***
На следующий день Персиваль просыпается с очень плохим предчувствием. Он не может объяснить его, но предчувствие не отпускает, пока он чистит зубы, пьет кофе, выбирает идеально белую рубашку. Перед самым выходом предчувствие уходит на мгновение, сменяясь вопросом, не замерзнет ли Персиваль без шарфа, который отдал салемскому мальчику. Ночью ощутимо похолодало — близится октябрь. Отопления в ближайшие несколько недель не предвидится, потому дома прохладно даже днем, когда выглядывает солнце, что уж говорить о ночах. Постояв несколько долгих секунд у двери, Грейвз выдыхает и выходит. Замёрзнет — ну что ж. Его предчувствие сменяется на гадкое ощущение где-то в груди, когда он берет в руки газету. Да, вот оно. «Ночью было совершено нападение на публичную библиотеку Нью-Йорка» — кричала надпись на первой полосе. Две жертвы: охранники. Уничтожено почти всё центральное здание. Тонны книг. Персиваль выдыхает. Пробегает взглядом по тексту, ища информацию о зацепках полиции не магов, но никакой информации. Ни улик, ни следов, ни свидетелей. Скорее всего, Пиквери уже в курсе и прямо сейчас собирает совет. Времени на подумать не остаётся, и Персиваль аппартирует к дверям МАКУСа. Весь день проходит в суматохе и поиске хоть каких-то следов причастности Грин-де-Вальда. Пиквери отправляет Грейвза на место преступления как одного из самых опытных работников, но и он ничего не находит. Здание библиотеки стало руинами, усыпанными обгоревшими страницами книг и разорванными переплётами. Персиваль обследует каждый угол. Вернувшись к вечеру в здание МАКУСа с пустыми руками, Персиваль застаёт Пиквери едва ли не в бешенстве. — Что мы будем делать? — спрашивает она, усаживаясь за стол и устало вздыхая, — мы бессильны сейчас перед Грин-де-Вальдом. Мы не представляем, куда он ударит в следующий раз. Грейвз присаживается в кресло напротив и внимательно смотрит в лицо президента, замечая круги под глазами. — Мы пока не знаем, Грин-де-Вальд ли это. — Не смеши меня. Ты прекрасно знаешь, что такая сила есть только у двух магов на всей планете: Грин-де-Вальд и Альбус Дамблдор, — директор замолкает, поджимая губы, — и зачем ему понадобилось нападать ночью? — Его целью не было убийство, — задумывается Персиваль, — что логично. Он хочет напугать не магов. У них нет объяснения? Я просматривал только утреннюю газету. — Пока что нет, — президент качает головой, — но они будут искать. И будут подозревать. И когда они не найдут ничего, начнется паника. А ещё хуже… — Пиквери замолкает. — Война. — Война, Персиваль. Сначала между не магами, а потом, когда они обнаружат нас, и между всем миром. — Я думаю, стоит усилить защиту по городу. Можно нанять патрули для слежения за общественными местами и проверять каждого въезжающего в город. Вы правы, скорее всего, это Грин-де-Вальд, но не стоит надеяться, что он действует своими руками. Количество его последователей… — делает паузу, — Вы знаете. Пиквери кивает, задумывается на мгновение и начинает записывать что-то.***
Персиваль решает пойти домой пешком и обдумать разговор с президентом. С каждой газеты на него смотрят остатки публичной библиотеки. Он задумывается о Грин-де-Вальде и его мистическом мотиве разрушить библиотеку. Если допустить мысль, что это не он, а его последователи, то — скорее всего — маг прощупывает почву, пытаясь понять силу МАКУСа. Или же, как он предполагал, пытается развязать войну между магами и не магами, рассчитывая, что маги победят. Так или иначе, угроза сейчас реальнее, чем когда-либо до, значит, надо усиливать защиту, значит… Он замечает Криденса случайно, почти врезаясь в него, и оглядывается по сторонам. Около двух кварталов до его дома. Задумался и прошел нужный поворот. Как же, — добавляет внутренний голос. И совсем Персиваль не хотел увидеть салемского мальчика ещё раз. На Криденсе нет синего шарфа — первое, что замечает Грейвз. Второе — пальцы, запястья в свежих ссадинах. Бэрбоун вздрагивает, увидев перед собой Персиваля, на губах на секунду появляется нерешительная улыбка, но он прячет её в воротнике. — Что случилось? — шепчет Персиваль, не сводя глаз с рук Криденса. Его собственные пальцы тянутся прикоснуться, но он вовремя одергивает себя, оглядываясь. — Всё в порядке, — Криденс пытается спрятать свободную от листовок руку в карман, но шипит сквозь плотно сжатые зубы, а затем весь будто подбирается, вжимая голову в плечи и глядя из-под опущенных век на Грейвза. Что-то здесь не так. — Что случилось с шарфом? Он не понравился тебе? Ты мог бы сказать сразу, я… — Нет, — едва слышно, — он был очень красивым, мистер Грейвз, спасибо, но, — Криденс замолкает и вздрагивает от порыва ветра, и Персиваль не выдерживает. Он снова оглядывается, но вокруг ни души. Улица пуста, уже стемнело. Он слышал, что не маги планировали установить комендантский час. — Держись, может начать тошнить, — шепчет Персиваль на ухо Криденсу, неожиданно прижимаясь очень близко и обхватывая его за плечи. Дыхание обжигает кожу и, возможно, Персивалю кажется, что он услышал шепот за секунду до аппарации. Они оказываются в квартире Персиваля, и здесь ещё темнее, чем на улице. И немногим теплее. Персиваль думает, что нужно бы включить свет, возможно, достать обогреватель и поставить чайник, но не может двинуться. Криденс, вжавшись в него всем телом, мелко дрожит, смертельной хваткой вцепившись в его пальто. Он сбивчиво дышит, кажется, одним лишь ртом. Персиваль впадает в легкую панику, потому что не представляет, что делать. Неловко опускает руку Криденсу на спину, прижимая к себе, вторую кладет на плечо. В голову не идет речей, и он просто шепчет: «Всё в порядке, Криденс, я сейчас тебе всё объясню, всё хорошо». Он повторяет это мантрой несколько минут и лишь потом замечает, что едва заметными движениями покачивает Криденса в своих объятьях, и это, кажется, действует. Бэрбоун расслабляется, а ещё через несколько мгновений отнимает лицо от верхней одежды Персиваля, не поднимая глаз. Наклонив голову, Грейвз замечает, что глаза у того красные и опухшие, а на скулах следы слёз. Персиваль никогда не видел такой реакции на аппарацию. Расщепление, крик, обморок — да. Но слёзы. Паника возвращается, и Персиваль оглядывается по сторонам, не выпуская Криденса из рук. Вспоминает, что где-то есть аптечка, в которой, кажется, завалялось успокоительное. Свет, чайник, аптечка. Персиваль поворачивается обратно к Криденсу и не знает, как поступить. Ходить по квартире с ним кажется странным с любой точки зрения, но и оставлять его опасно. — Криденс, — шепотом начинает Персиваль, не прекращая осторожно придерживать его за лопатки, — мне нужно включить свет и поставить чайник. Это дело нескольких минут. Криденс в ответ выдыхает и молча отступает на шаг, осторожно высвобождаясь из кольца рук и не поднимая головы. — Я сейчас. Очень быстро. Располагайся. Со скоростью, не присущей Персивалю, он скидывает пальто, зажигает свет заклинанием, следующим включает чайник. Теплее не станет, но чаем можно попробовать согреться. В аптечке в ванной обнаруживается успокоительное. Вернувшись в комнату, Персиваль с удивлением замечает, что Криденс не двинулся с места и даже не поднял головы. Это будет тяжело, — думает Грейвз. Он усаживает Криденса на диван, отмечая, что того всё ещё трясёт. Наливает воды, добавляя несколько капель, протягивает Криденсу. Тот пьет без пререканий, что даже на секунду пугает Персиваля. С руками всё сложнее. Он тянется к сжатой в кулак руке Криденса и вздрагивает вместе с ним, а потом шепчет: «Тшш. Я хочу помочь тебе, Криденс». Тот на секунду поднимает глаза, словно размышляя, а затем дает взять Персивалю его руку. Пальцы у Криденса холодные, тонкие, кожа бледная, почти синеватая, кажется. Каждый миллиметр рук покрыт ссадинами, где-то глубже, где-то совсем маленькими. Дрожь понемногу прекращается, чему Персиваль рад. Тишина начинает сгущаться, и Персиваль начинает говорить. Сначала совсем тихо, боясь нарушить момент доверия. — Я не знаю, Криденс, рассказывала ли тебе что-нибудь Тина, но, если да, она вообще нарушила закон, — Персиваль выдыхает. И этим же собираюсь заняться я, — в Нью-Йорке, да и вообще на всей планете существуют два мира: волшебный и тот, в котором живешь ты. Волшебники, то есть я, мисс Голдштейн, мы… — Я знаю, — тихо отвечает Криденс, — только не наказывайте мисс Голдштейн, — добавляет он быстро, поднимая глаза, ища во взгляде Персиваля злость, но находит лишь удивление. — Как много ты знаешь? — спрашивает Персиваль в ответ, и, лишь когда Криденс осторожно достает левую руку из ладони, он замечает, что всё это время осторожно держал его руки в своих. Бэрбоун, морщась, закатывает рукав, показывая. Персивалю на долю секунды кажется, что он куда-то падает. Вместе с полом. Диваном. Всем чертовым кварталом. — Ты волшебник, — выдыхает Персиваль, — но у тебя нет палочки. Как? — Я думаю, это ошибка, — тихо произносит Криденс, глядя на ровные линии созвездия, — Мисс Голдштейн рассказала мне, что где-то есть моя родственная душа, но я сомневаюсь. Я ведь не волшебник. У меня нет патронуса, так ведь оно называется? Скорее всего она — душа — уже мертва. Едва ли в мире есть человек, который хотел бы такого, — заканчивает Бэрбоун шепотом и снова вжимает голову в плечи, а Персивалю кажется, что он задыхается. Слова отзываются внутри него странным звоном, будто он их произнёс, словно их достали из его головы. «Скорее всего, мой соулмэйт уже мёртв» — как-то проносилось в его голове. — Я тоже думаю, что моя родственная душа уже мертва, — зачем-то ляпает Персиваль, снимая часы и показывая запястье. На мгновение ему кажется, что Ворон усмехается. — Я могу вылечить твои руки, — говорит Персиваль, — при условии, что ты никому ничего не расскажешь. Криденс медленно кивает и протягивает руки тыльной стороной. Это странно, но он ощущает то же, что ощущал этой же ночью к Модести: доверие. Откуда-то в нем появляется твердая, несвойственная ему уверенность, что мистер Грейвз не причинит ему боли. Персиваль улыбается уголками губ, замечая это изменение в Криденсе. Он шепчет одними губами заклинание и проводит своими ладонями над запястьями Криденса. Раны затягиваются в мгновение, не оставляя за собой шрамов. Персиваль поднимает глаза и не удерживается от настоящей улыбки — так много восхищения сейчас в глазах Криденса. Он следит за рукой Персиваля, задержав дыхание, а затем поднимает свои пальцы на уровень глаз, глядя на ровную кожу. И тоже, несмело, но очень явно улыбается. — Хочешь чаю? — Если можно. Грейвз встает и отворачивается, лишь бы скрыть эту идиотскую на его взгляд улыбку сейчас. Он подходит к плите, включая газ. Достает кружки. К чаю у него совсем ничего нет, разве что старое печенье, которому неприлично большое количество месяцев. Он сам усмехается своим мыслям. Сколько лет у тебя не было гостей, Персиваль? Никогда не было здесь гостей. Да и вообще с гостями было тяжеловато, — признание самому себе. В колледже у него было не так много друзей, и к себе в комнату он их звать не спешил, потому что, видя бардак в их комнатах, ему становилось противно. Он не считал себя перфекционистом, но вообще… ладно, Персиваль, ты перфекционист, но дело вовсе не в этом. Просто он не любит чужих у себя дома, вот и всё. И именно поэтому на его диване сейчас сидит едва знакомый ему мальчик, да. Персиваль фыркает сам на себя, снимая чайник с плиты, и разливает чай в две кружки. Всё это время Криденс сидит, почти не двигаясь, лишь изредка поворачивая голову, чтобы осмотреть комнату. Одна вещь привлекает его внимание, и Персиваль, подходя ближе, следит за его взглядом. Ах, ну да. — Это моя мама, — произносит он, и Криденс автоматически опускает голову, понимая, что его поймали, — ничего, ты можешь спрашивать, если хочешь. Я отвечу тебе по возможности. Ты можешь не бояться. Я не причиню тебе вред, — ставит чашки на столик перед диваном и протягивает ему кружку. Ветер за окном начинает завывать и, кажется, по подоконнику стучат капли дождя. Значит, придется доставать обогреватель на ночь, иначе утром холод станет невозможным. Криденс делает глоток и выдыхает от тепла. Пальцы греются о чашку, и он снова смотрит на фотографию. — Как Вы узнали, что Вы волшебник? — спрашивает он, глядя на Персиваля из-за пузатой кружки. — Мои родители были волшебниками. Почти сразу, как начал что-либо понимать. Мне очень много рассказывали о мире магов, читали сказки, готовили к школе. В одиннадцать мне пришло письмо из Ильверморни*… — Ильверморни? — уточняет Криденс. — Да. Это школа магии. Лучшая, как по мне, — Персиваль улыбается, глядя на расслабленного Криденса, который с — кажется, это восхищение — смотрит на мужчину. Они разговаривают около получаса, пока не заканчивается чай, и Криденс не вспоминает, что ему надо быть дома. Выглядывает за окно, пытаясь понять, где они, но Персиваль останавливает его. — Я могу перенести тебя. В этот раз не будет так отвратительно, не переживай. Их переносит в подворотню через улицу от дома Криденса. Тот смущенно смотрит себе под ноги, не зная, что сказать, и Персиваль думает, что неплохо было бы взять ситуацию в свои руки. Если бы перед глазами появилась вывеска с тем, что надо говорить, как проще была бы жизнь, — думается ему. — Я хотел бы снова увидеть тебя, — шепчет он, и Криденс вздрагивает в объятиях — лишь потому, что они только аппартировали, конечно. — Я каждый день на той улице, — отвечает он, пряча лицо в складках пальто Персиваля и вдыхая аромат одеколона, боясь быть замеченным. — У меня есть идея. Я отправлю тебе что-то вроде письма. — Она заметит… — Не волнуйся, — шепчет в ответ, — это будет письмо, которое сможет увидеть только волшебник. Криденс, забыв о смущении, поднимает лицо, улыбаясь так открыто и искренне, что Персиваль на мгновении рассматривает мысль забрать мальчика к себе. Ну, а что. Если достать обогреватель, в этих стенах даже можно жить. К тому же, всегда можно взять в привычку покупать печенье к чаю. В подворотню прорывается ветер, пытаясь добраться до стоящих. — Иди, — говорит он, стараясь быть серьезным, но дрожащие губы выдают, и он ругает себя. Мракоборец вы или кто, мистер Грейвз. — Я буду ждать, — Криденс выбирается из кольца рук и сразу вздрагивает от ветра. В объятиях было куда лучше. Делает два шага назад, глядя Персивалю в глаза и отворачивается, уходя. За спиной раздается хлопок. Ему удается пробраться в свою комнату незамеченным: Мэри Лу занята составлением очередной агитационной речи. Криденс падает на свою кровать прямо в одежде, не беспокоясь об этом, и пытается успокоить безумно колотящееся сердце. В другой день он подумал бы, что умирает, но сейчас, именно в этот момент, лежа в своей комнате и всё ещё чувствуя руки на своей спине, Криденс чувствует, что жив, как жив каждый кусочек его тела, как живо его сердце. Вернувшись в квартиру, Персиваль смеётся сам над собой и над тем, как всё внутри него дрожит. Он уже и забыл, каково это: не с первого раза попадать ключом в замочную скважину, потому что руки дрожат из-за кого-то, каково это вообще, возвращаться домой поздно не с работы. Квартира кажется Персивалю особенно пустой сейчас. Он отправляет кружки в раковину, моет с помощью магии. Стирает несуществующую пыль. Прибирается, ставит пластинку и несколько раз бесцельно ходит туда-сюда по квартире под игру саксофона. Восемь шагов от кровати до дивана, ещё пять до раковины, обратно. Он скорее от скуки достаёт огромный том астрономии. Созвездие Волка приветливо улыбается ему с картинки, и Персивалю хочется проклясть весь этот мир вместе с его заговорами, ведь он уверен, что именно эти десять звезд он видел сегодня на запястье Криденса.***
Первое сообщение Персиваль отправляет Криденсу поздно ночью, когда в очередной раз возвращается с работы. С их последней встречи проходит неделя, и Персиваль очень хочет думать, что Криденс всё ещё ждет. Он взмахивает палочкой, шепча заклинание, и из кончика появляется мерцающий волк. Шепотом Персиваль произносит всё то, что неделю носил в себе, прокручивая в голове раз за разом. Волк едва заметно кивает. — Не попадись никому на глаза, — добавляет Грейвз скорее для собственной уверенности. Волк наклоняет голову и исчезает, направляясь туда, где салемский мальчик лежит на своей кровати, глядя на обшарпанную стену. Когда в его комнате появляется огромный сверкающий волк, первая мысль — закричать. Вторая — это сон. Однако волк не похож ни на что когда-либо снившееся Криденсу, он не рычит и не скалится. Подходит к постели, смиренно садится и ждет, глядя мальчику в глаза. Бэрбоун секунду размышляет, а затем осторожно протягивает руку, гладя волка по голове. Он ничего не чувствует, лишь лёгкое покалывание там, где кожа касается мерцающего в темноте комнаты животного, а волк вытягивает голову, пытаясь усилить прикосновение. И начинает говорить голосом Персиваля Грейвза.«Криденс. Можешь не волноваться, это сообщение можешь слышать только ты. Я не хотел вот так пропадать на неделю, но меня вынудила работа. Думаю, ты слышал про очередные беспорядки. Я очень переживал за тебя всё это время. Не хочу, чтобы ты думал, будто я оставил тебя, потому что это не так. Я буду ждать тебя завтра в том переулке, куда перенёс в прошлый раз. В шесть вечера. Персиваль».
Волк замолкает, ещё раз трётся огромной головой о ладонь Криденса и исчезает, оставляя Бэрбоуна с сотней вопросов в голове. Появись все эти вопросы у него несколько дней назад, да хоть вчера — ответ был бы один. Криденс точно пошел бы в эту подворотню, чтобы снова почувствовать себя живым, но сейчас его одолевают сомнения. Персиваль ложится в постель, заворачиваясь в одеяло и стараясь не трястись так явно. Отопление обещали дать со дня на день, но пока что приходилось довольствоваться кошмарным холодом. Он вспоминает липкий страх, который охватил его, когда, посреди рабочего дня, раздался взрыв. До МАКУСа моментально долетели подробности: взорвали заброшенный склад в одном из далёких районов города. Склад в нескольких кварталах от дома Бэрбоунов. Казалось, что время на мгновение остановилось, ноги ослабли, превратившись в желе, его бросило в дрожь. Он не мог броситься прямо туда, хотя хотел этого, пожалуй, сильнее всего. Через час узнали о двадцати трех жертвах: бездомные, жившие в пустующем складе. Персиваль знал, что Мэри Лу Бэрбоун помогает бездомным. Персиваль знал, что Криденс мог быть там, относя им еду или что-то из тёплых вещей. Персиваль знал, что мальчишка мог быть уже мёртв. С остервенением он сорвал с себя часы, глядя на метку. Ворон молчал, и Персиваль силился вспомнить, случается ли что-то с метками при смерти одного из соулмэйтов. Кажется, метка должна была пропасть. Или стать белой. Или остаться. От неизвестности хотелось метаться из угла в угол. «С чего ты решил, что он твой соулмэйт?» — спрашивал внутренний голос, и Персиваль не мог найти ответа, зато волнения — по горло и больше. Пиквери устроила экстренное собрание, отправив на место взрыва пару мракоборцев. — Ты нужен мне здесь, Персиваль, — произнесла она лишь одними губами. Персиваль не выдержал через час, вызвав патронус. Волк появился моментально, серьезно глядя на хозяина. — Найди его. Я умоляю. Патронус вернулся через несколько минут, сообщая, что Криденс жив и в порядке. Персиваль, выдохнув, продолжил работу.***
Ровно в шесть, как и обещал, он аппартирует в уже известную подворотню. Криденс уже там: стоит, нервно оглядываясь и пытаясь натянуть рукава как можно ниже, скрыть запястья. Персиваль осторожно, почти боясь, подходит ближе. Ему всегда было тяжеловато строить отношения с людьми, и это не то чтобы откровение сейчас. Он никогда не понимал, как Куинни Голдштейн удается расположить к себе почти каждого, с кем она начинала говорить. Все знакомые Персиваля — его коллеги, и разговоры с ними сугубо деловые, не требующие от Грейвза радушия или откровенности. «Я тосковал», — думает Персиваль, и в груди ноет. «Я очень хотел отправить тебе хоть что-нибудь, но боялся», — добавляет. — Прости меня, — говорит, наконец, и делает шаг навстречу, чтобы обнять: руки будто магнитом притягивает к Криденсу, и в момент, когда Бэрбоун поднимает глаза, пытаясь улыбнуться в знак прощения, он обнимает его, вжимая в себя. Криденс немного сдавленно стонет от неожиданности, а затем опускает руки на спину Персиваля, прижимая к себе в ответ. Он тосковал, — вдруг приходит осознание. Это новое, странное для Криденса — скучать по кому-то. И когда кто-то, кажется, скучал по тебе. Бэрбоун чувствует прикосновение к своим волосам и на мгновение хочет вырваться. Никто никогда не целовал его. Все сомнения, которые неделю метались в голове Персиваля, исчезают. Он готов усмехнуться одной из мыслей, пришедших в эти дни в голову: «Я ведь могу ошибаться, а Криденс — бояться меня и не говорить, что ему неприятно моё общество». Несколько сотен раз он порывался отправить патронуса. Несколько сотен раз беспричинно смотрел на запястье с Вороном. Персиваль ослабляет объятие и берет лицо Криденса в ладони, осторожно поглаживая скулы большими пальцами. Криденс красивый, — думает он. У Криденса почти черные глаза, острые скулы и неестественно яркие губы. Яркие и полные, такие, о которых хотелось бы думать. И линия выражена лучше, чем у самого Персиваля. Такие губы всегда завораживали его. Потому Персиваль почти не думает, когда наклоняет голову и притягивает Криденса, целуя. Волнение, неделю сковывающее Персиваля выливается через поцелуй. «Извини», — шепчет Персиваль в губы Криденса, потому что ничего иного в голову не идёт. — Ничего, — выдыхает Криденс в ответ, не опуская глаз, — мистер Грейвз… — Персиваль, — отвечает, быстро оборачиваясь и, подмигивая Бэрбоуну, переносит их в гостиную своего дома. Стоит зажечься свету, Персиваль замечает новые, свежие раны на руках Криденса и шипит сквозь зубы. Кидает заклинание в сторону чайника, усаживает мальчика на диван, сам опускается на колени и берёт поврежденные запястья в свои ладони, осторожно, будто баюкая. Криденс шипит и морщится, но рук не отнимает, и тогда Персиваль поднимает их на уровень глаз, а затем прикасается губами, целуя. Беспалочковая магия далась Персивалю легко ещё на четвертом курсе, и раны затягиваются, оставляя белую, тонкую кожу, под которой синеватыми нитями легко проследить каждую вену. Он переворачивает руки, внимательно глядя на созвездие. Он не мог ошибиться. Волк. А у него самого Ворон, но проверить невозможно, хотя… у Персиваля рождается безумнейшая идея. Бэрбоуна — хотя бы теоретически — можно обучить магии? — Мистер Грейвз… — нерешительно говорит Криденс, прерывая размышления, и Персиваль с удивлением отмечает, что знает, о чем его спросят. Или думает, что знает. — Да, — пальцем в небо. — Но у меня нет патронуса. — Я думаю, что тебя можно научить пользоваться магией. Если у тебя есть метка соулмэйта — у тебя есть патронус. Ты можешь колдовать, Криденс, — Персиваль сжимает его руки в своих, — я думаю, что, если мне удастся зарегистрировать нас как соулмэйтов, я смогу забрать тебя у Мэри Лу навсегда… подожди. Персиваль поднимается, снимает с книжной полки том по астрономии, который достался ему от матери, и находит созвездие Волка. Усаживается на диван, кладёт книгу рядом с рукой Криденса, сравнивая. — Одинаковые… — едва слышно шепчет Бэрбоун. — Твоим патронусом должен быть ворон. И что-то мне подсказывает, что это возможно, — Персиваль выразительно смотрит на цвет волос Криденса, — они разве что синим не отливают, хотя, уверен — могут. — Я бы хотел этого, — ещё тише говорит Криденс, — ну… всего, — замолкает, опуская голову и закусывая нижнюю губу. — Я понял тебя, — Персиваль откладывает книгу и осторожно притягивает Криденса к себе, целуя его в макушку, — я начну искать информацию с завтрашнего утра. Вдруг Криденс начинает тихо смеяться. Заметив взгляд Персиваля, он перестаёт, но не может сдержать улыбку: — Мисс Голдштейн… она говорила мне об одном своём знакомом, патронус которого Волк. И сказала, что сомневается, есть ли у него соулмэйт, — он прячет голову в складках одежды Персиваля, — только не наказывайте её. Она не знала, ведь так? — Тина… — закатывает глаза, устало вздыхая.***
— Как там Криденс Бэрбоун? — роняет в один из рабочих дней Куинни Голдштейн, когда Персиваль оказывается в её отделе. С момента, когда Персиваль решает, что хочет зарегистрировать себя с Криденсом как соулмэйтов, проходит две недели, и каждый вечер, доставив Бэрбоуна до привычной подворотни около дома, Персиваль садится за книги, ища способ устроить это. Разрушенная Грин-де-Вальдом библиотека в своих руинах хранила несколько десятков сожженных книг о соулмэйтах, их правах, законах, позволяющих им заключать браки, требованиях к планирующим регистрацию. На работе он находит лишь несколько книг и из вечера в вечер с трудом, как сквозь тернии, пробирается через сухой текст, выписывая нужное. — Что? — он весь подбирается и замирает. — Криденс. Сын Мэри Лу Бэрбоун. Мальчик из Вашей головы, он… — Тише, — шикает Персиваль и оглядывается, пытаясь найти коллег или кого-либо, кто мог услышать чересчур звонкий голос девушки, — тише. Что именно Вы видели, мисс Голдштейн? — Ничего такого, — Куинни пожимает плечами, — Вы же в курсе, что он Ваша родственная душа? — искренне — шепотом — интересуется. — Да… — пауза, — нет, — Персиваль отводит Куинни подальше от всех, кто мог бы их услышать, и спрашивает, — Вы уверены? — Абсолютно, — девушка кивает, улыбаясь, — родственные души, знаете, следуют друг за другом из жизни в жизнь. Это непрерывный процесс поиска: то Вы его, то он Вас, но, в конечном итоге, один всегда найдет другого. Души соединенных беспокойны, если их тела далеки друг от друга, но они всё равно помнят и тянутся, — смотрит в глаза, становясь серьёзной, — я очень рада за Вас, мистер Грейвз. Персиваль поджимает губы, пытаясь не улыбнуться, и лишь отвечает: — Надеюсь, это останется между нами. Куинни радостно кивает и убегает заниматься своими делами, а Грейвз украдкой немного сдвигает ремешок часов, глядя на созвездие.***
Персиваль удивительно точно рассчитывает расстояние и аппартирует прямо к Криденсу, одиноко стоящему в подворотне. Бэрбоун, увидев мужчину, начинает улыбаться, и Персиваль обнимает его, перенося в свою квартиру. Сразу зажигает свет, быстро целует Криденса в губы, придерживая за подбородок, и отправляет нагревать чайник. Он пропустил момент, когда это стало для него настолько правильным действием — готовить не только на себя, говорить так много не о работе, целовать кого-то, ж е л а т ь. Будто вся жизнь — лишь долгий путь, который вел его к этой встрече. Когда Персиваль, поставив чашки на столик перед диваном, быстро касается губами лба Криденса, усаживаясь рядом, запястье начинает приятно покалывать: созвездие на руке блестит. Криденс прикладывает рядом Волка, и тот сияет не меньше. — Всё ещё не могу поверить. В самый первый вечер ты сказал мне, что думаешь, будто твоя родственная душа мертва. Криденс кивает. — Я тоже так думал. Это казалось мне забавной сказкой, которую придумали люди, вроде религии, чтобы было, во что верить. Жизнь проще, когда ты думаешь, что кто-то где-то тебя ждет и ищет. Я смотрел на Тину, которая, бывало, с тоской глядела на своё запястье, и не понимал, что со мной не так. Я не ждал никогда, — разве что в свои четырнадцать — скорее принял метку как данность, раз уж от неё нельзя избавиться. Как шрам, который у тебя остаётся, когда ты падаешь в детстве с дерева. Только память, никакого смысла. — Мэри Лу говорила мне, что это метка Дьявола, — Криденс пожимает плечами, — я думал, что она права. — А сейчас? — Сейчас я думаю, что это причина, по которой я всё ещё жив и могу стоять здесь, — наклоняет голову, пряча лицо в плече Персиваля. Криденс удивительно тактилен, что поражает Персиваля. Он, отвыкший от каких-либо прикосновений, кроме пожатия руки или же — максимум — похлопывания по плечу, всегда относился к прикосновениям как к чему-то, без чего можно прожить. В отношениях он никогда не стремился погладить лишний раз по волосам или взять за руку, но Криденс в одно мгновение переворачивает весь мир. Наверное, Персиваль мог бы написать целую книгу о том, как мальчишка любит ластиться к рукам, как кот, или же скромно укладывать голову на плечо, делая вид, словно это случилось само собой, или же брать руку Персиваля в свою, всегда холодную. И у мужчины не получается даже вздрогнуть от неожиданности, потому что это правильно и происходит в нужное время. На мгновение — против воли — Персиваль вспоминает слова мамы о том, что родственная душа всегда знает, когда нужно гладить, а когда кусать.***
За несколько недель, почти каждый вечер из которых Криденс проводит дома у Персиваля, его жизнь преображается, как и он сам. Даже Модести слишком мудро для её возраста смотрит на Криденса и шепчет как-то: «Ты перестал сутулиться». Бэрбоун пожимает плечами. В тот вечер он чуть дольше, чем требует того надобность, смотрит на себя в грязноватое зеркало в ванной. Всё тот же нескладный мальчик с чересчур острыми скулами и напуганным взглядом. «Ты стал чаще улыбаться», — в один из вечеров настороженно говорит Модести. Криденс снова пожимает плечами. Возможно. Каждый вечер Персиваль забирает Криденса в одном и том же переулке, переносит их домой, они готовят ужин (готовит Персиваль, постоянно отгоняя чересчур желающего помочь Криденса от плиты; доходит до того, что, стоит Персивалю отвернуться за солью, Бэрбоун уже оказывается у кастрюли. Это не может не радовать: первую неделю в этом доме Криденс лишь сидел на стуле, не поднимая глаз и после еды смущённо выдавал: «Спасибо»), слушают любимый Персивалем джаз; как выясняется, Криденс тоже любит джаз. Просто до этого он его не слышал. Персиваль целует Криденса, волнуясь: каждый раз ему кажется, что он спешит. Но мальчик очень отзывчив, очень взаимен в любой ласке, что он получает, потому, когда ноги Криденса оказываются на коленях Персиваля, а рука мужчины теряется в волосах на затылке, ему приходится поджимать пальцы на ногах и, выпуская Криденса, сжимать челюсти до скрипа. В один из таких вечеров Криденс предлагает зайти дальше. У него сбилось дыхание, раскраснелось лицо и дрожит голос; он весь — открытое желание, и Персивалю на мгновение хочется узнать, часть это их связанности друг другом. — Я хочу, чтобы это было правильно и осознанно, — шепчет Персиваль, — я хочу предложить тебе кое-что, — выдыхает, собирая в голове слова в предложения, молчит несколько минут. — Я хочу уехать отсюда. Ещё не знаю, куда, думаю, в Лондон. Как только здесь всё успокоится, и мы сможем поймать Грин-де-Вальда. Я не могу оставить Пиквери сейчас, это было бы бегством. К тому же, мы не знаем, какую цель он преследует, и куда отправится дальше. Но чуть позже, — Персиваль выдыхает, подбирая слова, — я действительно хотел бы уехать. Забыть этот город и всё как страшный сон. — Забыть? — Криденс поднимает голову и внимательно смотрит в глаза Персивалю. — Я хотел бы уехать с тобой, — уточняет он и чувствует себя полным идиотом. — Со мной? — мальчик вздрагивает, сжимая рукой спинку дивана и глядя куда-то за плечо Персиваля. — Только если ты хочешь, конечно. Я не могу вывезти тебя насильно, придется улаживать кучу вопросов, собрать весь совет во главе с президентом для признания тебя магом. И только потом мы сможем выехать из страны, — Грейвз замолкает и в ужасе ждет ответа. В его голове план звучал лучше и проще. Криденс отрывается от созерцания пространства за спиной Персиваля и секунду молчит, а затем резко притягивает его к себе, обнимая. Сжимает руками так сильно, как только может, с облегчением чувствуя сильные руки на своей спине. Он утыкается носом в плечо мужчины и вдыхает-вдыхает-вдыхает такой сладкий и терпкий аромат. Персиваль тихо смеётся. Дышать становится легче. — Ты сломаешь мне рёбра, — шепчет он в волосы Криденса и — даже не целует — просто прикасается губами на мгновение.***
— Я начну собирать бумаги с завтра. Поговорю с Пиквери, обрисую вкратце ситуацию. Думаю, она поймёт. Хоть и будет возмущаться из-за отъезда, думаю. Но я уговорю её. Останется только поймать Грин-де-Вальда, — Персиваль смеётся, — самое простое, не так ли? Они снова стоят в подворотне через улицу от дома Криденса. Персивалю странно и неприятно, что приходится вот так прятаться от всех, словно они совершают преступление. Ты и совершаешь преступление, — говорит внутренний голос, — в Америке нельзя иметь отношений с не магами. Но Криденс маг, — отвечает сам себе Персиваль. Не официально. Это пока. — Мне страшно, — вдруг говорит Криденс, — я не могу это объяснить. — Я понимаю тебя. Мне тоже страшно, чертовски страшно почти каждый день, когда я не вижу тебя и не знаю, где ты находишься. Особенно, когда по городу гуляет волшебник с такой темной силой. — Мне страшно, — повторяет Криденс, и Персиваль шагает к нему, утягивая в кольцо рук. — Тише, мой мальчик. Всё будет хорошо. Я заберу тебя у Мэри Лу, и мы уедем. Даже если мне придётся достать Геллерта из-под земли. С трудом Персиваль отрывается от Криденса и отправляет его домой. Холодает, и ему не хочется, чтобы Бэрбоун простудился. Он решает пройтись пешком, чтобы подумать, как преподнести Пиквери новости. Единственно верным решением кажется прийти с самого утра в её кабинет и высказать всё. Она должна понять и даже помочь собрать нужные бумаги. Не сейчас, конечно, но в скором времени. Персивалю кажется, что совсем скоро в деле Геллерта Грин-де-Вальда появятся зацепки, которые помогут схватить его. Ты просто влюбленный идиот, — говорит себе Персиваль и усмехается. Почему бы не побыть им хоть раз в своей жизни, ведь он не нарушает законов. Криденс совершеннолетний. Можно сказать, что Грейвз хочет стать его наставником, научить его колдовать. Ему не хочется выносить их отношения на общее обозрение и почему-то кажется, что Криденс тоже вряд ли захочет. Они выедут из страны как ученик и наставник, а там, в Британии, кому уже какое дело. Персиваль Грейвз не добирается до дома, оказываясь схваченным волшебником Геллертом Грин-де-Вальдом. В подвале одного из заброшенных складов Геллерт крадет воспоминания Персиваля, который находится без сознания. Он ворует его внешность, одежду, ключи от квартиры. Геллерт уверен, что именно через Персиваля ему удастся добраться до Криденса, а с помощью него — к бездомным детям Нью-Йорка, среди которых обязан оказаться Обскур. — Вы ещё и соулмэйты… — тянет Грин-де-Вальд и улыбается, копаясь в голове Персиваля, — это будет куда проще. Геллерт оставляет Персиваля лежащим ничком на грязном полу и выходит. Через двадцать минут склад взрывается с оглушительным грохотом, будя всю округу. Криденс спит так крепко, что звук его не будит, только заставляет повернуться во сне. Созвездие на запястье медленно становится белым — не намного белее кожи Бэрбоуна. Прибывшие авроры находят одно тело, обгоревшее настолько, что опознать его не является возможным.