pow pow

Чонгук такой молчаливый и серьёзный, что Тэхён почти никогда не чувствует себя хёном рядом с ним. На самом деле, это именно то, что ему нужно, Тэхён очень рад, что они с Чонгуком работают в паре. Их работа – не то же самое, что делить один стол в каком-нибудь офисе на двоих или что-то в этом роде, нет. Их работа – это целая жизнь на двоих, они напарники, и это кое-что гораздо большее, чем может показаться на первый взгляд. Жизнь Тэхёна заключена в Чонгуке, и в этом столько всего важного, оно заполняет всё пространство их отношений, спутывает. Тэхён любит путаницу, работу любит тоже, она для него и не работа-то вовсе, а вся жизнь. То, что определяет существование Ким Тэхёна. Тэхён любит прятаться, любит выслеживать и сливаться с окружающим миром, любит тяжесть металла, распиханного под одеждой тут и там, любит свист пуль и тот самый тяжёлый звонкий звук, когда они достигают цели. Тэхёну это всё близко и дорого, а Чонгук – ближе и дороже всех. Он сидит сейчас напротив Тэхёна и давится четвёртой пачкой рамёна. Такой глупый и смешной, с огромными надутыми щеками и слезящимися от жара глазами. В лицо Чонгуку бьёт пар, он прикрывает периодически глаза и шипит, запихивая горячую лапшу в рот. Тэхён подпирает подбородок ладонью, смотрит чуть сверху на сгорбившегося в неудобной позе Чонгука и не может не улыбаться (он вообще часто улыбается, но с Чонгуком всё не так). - Обжора. Его хочется дразнить, хочется либо говорить с ним до бесконечности, либо всю эту бесконечность молчать. Они с Чонгуком разные и одинаковые одновременно – и эта их синхронность, наверняка утрированная в голове Тэхёна, в реальной жизни всё равно не по-настоящему высокая. - Ты говорил, твоя бабуля любит, когда ты хорошо кушаешь, - он пихает незаваренную пачку к рукам Тэхёна, - так что замолчи и пожри. Вообще-то Тэхён не может есть, когда на взводе. За дверьми машины их ждёт спрятавшийся от своих грехов и долгов старикан, полный дом таких же, как они сами, наёмников, и всё это обещает быть очень шумным и очень весёлым. Тэхён дождаться не может. У них есть ещё минут сорок или около того, если не будет задержек, и Тэхён едва ли удерживает свой зад на месте. А Чонгук жрёт. Как последний раз в жизни жрёт. В салоне пряно и остро пахнет смесями приправ из съеденных Чонгуком пачек – они были разного вкуса – и, скорее всего, не будь Тэхён так взбудоражен, он бы съел вот этот огромный комок лапши прямо с палочек Чонгука, тот даже сделать бы ничего не успел. - Ну? – Чонгук отрывает взгляд от пачки, зажатой между колен, и переводит на Тэхёна. Вздёргивает бровь. Чонгук такой весь… вау. Не случись с ним то, что случилось, сложись его жизнь хотя бы чуточку по-другому, наверное, он был бы какой-нибудь звездой. Хотя бы школы, хотя бы университета – а, может быть, и всей Кореи. У Чонгука руки – да и всё остальное – золотые, он может, Тэхён в этом уверен на все сто, абсолютно всё, и думалка работает, что надо. А ещё он выносливый и не особо привередливый, не считая заскоков с запахами. Вот сейчас, например, сидит, согнув ноги между передним и задним сидениями, сжимает коленками четвёртую пачку дурацкого дешёвого рамёна и жрёт, сгорбившись. Тэхён бы его в ресторан сводил, если бы мог. Он совсем не чувствует себя хёном рядом с Чонгуком, но заботиться о нём хочется безосновательно и на каком-то почти инстинктивном уровне. «Мой Чонгукки», - вот что о нём думает Тэхён. Он треплет густую чёлку Чонгука, наполовину открывающую лоб, тыкает в него – он чуть влажный от поднимающегося пара – пальцем, гладит и отворачивается к окну. Хочется уже поскорее выпрыгнуть отсюда, и чтобы сразу – пули, шум, кровь. - Он скоро будет, хён. Тэхён мычит в ответ и почему-то вспоминает, как впервые Чонгука увидел. Худющего, грязного и побитого Чонгука, который цеплялся за плотное шерстяное пальто Джина и смотрел из-под нахмуренных бровей. Джин сказал ему: «Знакомься», - а Чонгук выдал «не хочу» и уткнулся лбом в его плечо. Картинка в сознании у Тэхёна яркая и свежая, как только что распечатанная глянцевая фотография, и само по себе воспоминание такое, будто каждый раз думая о нём, он переживает этот момент заново – Тэхён даже чувствует густой застоявшийся запах кофе, который у Юнги стоит на всех горизонтальных поверхностях, тонкий лёгкий парфюм Джина, и запах Чонгука чувствует тоже – унижение, боль, кровь и молоко. А теперь Чонгук едва ли не больше Джина, у него у самого широченные плечи и вряд ли он вообще ещё раз когда-нибудь кому-то уткнётся лбом в плечо – разве что привалится, взмокший и уставший, к боку Тэхёна и, возможно, уснёт. В отражении на стекле Тэхён видит лицо Чонгука – тот на него пялится, и кажется, будто бы очень-очень долго, а потом одними губами произносит «пришёл», знает, блин, что Тэхён его видит. Хосок размашисто открывает переднюю дверь, садится на пустующее место водителя и сразу просовывает своё улыбающееся лицо между серых, обтянутых чехлами спинок сидений. Возможно, ему стоило бы сказать «эй, мы тут вроде как прячемся», но вряд ли кому-то из них вообще есть до этого дело. - Фу, Чонгук, снова рамён? - Он слопал четыре пачки! - Вообще-то пять, - Тэхён поворачивает голову в его сторону и цокает. – Что? Ты же отказался. - Я не отказался, придурок, когда я тебе такое говорил? - Но ты его не взял. - Но я не отказывался. - Но ты его не взял. - И не отказался! - И не взял! Хосок вклинивается с дурацкой улыбкой и серьёзным голосом – к такому, если честно, даже Тэхёну сложно привыкнуть. Хосок очень сложный, его не поймёшь ни с первого, ни с десятого, ни с сотого раза. - Ладно-ладно, окей, собирайтесь. Пора. Тэхён замирает с открытым ртом, обрывая себя на полуслове. Чонгук ухмыляется, хватая автомат, стоящий около его бедра, и Тэхён не задумываясь отзеркаливает его ухмылку. Ему всё это нравится жутко: улыбающееся лицо Хосока, скрывающееся под балаклавой, его тонкие запястья, обшаривающие одежду и пересчитывающие оружие, задорная ухмылка Чонгука и его вмиг напрягающееся тело, в любой момент готовое, казалось бы, к чему угодно. Чонгук кидается внутрь первым, тихий и быстрый, а ещё надёжный просто жутко – Тэхён и Хосок считают до трёх, и как только раздаётся первая очередь из автомата Чонгука, заходят в дом. Тэхён осматривает бегло большой светлый холл с классической чёрно-белой плиткой на полу, с большой, увешанной драгоценными камешками люстрой – классика мерзких ссыкливых воров – и, сам того не замечая, считает тех, кого надо убить. Делит на два, потому что они с Чонгуком так привыкли, а того, кто прячется сейчас в своём кабинете за огромными бугаями в бронежилетах, оставляет Хосоку. Шумиха – это по их с Чонгуком части, а Хосок действует не так. Он будто бы взрослее на двадцать лет и, несмотря на все эти его улыбочки, глупые штуки и смешные повизгивания, он другой совсем. Но от этого не менее классный. Тэхён достаёт пистолеты из-за пояса – по одному в каждой руке – они ложатся в его ладони правильной, извращённо родной тяжестью, холодят даже сквозь перчатки – и считает от конца к началу, от восьми до одного. Тэхён всегда работает быстро, он не любит долгие игры – он быстро загорается и быстро перегорает. Секунду назад они все были такими интересными, а сейчас они всего лишь куски мяса, свежего и пачкающего наверняка баснословно дорогую плитку своими выделениями. …один. Когда Тэхён спускается обратно, в доме уже тихо – он не знает, закончил Хосок или нет, тот всегда работает почти бесшумно, но Чонгук уже точно всё. Тэхён медленно волочит ноги, переступая через одну ступеньку, гладит большим пальцем курок по привычке и думает о том, что Чонгук сожрал его, сука, рамён. Кушать, кстати, хочется очень. - Блять, Тэхён… Ну, не сказать, что он не был к этому готов. Чонгук охуенно неаккуратный и невнимательный, особенно если увлекается. «Блять, Тэхён» - блять, Чонгук, вот что обо всём этом думает сам Тэхён. Чонгук упирается руками в высокую каменную подставку для вазона и дышит тяжело. Его чёлка сбилась, взмокла, лоб взмок тоже, а ещё он зажимает ладонью бок – сильно так зажимает, со знанием дела, и не смотрит ни на что, кроме Тэхёна. - Дебил. В машину пошли, - бросает Тэхён, наклоняясь к пушке, подпирающей подставку около ноги Чонгука. Чонгук перекидывает через его плечо руку, приваливается к боку и плетётся следом, бубня что-то типа «да забей, хён, это тупо царапина, ничего такого», но Тэхён же не идиот (как некоторые). Он чувствует, насколько тяжёлое и расслабленное сейчас тело Чонгука, слышит хрипотцу в его голосе и видит испарину на лбу – от царапин так не бывает. В машине всё ещё пусто, значит, Хосок не закончил. Тэхён сгружает Чонгука на заднее сидение, сам пропихивается следом и неожиданно с силой захлопывает дверь. Она глухо стучит в тишине – Чонгук шипит и морщится. Оружие звякает тяжело о пол – Тэхён скидывает и свои пистолеты, и автомат Чонгука – и очень быстро заполняет весь салон своим сильным металлическим запахом. Тэхён чувствует, что от рук Чонгука пахнет точно также, и этот запах кажется ему прекрасным. Интересно, Чонгуку он тоже нравится? У него же заёб с запахами. Сам Чонгук забирается с ногами на сидение, садится вдоль и приваливается макушкой к окну. Он вспотевший и тяжело дышащий, и его бок именно сейчас – когда раж спал и от адреналина остались только обычная опустошённость и утомлённость – начинает очень беспокоить Тэхёна. Он тянет руку к водолазке Чонгука, но тот пихается и не сильно тычет носком берца в бедро. - Отвали. - Ты больной? Дай посмотреть. - Всё нормально, я же сказал, просто увернулся стрёмно. - Ничего не нормально, у тебя жар, не затирай мне про царапину. Раздражаешь, - Тэхён цыкает и отпихивает упирающуюся в плечо руку Чонгука, раздвигает резко его ноги, садясь между ними. Он вытаскивает водолазку из-под ремня, задирает её и – бля, там реально царапина. Правда, не такая, о которой говорил Чонгук. Тэхён смотрит на раскуроченные куски мяса по краям, на глубокий порез и надорванные мышцы. Кровь по краям уже запеклась, но в середине всё красное и свежее, и всё ещё кровоточит. Тэхён злится на дебильного, думающего не тем местом Чонгука, но ещё больше злится на себя – слишком увлёкся, слишком давно не было таких вылазок, слишком хотелось. Не надо было уходить. Они с Чонгуком вообще редко расстаются, даже в повседневной жизни, а на заданиях вообще не отходят друг от друга без особой необходимости. Всегда прикрывают. Тэхёну умирать не хочется, он любит свою жизнь, именно такая, какая она есть сейчас, она ему очень-очень нравится. И Чонгук в этой жизни ему тоже очень нравится, такой поразительно правильно в неё вписывающийся, дополняющий, поэтому терять его Тэхён совсем не готов. Тэхён чувствует на себе взгляд Чонгука, внимательный такой, цепкий – а сам вдруг цепляется к чёрной жёсткой линии, выглядывающей из-под водолазки. Чонгук следит за его движениями настороженно, будто в любой момент готов кинуться, вломить по морде, выкинуть из тачки и уехать. - Насмотрелся? Отпусти. Тэхён небрежно подмечает боковым зрением, как Чонгук дёргается и отводит взгляд, задирая влажную от крови водолазку ещё выше. Он чувствует, как она пачкает его матерчатые перчатки без пальцев, но на это совсем плевать. Чонгук с Тэхёном обычно работают не очень чисто, поэтому стирки от них после каждого задания дохрена. Чонгук замирает, напряжённый и готовый к чему-то – и Тэхёна эта реакция очень заинтересовывает. Чонгук же обычно такой невозмутимый, или такой мудак, или такой забавный милый придурок, но напряжённый в таком смысле – нет, никогда. Любопытство длинными тонкими когтями водит по спине Тэхёна, пуская крупные мурашки, трущиеся об одежду при каждом вдохе. Тэхён поднимает глаза на Чонгука: тот хмурится и зажимает зубами нижнюю губу, смотрит на Тэхёна блестящими тёмными глазами и, кажется, ждёт. Такой красивый. Тэхён поднимает водолазку до самой груди, не отводя взгляда от глаз Чонгука – он любит эти их длинные зрительные контакты, такие глубокие и многогранные, такие необычные и жутко привычные, обыденные одновременно – его окунает в них, как в огромную пузатую бочку с тёмным компостом – сильно, вязко и по-своему грязно. До дна не достать. Тэхён чувствует холодную кожу берц Чонгука на своих боках, щурится подозрительно от напряжения у него во взгляде, а когда опускает глаза вниз, сердце подскакивает до самой глотки. Тэхён расслабляет пальцы, пялится на бледный бок Чонгука и очень, очень смущается. Боже. Наверху его встречают тёмно-красные в пробивающемся сквозь тонированные стёкла уличном свете щёки Чонгука и его ладони, тянущиеся к лицу. Внизу Тэхёна ждёт чернильно-чёрная, обрамлённая красноватой кожей – совсем свежая, не до конца зажившая – резкая и остроконечная V.