pow pow

Юнги думает об этом несколько дней. Конечно, он понимает, что у него этих дней нет: до начала операции осталось в лучшем случае недели три, а с тем застоем, который образовался в его организме, и с теми особенностями, которыми он наделён теперь, это время – просто пустой звук. Юнги не проходил реабилитацию должным образом, он просто пустил всё на самотёк (он обожает, видимо, так делать), и теперь не уверен, что сможет физически осуществить то, что осталось в его мысленной и мышечной памяти. Чимин редко появляется в общей комнате, и чёрт его знает, где он вообще обитает все эти дни. Скорее всего, мечется между тренировочным залом и собственной комнатой. Юнги пару раз встречает его в коридоре со всё ещё перебинтованной ногой, прихрамывающего, но в целом выглядящего как и всегда. Один раз они пересекаются в кабинете Джина, когда Чимин просит обезболивающее. Джин цокает и даже закатывает глаза, но даёт ему несколько ампул и шприцов. Говорит: - Не переусердствуй. Чимин просит не переживать. Его голос мягкий и тихий, и Юнги впервые в своих мыслях заменяет слово раздражающий на приятный. Он неожиданно думает, что даже если бы Чимин сказал какую-то гадость, этот голос звучал бы так, будто всё будет хорошо. Юнги знает, что хорошо не будет – ни сейчас, ни когда-либо потом – но если этот голос будет продолжать звучать, то совсем плохо не станет тоже. Вот как Юнги его почему-то воспринимает в тот момент, и это так необычно, что заставляет сердце затрепетать на несколько мгновений. Когда Чимин выходит, Юнги просит: - Дай посмотреть мою карту. - Как будто тебе это чем-то поможет. Конечно, Джин недоволен. Он фыркает и хмурится. - Ты же знаешь, что я не хрустальный. - Да, я в курсе, хрусталь не настолько хрупкий, как ты. - Я не могу сидеть здесь вечно, хён, это тупо. Дай мне посмотреть данные, чтобы я мог понять, какие нагрузки смогу потянуть. Джин хмурится, смотря ему в глаза почти бесконечно долго, и Юнги пробует последнее, что может, прежде чем уйти, а потом просто выкрасть эти данные ночью: - Пожалуйста? - Придурок, - Джин выдыхает длинно, с силой отталкиваясь от стола. Колёсики скрипят, и кресло проезжается по полу, когда он встаёт. – Ты же не будешь со мной советоваться? - Не буду, - отвечает Юнги, когда ему под нос прилетает папка. Джин молчит, пока Юнги спешно перелистывает бумаги на углу его стола, и только когда он собирается выходить, запихивая всё обратно и бубня, что подробнее изучит сам, глухо просит: - Приходи ко мне, если будет плохо. - Конечно, - говорит Юнги. Конечно, он не придёт. Чимин зависает в зале. Даже ума большого не надо, чтобы найти его. Почему-то вместо того, чтобы пойти к Хосоку, которому и объяснять ничего не надо, Юнги идёт к Чимину, сам не замечая, что впервые выбирает кого-то другого. Позже этот поступок будет казаться ему до усрачки неожиданным, но сейчас в его ушах, как глухой шум залившейся туда воды, стоит «не переживай, хён», и это всё, о чём Юнги думает. К Чимину его как-то странно тянет, мысли о нём – о его лице и о его чувствах – почему-то не дают покоя, даже если они не досаждают, то всё время маячат где-то рядом, присутствуют почти в каждом побуждении Юнги. Он равнодушно думает, что нужно хотя бы постараться прийти в форму, раз придётся выбраться из логова, и тут же подмечает – Чимин ведь тренируется, он разбирается, его знания и мысли свежее, чем собственные воспоминания почти пятилетней давности. Юнги хочет… он сам не знает, чего хочет. Поговорить с Чимином? Посоветоваться? Потренироваться? Дверь в зал чуть приоткрыта, чтобы не было так душно. Вообще это только на словах зал, на деле – просто комната размером примерно с ту, в которой Юнги сидит за своими мониторами, просто не заставленная барахлом. В углу лежат несколько гантель и на подставке стоит гриф со стопкой блинов на полу. Чуть в стороне висит груша, которую сейчас лупит Чимин. Он стоит в одних шортах, которые наполовину прикрывают его колени и болтаются на бёдрах, тело влажное, в зале жарко, пахнет трудом и потом. Юнги вдыхает запах жадно, потому что отвык от него, и понимает, что скучал. По поту, льющемуся в три ручья и срывающемуся тяжёлыми каплями, по ноющим мышцам и нечаянным мелким травмам. Скучал. Он нелепо стоит в дверях, уставившись на Чимина и позабыв обо всём. Тот колотит грушу, ничего не замечая, его запястья затянуты эластичными бинтами, голени тоже (из-под бинта на правой торчит уголок большого компрессного пластыря). Желваки играют повыше челюстей, а щёки чуть потрясываются в такт ударам – красиво. Это всё очень красиво. Юнги опирается на дверной косяк и стоит, смотря на Чимина: его торс блестит в ярком холодном свете ламп, отблески глянцево отскакивают от кожи, а живот даже с этого ракурса похож на доску – плоский и жёсткий. Чимин колотит грушу руками, ступнёй здоровой и коленом раненой ноги по груше, поджимает с силой пальцы на босых ступнях во время удара, чередует хуки и, в общем-то, использует неплохие связки – Юнги вдруг хочется научить его всему, что он знает сам. Чимин может многое, Юнги не раз в этом убеждался. Похожее было когда-то с Чонгуком, но до рукопашного они не дошли, Юнги тогда было слишком рано, да и сейчас, он понимает, на все сто выложиться не получится. Сможет ли он вообще когда-нибудь вернуться в прежнюю форму? Нет. Нет. Нет. Чимин пинает грушу особенно сильно, так что цепь под потолком звякает, и Юнги попускает. Он переключается. Да, у Хосока больше опыта, а Чонгук тупо агрессивнее, Тэхён – просто ебанутее, но в Чимине есть что-то глубокое и неприятное, интересное, и Юнги хочет взглянуть на темноту за этой дверью. Ему не страшно, если она захлопнется за спиной. Юнги знает, даже вместе с тем плохим, что там скрывается, ему самому плохо не будет. Не потому, что не может быть хуже – это не безысходность – а по какой-то другой причине, которую он пока не может сформулировать, до конца прочувствовать даже не может. Эмоции Юнги похожи на обожжённый язык: всё чувствуется, но вкус ощутить не получается. Чимин оборачивается, когда Юнги совсем погружается в свои мысли, и смотрит вопросительно. Юнги смотрит в ответ, ловит его взгляд, ловит фигуру, повёрнутую в анфас и – вау. Соски. У Чимина пробиты соски. Его нетронутая загаром кожа всё ещё блестит, а вместе с ней на красивых, напряжённых сейчас сосках блестят штанги с небольшими шариками. Юнги сглатывает. Он никак не реагирует, не знает, как именно ему реагировать. Это просто… Он такого не ожидал. Не думал. Не предполагал даже. Вау. Чимин, кажется, чего-то ждёт, хочет чего-то, но всё, о чём Юнги может думать, это его пирсинг. Вообще у Юнги есть некоторые проблемы с зацикливанием, но он старается не обращать на них внимания, не помнит даже, когда они появились, просто в один момент Хосок обронил: «Хён, ты сгрыз ноготь под мясо, смотря в одну точку». Юнги тогда о чём-то задумался. Он может гонять одну мысль туда-сюда, вертеть так и сяк несколько дней, и ему это ничуть не мешает, никогда не мешало. Но сейчас он реально пялится на кофейно-коричневые, с тёмными напряжёнными складочками соски Чимина, и понимает, что тупо не может отвести взгляд. Действительно тупо, очень, очень тупо. Чимин не похож на того, кто пробил бы чёртовы соски. Он подходит к грифу, через который перекинуто полотенце, набрасывает его на плечи, так что края прикрывают грудь, и открывает бутылку с водой. Юнги моргает. Ладно, допустим, он не может обозначить точный типаж тех, кто это делает, но не Чимин же, ей-богу. Зачем? Почему? Юнги интересно настолько, что хочется поднять все сервера в поисках информации о Чимине (это же странно очень, такого не должно быть). - …хён? – тихо выдавливает Чимин, и Юнги простреливает его очаровательностью. Не грубым горячим очарованием, а именно очаровательностью, как у милого маленького ребёнка, который измазал футболку мороженым и смотрит теперь несмело, не зная, чего ожидать – утешения или порицания. Юнги расстёгивает на себе ветровку, приближаясь к нему: - Потренируемся вместе. Чимин удивлённо раскрывает глаза, смотрит заискивающе в ожидании хоть какого-нибудь объяснения, – а потом решительно кивает, закручивая бутылку воды и крепко сжимая кулаки.