pow pow

Чимин возвращается злым и уставшим, забивается в пространство между диваном и журнальным столиком и утыкается взглядом в свой автомат. На Юнги он смотреть даже не старается – просто не хочет. От Чимина тянет улицей, а ещё чем-то тёмным и странно приятным – Юнги чувствует и совсем не может объяснить. Чимин всегда приходит чистым, лишь слегка помятым, у него здоровые мешковатые шмотки и открыты только ладони – кожа на них гладкая-гладкая, глянцево блестящая, стёртая об оружие, о горячее металлическое дуло – всё остальное, даже шея, скрыто под эластичной плотной тканью в любую погоду, и чёрт его знает, что там под этими мешками скрывается. Юнги не думать об этом не может, он привык замечать всё. Чимин вообще аккуратный до жути, у него даже ботинки редко пачкаются, они почти всегда идеально матово чёрные, не запылённые. Его тип смерти – смерть на расстоянии. Чимин не пачкается. Выследить, взять на прицел – Чимин даже без лазера может. На самом деле, несмотря на относительную новизну технологии, лазер – это херня и пережиток бесталанных придурков. Слишком палевно, слишком неудобно, слишком непрофессионально. Чимин клёвый снайпер, его бы в спецназ за один такой выстрел, какой только он может, взяли. Юнги знает, что Чимин и в контактном бою неплох, но сам никогда не видел, им не случалось выбираться вместе. Юнги вообще редко вылезает из этой норы (нихуёво так отделанной, благодаря Намджуну, но всё-таки норы), потому что при каждом слишком резком движении всё ещё может потерять свои кишки. Прошло уже лет пять. Или меньше. Юнги не особо следит за датами, они и нужны-то им только для выполнения заказов. Юнги заполз в армию, как червяк в только что упавшее яблоко, юркнул туда, протолкнулся в упругое, свежее и прижился. В спецназ их с Хосоком перевели вместе: они были подвижными, весёлыми и живыми. И умными для малолеток, которые свалили в такую структуру. В особое подразделение только таких и брали: сломленных, но лишь частично, никому не нужных, сдохнут – никто особо не хватится, но довольно неплохих в исполнении приказов. Юнги был неглупым, но потерянным, растерянным, надломленным – не мог сам решить, что ему надо делать, как и для чего жить. Армия в этом смысле была идеальным пристанищем, потому что там надо думать только о том, о чём прикажут. Юнги приказы раньше нравились. Юнги крутится в скрипучем кресле несколько минут, специально раздражает и хочет вызвать какую-нибудь реакцию, но Чимин просто вытаскивает магазин, следом за ним шомпол и пенал из рукоятки – всё это отдаётся по комнате приятным металлическим звоном, а ещё шорох тяжёлых подошв чиминовых ботинок по ковру и вообще звуки его обиженной возни успокаивающе лезут в уши Юнги, расслабляют. Чимин молча разбирает автомат, в беспорядке скидывая детали рядом с бедром, берёт с журнального столика ворох салфеток и что-то ещё, что никогда не убирают с этого стола, потому что у Чимина страсть к дебильным местам для чистки оружия, и начинает чистить его. Чёлка Чимина блестит в полумраке комнаты, лицо покрывается треугольными тенями из-за тусклого света, а ещё он сопит. Очаровательно. Юнги хочет отвернуться к мониторам, потому что дел, несмотря на возвращение Чимина, невпроворот, но всё-таки не выдерживает: - Эй, ты обиделся? Чимин на него даже взгляда не поднимает. Металлические детали в его пальцах позвякивают друг о друга и густо, тяжело пахнут. Юнги нравится его компания, Чимин тихий и ненавязчивый, но странный просто пиздец. Он к ним самым последним присоединился: Намджун втащил в эту грёбаную комнату грязный трясущийся комок, швырнул на диван и сказал сидеть тихо. Чимин смотрел, как сейчас, куда-то в глубь себя (на свои коленки) и жевал собственную губу. Честно, не кусал даже, а по-настоящему жевал – мусолил её между зубов, посасывал и облизывал. Юнги ему ничего тогда так и не осмелился сказать, потому что Чимин выглядел таким выпотрошенным, таким несчастным и потерянным, будто ни одно слово в мире не могло его успокоить. Юнги хватило только на то, чтобы подойти и сунуть Чимину надкушенный батончик вишнёвых мюслей. - Мне не нравится сладкое. - Ага, мне тоже. Чимин взял. А потом вдруг оказалось, что он вообще на всю голову ебанутый. До этого у них вроде как все были стабильно и одинаково ебанутыми, а потом появился Чимин и начались эти его припадки, когда всё вокруг летает, началось звенящее об пол тяжёлое оружие и внезапные спуски курка. Чимин говорит редко, только смотрит – наблюдает – и слушает. Он сидит всегда поодаль от остальных и выглядит при этом так, будто не считает себя достойным находиться рядом. Но зато смеётся он часто – даже с несмешных шуток – или просто улыбается своими этими… губами, смотрит с неподдельным интересом и откликом, сразу видно, что действительно смешно, действительно нравится, так что хочется рассмешить, сделать что-нибудь бредовое, только, пожалуйста, сделай своими губами так ещё раз. - Ну чего ты дуешься? Юнги подходит и протягивает руку к щеке Чимина, хочет потрепать, хочет подарить какую-то внезапную братскую ласку (это всё совсем не так, как с Хосоком) – но в его ладонь вдруг упирается резной кончик шомпола, а Чимин поднимает взгляд. Он похож на щенка, которого пнули под зад и отправили в будку, потому что он уже слишком большой, чтобы бегать по дому – взгляд такой, будто реально предали. Юнги закатывает глаза. Боже, какой же он ещё ребёнок. Сколько ему вообще лет? Девятнадцать? Двадцать? Юнги впервые становится интересно, что же с этим человеком произошло. Он присаживается рядом с Чимином на корточки и тычет персиковыми мюслями ему прямо в губы – батончик пахнет сильно и сладко, он весь неровный, залитый дешёвой белой глазурью. Фантик тускло блестит в свете комнаты. - Я вишнёвые люблю. Голос у Чимина – упаси господи. Он не отстраняется, говорит прямо так, елозя губами по батончику, и тот едва шевелится под его губами. Движение это передаётся в пальцы Юнги, проходит через них и опускается куда-то в солнечное сплетение, там всё скручивается и тянется, и раздалбливает слегка рёбра - странно настолько, что хочется отшатнуться и больше не подходить. Юнги выдавливает из себя полузадушенное: - Ага, я тоже. И Чимин поднимает глаза. Взгляд у него… Юнги пихает мюсли ему в рот – только заткнись, пожалуйста, – с нажимом, чтобы Чимин разомкнул челюсти, и сваливает обратно к своим мониторам. К чёрту этого конченного, непонятного абсолютно Чимина, к чёрту его реакции и его всего. Он странный до жопы, а у Юнги дел невпроворот. Юнги садится за стол, впихивает резко наушник в одно ухо и прилипает к микрофону – у него тут ещё два конкретных придурка, которым всегда что-то надо. Уютный ебанутый Чимин звенит на заднем плане тонким шомполом, проталкивая его в дуло.