Open Up

Ей немного страшно. Немного неуютно. И немного больно: жесткая кожа ремня неприятно впивается в ее запястья, привязанные к металлическим прутьям кровати, а плечи неудобно выворачиваются, сковывая мышцы шеи. А еще ее щеки, которые безудержно краснеют. Поздно стесняться, Марго. Уже поздно. Блондинка нервно подрагивает. Нет, она доверяет — безгранично и безоговорочно. Просто это… Это все немного странно и очень волнительно — Робби раньше только читала о таком. Только видела такое в украдкой просматриваемых видео. Господи, все ведь это делают — смотрят такое, подумаешь. За это Марго совсем не стыдно. Ее желания — естественные, природные и вполне объяснимые. Вот только объяснить их раньше никому не удавалось — и вот здесь ей всегда было стыдно. Просто люди раньше были… не те. Просто с недавних пор ты стала сексуально озабоченной, Робби. — Марго… Теплая, сильная рука Джареда туго стягивает ее запястья и прикасается к ее щеке. Робби поднимает глаза на музыканта, и все ее страхи и сомнения словно рассеиваются: она просто тонет в этом бездонном серо-голубом омуте, так быстро ставшим уже совсем родным и совсем близким. — Не больно? Марго в буквальном смысле ощущает, как сжимается ее сердце — его забота безгранична. Даже сейчас, после того, как он туго привязал ее руки к кровати и собирается делать с ней невесть что. Сейчас Джаред смотрит на нее с какой-то особенной заботой, и Робби снова становится неловко. Все началось так быстро и так стремительно. Так неожиданно — но так ожидаемо. Бороться с этим не было смысла. Не было смысла сопротивляться и держаться за прошлое — они оба знали, что эта борьба обречена. Марго знала это изначально: она поняла это еще тогда, на съемках, когда пронзительный взгляд Джокера задерживался на ее лице дольше, чем нужно, посылая однозначные сигналы в низ ее живота. Бабочки, Марго. Это называют бабочками. Чертовыми бабочками в ее животе. Она это поняла, когда простое прикосновение к ее плечу жилистой, накачанной руки музыканта/актера Джареда Лето с волнующими ее кровь татуировками каждый раз отдавалось резким горячим спазмом между ее ног и мгновенно ускоряло ее пульс. Когда она в темной подсобке прижимала пылающие щеки к холодному стеклу и с силой стискивала ноги в тщетном стремлении унять это поглощающее желание в самом центре ее естества и вернуться на съемочную площадку спокойной и невозмутимой. Когда безуспешно пыталась казаться уверенной, безразличной и взрослой Марго Робби, а не застенчивой, взволнованной и раскрасневшейся маленькой девочкой из Австралии. Совершенно безуспешно. — Н-нет, не больно… Немного неудобно. Ей неудобно и неловко. А еще на ней остались только маленькие черные кружевные трусики. Марго глубоко вдыхает — она давно перестала стесняться Джареда. Но то, что он делает с ней, с ее телом… Робби никогда не думала, что это может быть именно так. Что секс вообще может быть таким. До него секс в ее жизни был… Он просто был. Иногда даже был более-менее сносный. Марго казалось, что так и должно быть — ведь это не главное. Наученная горьким опытом своей матери, Робби убедила себя: главное, чтобы человек был хороший, чтобы он ее любил, а она ему доверяла. Это, конечно, важно. Но как же ты заблуждалась, Марго. С Джаредом она стала просто зависимой от этого — зависимой от его тела, от своего тела и их совместных желаний. Два месяца без его прикосновений — это слишком: непозволительный перерыв. Сегодня ее ждет что-то совершенно неизвестное, и от этого Робби ощущает нервное покалывание в кончиках пальцев. — Придется потерпеть, Марго… Господи, его голос… Его голос, всегда такой спокойный и умиротворенный, будто он сейчас на ток-шоу рассказывает о своих горных походах, а не привязывает ее, почти голую и немного испуганную австралийку, к кровати своим ремнем. Марго жутко стыдно, но эта низкая частота в его голосе моментально вызывает у нее желание широко раздвинуть для него ноги, извиваться и стонать под ним, как в одном из тех видео. Ну, тех самых. — Я просто обязан наказать тебя, Марго. Наказать за то, что ты прикасалась к себе без меня, пока меня не было рядом. Момент истины: Робби чувствует, как к ее щекам резко приливает кровь смущения. Господи, ей снова стыдно… Очень, очень стыдно. За то, что Джаред говорит ей такие развратные вещи — да еще таким тоном, будто невзначай, будто утренние японские новости читает ей по телефону. Марго стыдливо ежится: она ведь прикасалась к себе. Она была вынуждена — Джаред слишком долго засиделся в Стране восходящего солнца, в долбанной Японии, а ей ничего не оставалось, кроме как беспомощно тереть себя, мокрую и возбужденную, в своей одинокой, холодной кровати, вспоминая о его шершавых небритых щеках, опытных пальцах и мягких, чувственных губах. Он об этом узнал — он сам выпытал это у смущающейся, красной Робби, горящей от стыда и сжимающей дрожащей рукой телефон на другой стороне планеты. Джаред усаживается рядом, оценивая результат своей работы. На нем уже ничего нет — он полностью обнажен. У Робби всегда двойственные чувства: ее лицо горит, но она не может оторвать глаз от его подсушенного мускулистого тела. — Теперь ты не сможешь касаться ни себя, ни меня. Пока не попросишь. Пока очень хорошо не попросишь, Марго. Робби сгибает кисти рук и понимает, что они привязаны очень туго — она не сможет освободиться, даже если захочет. Она полностью в его подчинении — в безоговорочном повиновении у этого мужчины. Мужчины, старше и опытней нее на два десятка лет. На чуть меньше, чем тебе самой, Марго. От одной этой мысли ее внутренние мышцы резко сжимаются в приятнейшем спазме, вызывая поток горячей влаги между ее ног. Робби, а ты извращенка. Кто бы мог подумать? — А если не попрошу? Лето тихо усмехается, и даже этот его выдох заставляет Марго снова сжать бедра. Как ему удается быть таким спокойным, сдержанным, но в то же время таким властным и сильным, что Робби ощущает себя маленькой, неопытной австралийской девочкой? Маленькой, неопытной, грязной австралийской девочкой, промачивающей насквозь свое белье. — Ну, если не попросишь… Останешься без десерта. Господи, где он этому научился? Марго не хочет этого знать — где и с кем он этому всему научился. Сейчас она лишь безгранично благодарна этим личностям, давшим ему этот ценный опыт: без этого Джаред Лето не был бы сейчас, с ней, здесь, и именно таким. Джаред проводит руками по ее ребрам и бокам — пока невинно. Его руки уверенные и целенаправленные. Марго не знает, что он задумал — ее сравнительно ограниченный сексуальный опыт позволяет ей сделать лишь кое-какие предположения. Робби волнуется, слышит, как колотится ее сердце, но дикое возбуждение, накапливающееся между ее ног, затмевает все остальные эмоции. Того, что происходит дальше, Марго совершенно не ожидает: внезапно перед глазами становится темно — Джаред завязывает ей глаза мягким темным платком. О господи. О господи, о господи. Ее дыхание моментально ускоряется. Дыши, Марго, дыши. Ограниченная подвижность и нулевая видимость начинают по-настоящему ее пугать. Марго дышит все чаще, поверхностно — это все ново и непривычно. Ты ведь с ним, дурочка. Джаред никогда, никогда не причинит тебе боли или вреда. Робби слышит свои частые нервные выдохи и пытается взять себя в руки, облизывая внезапно пересохшие губы. — Д-Джаред? Вместо ответа Марго внезапно ощущает его пальцы, сминающие ее живот, подкрадывающиеся к ее груди, а затем к соскам. Джаред сразу же сжимает их, немного сильнее, чем-то было бы комфортно — но эта незначительная боль неожиданно оказывается очень желанной, и между ног у нее будто сводит судорога. Марго чуть ли не вскрикивает от волны физического удовольствия и втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. — Боже мой… Незнание дальнейших действий Джареда возбуждает ее. Это совершенно неожиданно дико возбуждает ее. В ее ушах будто стучат сотни маленьких молоточков. Робби смутно начинает понимать, из-за чего весь сыр-бор, с этим… с этим, господи прости, БДСМ. И снова краснеет, произнеся эту аббревиатуру в своей голове. Не верится, ей просто не верится, что это сейчас происходит с ней. БДСМ. Джаред Лето. Марго, стесняться будешь потом. Позже. Завтра. Когда-нибудь потом. — Скажи мне, Марго, как часто ты касалась себя, пока я был в Японии? Робби открывает рот от удивления и чувствует его пальцы на своих боках: они подхватывают ее трусики и тянут ткань вниз. Господи, он хочет, чтобы при этом она еще мысли формировала? Марго громко сглатывает. — Я… я… Робби беспомощно моргает под темным платком и чувствует, как кружевная ткань медленно сползает с ее бедер. Она инстинктивно приподнимается и, оставшись обнаженной, сгибает ноги и стискивает колени. Его теплые руки проходятся медленными дорожками от ее щиколоток до коленей и ползут выше. — Каждый день? Ее дыхание совсем сбивается — Робби отчаянно сжимает ноги. Крепкие пальцы внезапно впиваются в ее колени и широко их разводят. О боже… — Отвечай, Марго. — Я… д-да… каждый… к-каждый день… Марго, каждый день? Серьезно? Когда ты стала такой развратной? Напряжение в ее теле невыносимое. Марго забывает о своем стыде, о смущении — обо всем. Его руки так близко, пальцы танцуют по ее внутреннему бедру, щекочут нежную кожу, вызывая там стаи мурашек. Сейчас во вселенной для нее существует только это — только его голос, только его руки и только то место в ее теле, изнывающее по его рукам. — Скажи… Ты была такой же мокрой, думая обо мне? Ты кончала, думая обо мне, Марго? Вопросы застают ее врасплох, и Робби ощущает, что ее лицо горит. Ведь это тот самый родной низкий голос, спрашивающий у нее с утра, как ее дела, как погода в Штатах, как мама в Австралии. Тот самый голос, повествующий ей, как дела у его мамы Констанс, у Шеннона, как идут съемки. Голос, рассказывающий ей глупые, несмешные детские шутки. Голос, фантастически исполняющий те (ее любимые) его песни. Голос, регулярно говорящий ей, как он по ней скучает. И это тот самый голос, сейчас спрашивающий у нее, кончала ли она, думая о нем? Марго не в силах контролировать смущение — никто никогда не делал этого с ней, не говорил с ней так грязно, так развратно. Робби кусает губы. — Джаред… пожалуйста… Шершавый палец проходится по ее пылающей щеке. — Моя девочка… Не стыдись. Скажи это. Марго делает несколько глубоких вдохов. Скажи это, Марго. Ты ведь… Ты ведь действительно это делала. Она еще раз громко сглатывает и, запинаясь, признается. — Д-да, Джаред… Я… Я кончала, думая о тебе. — Твою мать, детка… Робби слышит его судорожный вдох сквозь зубы, и уголки ее губ немного тянутся вверх. Она связана и ослеплена, но кое-какой контроль над ним у нее еще остался. Однако улыбка моментально улетучивается с ее губ, когда на своей коленке она ощущает его влажный, теплый рот. У нее перехватывает дыхание — Робби просто не дышит. Джаред проходится мокрой дорожкой по ее внутреннему бедру, сжимая в руках ягодицы, спускается вниз, и… Господи, неужели он… Марго начинает заметно дрожать. Сведи ноги, бесстыжая. — Джаред… Ее колени практически прижимаются к кровати под давлением сильных рук. Когда Робби уже готова насильно свести ноги, она внезапно больше не ощущает его губ на себе. Его руки тоже исчезают. Она просто лежит здесь — связанная, подчиненная, беспомощная, слепая, с разведенными ногами и до одури возбужденная. Робби с трудом контролирует дыхание. Она ощущает влагу под своими бедрами. Господи, какой стыд… Она просто истекает. А Джаред еще даже толком и не прикасался к ней. — Джаред? … Робби ощущает длинные пальцы, внезапно вторгающиеся в ее скользкое отверстие, и она стонет — стонет пошло и протяжно, поднимая бедра и разводя ноги еще шире. Куда еще шире, Марго? Но это так хорошо, так чертовски хорошо, быть наконец-то заполненной ним, хоть даже и только его пальцами. Она так изголодалась по его телу за эти два долгих чертовых месяца. Джаред облизывает ее шею и шепчет ей на ухо, медленно извлекая и снова погружая свои пальцы. — Ты проникала в себя вот так? Своими маленькими пальцами? Марго сжимается и развратно стонет, тяжело дышит, задыхается, а ее внутренние мышцы словно нарочно реагируют на его грязные слова, но ей уже даже не стыдно. — Да… да… — Ты ласкала свой клитор? — Господи… да… — Ты представляла мои пальцы здесь, в своей влажной… — Джаред! Нет, ей все-таки стыдно: ее щеки неумолимо багровеют. Что весьма и весьма парадоксально, с его пальцами внутри ее влажной… Господи, Робби, уймись. Поцелуи с ее шеи перемещаются на ключицы. Джаред несколько раз покусывает ее соски, продолжая неспешные движения пальцами. — Ты представляла мой рот здесь, на своих сосках? — Да, Джаред… представляла… Робби слепо моргает в темноту. Каждое его движение неожиданное, непредсказуемое. Он спускается все ниже, по ее животу, целует пупок, проходится языком вниз и облизывает ее кожу почти над лобком. Марго уже смутно подозревает, что будет дальше, и ее сердце бешено стучится о грудную клетку, а пальцы нервно впиваются в жесткую кожу, сковывающую ее запястья. Ей делали раньше… это. Вернее, попытки этого — тогда это не вызвало у нее ничего, кроме зажатости, ее смущенного взгляда в потолок и нервно искусанных губ. Марго тогда, сгорая от смущения, попросила остановиться — просто ей такое, наверное, не нравится. Просто этот вид ласк, наверное, не для нее — не все же получают от этого кайф. Глупая, глупая Робби. Сейчас она хочет этого больше всего на свете. Ей волнительно и немного страшно, и когда его язык наконец-то проходится длинной дорожкой снизу вверх по ее складкам, а его пальцы все еще остаются внутри, Марго жалобно вскрикивает от резкого удовольствия, граничащего с болью, шепчет его имя и внезапно хочет сжать в пальцах его волосы, его мягкие и пахучие волосы, поэтому отчаянно дергает связанными руками. Джаред громко чмокает, словно нарочно. — М-м… Робби. Не знал, что ты такая развратная. Тебя… возбуждают грязные разговоры? Его твердый язык нарезает медленные круги вокруг ее клитора. Господи, это свои пошлые стоны она слышит? Марго, возьми себя в руки. Робби закусывает губы и тихо мычит, судорожно выдыхая через нос. — Не сдерживай себя, Марго. Я люблю, как ты стонешь. В какой-то миг Марго начинает действительно смущаться, что она так бесстыже мокрая: она чувствует, как влага безудержно вытекает из нее на постель. Она никогда, никогда в жизни не была так возбуждена. Но, похоже, Джаред не против: он лижет ее, словно сладкое мороженое, раздвигает языком и покусывает ее влажные складки, снова и снова погружая в нее пальцы, мучительно теребит кончиком языка клитор, сам тихо постанывая от удовольствия. Ей хочется спрятаться от стыда, свернуться в маленький клубок, но одновременно хочется просить его никогда не останавливаться. Внезапно пытка прекращается, и Марго ощущает, что ее бедра приподнимаются, а затем опускаются на что-то мягкое. Похоже, на подушку. Лето сводит ее колени вместе и прижимает их к ее груди и… О господи… Робби на секунду представляет, какой вид имеет — связанная, мокрая и с приподнятым на подушке задом, полностью раскрытая и беспомощная — и отчаянно краснеет, кусая губы. Как же хорошо, что она ничего не видит — так Марго может притвориться, будто ее здесь нет. Или это и не она вовсе. Внезапный шлепок по ее ягодице заставляет ее вздрогнуть и отзывается мощным импульсом где-то в самой глубине ее живота. Она ощущает новый поток горячей влаги, стекающий между ее ягодиц. Еще один шлепок, и Марго слышит протяжный стон. От себя, господи, она слышит эти развратные звуки от себя. Робби смущенно ерзает задом по подушке, ее мысли путаются: никогда, она никогда не догадывалась, что это может так ее возбудить. Это ведь… это так грязно. Это больно. Это мазохизм какой-то. — Я так скучал по тебе, Марго, так скучал… А ты? А что делала ты? Ты играла с собой, без моего ведома. Снова звонкий шлепок, и довольно болезненный. На ее запястьях точно останутся синяки: Робби судорожно подергивает кистями рук. Джаред сминает ладонью ее складки и снова впечатывает в ее ягодицу свою уже влажную ладонь. — Тебе нравится, Марго? Тебе нравится быть наказанной? Почему, почему его голос такой? Такой волнующий, такой спокойный, такой возбуждающий? Марго сходит с ума, а вся область между ее ног сжимается до боли. — Отвечай, Марго. Тебе нравится? — Да… Да, мне нравится. Ужас. Ужас, Робби. Просто ужас. — Держи ноги здесь. Робби с трудом понимает приказ и пытается удержать колени у груди. Через секунду она снова ощущает его язык, лижущий ее твердый клитор. Но когда он немного раздвигает ее ягодицы и проходится наглым языком прямо там, между ними, Марго вскрикивает от неожиданности и стыда и судорожно пытается опустить ноги. Лето оказывается сильнее и быстрее, и ее колени снова крепко прижаты к груди, а его язык возвращается к начатому. Смущение бесконтрольно овладевает ею, и Марго пытается вырваться. Вот такого она действительно не ожидала. — Джаред… О, боже, не надо… там… Не надо… Прошу… Но Лето будто не слышит ее. Он продолжает водить влажным языком вокруг ее маленького отверстия между ягодиц — аккуратно, едва касаясь кончиком. Через несколько секунд безуспешных просьб и попыток отстраниться Марго беспомощно расслабляется и отдается ощущениям. Вскоре она чувствует, что почти готова расплакаться: ведь это удовольствие ни с чем несравнимо. Ее нервные окончания будто посылают электрические разряды в низ ее живота, внутренние мышцы сжимаются в частых спазмах, стискивая его пальцы внутри, а теплое блаженство разливается по всему ее телу, достигая кончиков пальцев — даже кончиков волос. Робби не сдерживает громких выдохов. Ей внезапно хочется плакать от фантастических ощущений, от того, что именно Джаред делает это с ней — никто никогда так не любил ее тело, как он, никогда не хотел облизать каждый ее сантиметр, каждый укромный уголок. Марго хочет обнять его, хочет увидеть его любимое лицо — такое мужественное, но одновременно такое милое и мальчишеское, совсем молодое для его сорока пяти. Но больше всего сейчас она хочет его в себе — хочет быть растянутой ним и заполненной ним без остатка. Марго особо не раздумывает и прямо сообщает ему об этом. Стесняться будешь завтра. — Я… хочу тебя…. Хочу тебя, Джаред, сейчас. — Что именно ты хочешь? О господи, что она хочет? Что она хочет? Говори, Марго. — Я хочу тебя… внутри. Джаред погружает в ее истекающее отверстие два пальца. — А я внутри. Вот засранец. — Нет… Нет, Джаред, тебя. Хочу тебя внутри. — Хм… Меня? А поточнее? Боже, это невыносимо. Он хочет, чтобы она это сказала? Марго приоткрывает рот, пытаясь сформулировать слова, но издает лишь жалобные стоны. Ей внезапно становится очень неловко. Он говорит эти слова с такой легкостью, а она… Она просто не может. Снова это чертово смущение, совершенно не вовремя. Почему она не может просто сказать это? Как женщины в тех видео? Она же взрослая девочка. — Твой… твой… — Мой? Марго сжимает пальцами ремень, жмурится, хоть ее глаз Джаред и не видит, и выпаливает. — Твой… Твой ч-член. Хочу твой член внутри. Докатилась, Робби. На большой экран лезешь? Вот в каких фильмах тебе нужно сниматься. Ее лицо пылает. — Где ты его хочешь? Твою мать, Лето. Марго отчаянно вскрикивает, приподнимая бедра. — Здесь. Здесь хочу. Робби ощущает его скользкий палец, аккуратно касающийся ее заднего отверстия. Марго снова инстинктивно сжимается — это все еще дико для нее. Непривычно и немного стыдно. — Н-нет… — А где? Господи, как он сам это выдерживает? Марго чувствует, как от физического желания у нее немеют ноги, скашиваются глаза, а голова становится совершенно невесомой. Он просит ее сказать это. Но… Проблема в том, что она просто не знает, как это сказать. Робби судорожно перебирает в затуманенной голове возможные названия для того места, где она его хочет, но ни одно из них она не в силах произнести из-за одолевающего ее стыда и неловкости, поэтому лишь невнятно бормочет. — В… в м-моей… Джаред словно ощущает ее смущение. Он гладит ее по волосам и подсказывает ей несколько вариантов, от которых ее лицо и шею обдает постыдным жаром. Понимая, что без ее просьбы ничего не будет, Марго выбирает слово — самое нейтральное, самое неоднозначное — и, стиснув зубы, говорит это. Она, черт возьми, говорит это. Просто произносит, что хочет «его» в «ее». От стыда Марго хочет залезть под кровать. Спрятаться и убежать. Робби, и этими губами ты будешь целовать маму? — Вот это моя девочка. Внезапно темнота рассеивается, и Марго, привыкнув к свету, наконец-то видит его лицо. Видит эти милые губки, которые он нелепо кривит, корча глупые рожицы на сэлфи, этот аккуратный вздернутый нос, эту копну темных волос и эти потемневшие от желания пронзительные глаза. Робби снова ощущает ком в горле, однако напрочь о нем забывает, когда чувствует внезапное вторжение того, что она просила, именно туда, куда она просила. У нее внутри так мокро, что Джаред без труда входит сразу же целиком и полностью, растягивая ее и заполняя без остатка. Марго хочет гладить его плечи, руки, волосы. — Развяжи меня… Пожалуйста… Несколько движений, и ее руки свободны. Его толчки сразу становятся быстрыми и жесткими — им некогда разгоняться, они оба на пределе. Марго судорожно цепляется за его плечи, словно вот-вот утонет. И она действительно тонет: удовольствие поглощает все ее тело, все ее сознание, концентрируясь в том горячем месте между ее ног, где они сливаются воедино. Ей требуется буквально несколько глубоких, резких толчков, чтобы кончить — кончить с такой силой, какой ее напряженное до предела тело еще не знало. Робби совершенно себя не контролирует — и ей плевать. Она слышит свои хриплые вскрики и чувствует свои интенсивные конвульсии, а в следующий миг теплые струи заполняют ее внутри, где-то очень глубоко. И ей внезапно становится так эйфорически хорошо, просто тепло и очень хорошо. Будто она парит где-то высоко в небе, будто она совсем невесома. Марго ощущает приступ чего-то — чего-то, сдавливающего ее грудь. — Я… люблю тебя. Липкий торс Джареда вжимает ее в кровать, но этот вес очень желанный. Лето трется лицом о ее вспотевшую шею и что-то невнятно бубнит. — Что? Приподняв голову, Джаред повторяет. — Я… тоже… люблю тебя. Марго громко сглатывает. Сейчас он, кажется, впервые сказал ей это, вот так прямо. Робби знает о его чувствах, но его ответ был всегда чем-то вроде «я тоже», или «ты сама знаешь». Словно ему тяжело было произнести слова. Джаред перекатывается на спину. А в Марго просыпается маленький светловолосый садист. — Любишь? После того, как привязал и практически насиловал меня? Вот такая твоя любовь? Джаред поднимает бровь и произносит своим привычным умиротворенным голосом. — Ты это заслужила, девочка моя. И да… Я… тебя люблю. И вот такая моя любовь. Придется тебе мириться с этим. Они впервые за вечер целуются в губы — странно, но факт. Он целует ее нежно и чувственно, пробуждая в ней новые ощущения. Отстранившись, Марго поглядывает на покрасневшие запястья, вспоминает, где был его язык, вспоминает, что Джаред говорил ей и что вынуждал говорить ее, и снова ощущает пожар на лице. Развратная, Робби, какая ты развратная. Марго поворачивается, чтобы взглянуть на лежащую рядом на подушке голову и трет лицо руками. — Тебе не стыдно, мистер Лето? За то, что ты вынуждаешь меня делать? Джаред легонько касается кончика ее носа пальцем, как делают ребенку, а затем переплетает их пальцы. — Хм… А тебе не стыдно? Каждый день себя ласкать, пока я был в Японии и вкалывал, как проклятый? Кстати, хочу посмотреть, как ты это делаешь. Покажешь как-то? — О господи, Джаред! Марго прячет горящее лицо в руках. Какой же он острый на язык! Но как же она любит его острый язык. Робби смущенно мямлит. — Хочешь сказать, что ты не… баловался? — Ха, еще как. Марго, я о тебе по три раза в день думал, с небольшими перекусами. Ну, ничего себе! Вот засранец! А ее за это наказал. Внезапно Марго осеняет идея. Несколько секунд она борется со смущением, храбрится, делает глубокий вдох-выдох и наконец-то тянется рукой через голову Лето, поднимая лежащий на подушке ремень. — Ну, если меня за это наказали… Лето понимает ее раньше, чем она думает. Просто он знает ее лучше, чем она думает. Джаред гладит ее по горячей щеке, пробегается похотливым взглядом по ее телу и поднимает руки над головой. Под его пронзительным небесно-голубым взглядом Марго чувствует себя голой, и не только физически — она перед ним как на ладони. — Покажи, мне Марго… Покажи, на что ты способна. Робби нервно сглатывает и смущенно теребит ремень в пальцах. А на что она способна? Она ведь даже не знает толком, что делать. Она надеется, что ее инстинкты ей подскажут. От внезапной идеи смущение снова накрывает ее волной: но, возможно, она знает что делать, хотя бы для начала. Возможно, она и правда покажет ему, на что способна. Точно. Она покажет ему... как она это делала. Ну, тогда, когда скучала по нему в гордом одиночестве. Робби хитро ухмыляется, затягивая ремень на его запястьях и храбрясь: наберись терпения, мистер Лето. Это будет то еще наказание.