тогда была еще не такой… жестокой и фанатичной. Им часто доставалось от нее и доброе слово, и легкое объятие. А она исказилась в лице. Сначала отругала его за то, что брал пищу не дома, а потом замахнулась толстым шнуром, которым обвязывали тюки с матрасами. От удара он даже упал, шнур пропорол и тонкую рубашку и кожу. И еще раз, и еще. А Мери Лу просто вышла, оставив его лежать там – одного, окровавленного и еле дышащего от боли. Потом пошло заражение, его долго лечили, сестры – не Модести, другие девочки, что были старше, и через пару лет ушли из приюта, чтобы больше в нем не появиться. А Мери Лу больше не удостаивала его даже добрым взглядом. Жизнь постепенно превратилась в то, что Мери Лу называла адом, местом, куда он попадет после смерти. Иногда Криденсу казалось, что он уже умер. И о друзьях, и о Джеке он и думать забыл. Мери Лу нагружала его работой, не отпускала от себя ни на лишний шаг. Постоянно твердила, что он ничтожество и мразь. И он почти ей верил. И даже уже не помнил, с чего все началось. А потом она поверила в то, что ведьмы существуют, образовала из приюта приход «Новых Салемцев» и все стало еще хуже. А потом появился мистер Грейвз и он вспомнил. И про первую влюбленность и то, к чему она привела. Он потом понял, что это была именно влюбленность, когда в те редкие дни, когда Мери Лу не было в приюте – сестры заводили свои разговоры. К тому же та жизнь, что у него была, никак не способствовала тому, чтобы смотреть на людей, оценивая их не со стороны – отпихнут или нет, ударят, оскорбят или пройдут мимо. К тому же, иногда бросая взгляд в зеркало, Криденс видел бледное костлявое нечто, с затравленным взглядом и трясущимися от холода пальцами. Да о чем мечтать? Когда общество и так готово сжечь тебя на костре, зачем самому себе подбрасывать дров? И он почти забыл, а теперь оно вернулось. Хуже, чем раньше. Глубже, въедаясь в сознание и плоть. Неправильное, грязное, ужасное чувство. Которого не должно бы быть. Мистер Грейвз добр к нему, так добр, а он… нельзя, чтобы мистер Грейвз узнал, что ему слишком приятны его прикосновения. Что он отчетливо наслаждается пальцами в волосах и подаренными улыбками. И что иногда это слишком приятно. Настолько, что когда ему не снятся кошмары, то он просыпается в мокрых штанах и на влажных простынях. Потому что если мистер Грейвз узнает, то больше не будет этого дома, теплых слов и посиделок у камина. Потому что это он неправильный, а не мистер Грейвз. Все очень просто. И так пусто. Криденс усмехнулся, зеркало отразило горькую усмешку над самим собой – иногда книги, что их заставляла читать Мери Лу, все же говорили правду. И то, что имея что-то, человек всегда будет хотеть большего – действительно так. Но это не про него. И не будет никогда, хотя бы, потому что его большее - неосуществимо. Вот и все. - Идем. Они стоят перед камином. И в нем, обычно горящем потрескивающим оранжевым пламенем, теперь сияет изумрудно-зеленый огонь. Мистер Грейвз объяснил, что им нужно будет шагнуть в него, и нет, он не обожжет. Назвать определенный адрес, громко и четко и их доставит в его министерский кабинет. Криденс читал о каминной сети, но шагнуть в огонь – это слишком. Но страх не успел оформиться, как мистер Грейвз обхватил его руками за плечи, прижав спиной к своей груди, и шагнул вперед. Криденс только успел ощутить тепло дыхания у себя над ухом и мельтешение огней, как они уже вышли из отделанного мрамором камина. - Вот, мы и на месте. – Все так же у уха негромко сообщил ему мистер Грейвз, продолжая сжимать плечи. Криденс кожей чувствовал дыхание и тепло. Щекой колкость щетины и был готов провалиться под землю, от счастья и от ужаса одновременно. Потому что хотелось еще. Хотелось, чтобы не дыхание – губы. И от ужаса, потому что если мистер Грейвз заметит, он умрет. Тут же на месте, от стыда. Не дожидаясь злого ответа и унижения. Потому что не выдержит. Не сможет. Не от него. - Похоже, тебя укачало. Не беспокойся, так бывает. – Мистер Грейвз усаживает его на темно-зеленый диван. – Посиди здесь, хорошо? Я отлучусь на пару часов, а потом нам нужно будет кое-куда отправиться. - А… Криденс не успевает спросить, на секунду в его голове голосок противно шепчет, что вот – сегодня тебя выставят, но он отказывается ему верить. Отметает непрошенную мысль. В конце концов – мистер Грейвз, будь это так – он бы предупредил. В кабинет входит женщина. Она настолько контрастирует с убранством, что Криденс теряет дар речи – очень светлая, яркая в отличие от черно-белого с вкраплением зеленого кабинета. - Знакомься Криденс, это мисс Куинни Голдштейн. Мой секретарь. – Мистер Грейвз ободряюще сжимает его плечо. – Она побудет с тобой, пока меня нет, и покормит. Тебе не стоит пропускать обеда. Спрашивай ее обо всем, о чем захочешь узнать. А мне пора. Мистер Грейвз внезапно наклоняется и целует его в макушку, отчего Криденс мигом покрывается краской, как все бледнокожие люди – пятнами по шее и щекам. Он так и сидит столбом, смотря вслед закрывшейся двери, пока перед ним не встает мисс Куинни. - Здравствуй Криденс. – Улыбается она ему. Он кивает в ответ.