pow pow

Тэхён проливает пиво на спину Чонгука, когда они валятся на кровать. Чонгук тяжело дышит, он весь горячий и взволнованный, а движения его жутко потерянные, потому что он сам не знает, чего хочет – Тэхён только смеётся, старательно убеждая самого себя, что не испытывает от этого всего неловкости, и ставит почти пустую бутылку у низа кровати. Наверняка кто-то из них с утра уронит её, когда будет вставать. - Ты сделал тату, - нежно говорит Чонгук, не поднимая головы от его груди. Тэхён обожает голос Чонгука, он всегда негромкий, если только тот не смеётся, и всегда, насколько бы ни был Чонгук зол или взбудоражен, отдаёт нежностью. Такую красоту жалко тратить на бытовуху, с такими голосами люди должны становиться певцами, потому что такие голоса очаровывают и заставляют верить в то, что они произносят. Такие голоса не принадлежат мальчикам, убивающим людей по ненормированному рабочему графику, без перерывов и выходных. Тэхён поражённо выдыхает, с неожиданной влюблённой тоской смотря на макушку Чонгука: он впервые задумывается, насколько их жизнь безобразна. Чонгук наверняка мог бы спасать тысячи подростков, а может и взрослых, своим голосом, он мог бы быть каким-нибудь эстрадным артистом, а мог бы – звездой церковных хоров с мировым именем… или что-то такое. У него ко многому есть талант, даже если не певцом, даже если забыть про его прекрасный голос, Чонгук мог бы быть кем-то. А вместо этого он – лишь тень нормального человека, палач, мусорщик. - Прости, - выдыхает Тэхён, даже не думая, что его услышат, и только после осознавая посыл этого слова. Может быть, не привяжись он тогда к Чонгуку, тот бы передумал. Ну, пожил бы тут у них, а потом очухался и свалил, увидев, чем они все занимаются. Но вместо этого Тэхён прицепился к нему, как клещ, начал показывать то и это, и Чонгук заинтересовался, как обычно игривые мальчишки интересуются войнушками. А потом Чонгук привык. А сейчас Чонгук убивает по полдесятка человек в месяц, обсуждая при этом, какую курочку они будут есть на ужин. Наверное, Тэхён был несправедлив в своих чувствах к Чонгуку. Ну, он был им просто преступно очарован – маленьким подростком с глупыми, как и всегда в таком возрасте, непропорционально развивающимися чертами лица и огромными тёмными глазами, блестящими, будто свет маяка в центре шторма. - А? – Чонгук потерянно отрывает от его груди голову. – За что? - Ты заслуживаешь больше, чем это, - Тэхён неопределённо обводит рукой комнату и чувствует, как в горле встаёт ком, а к глазам подкатывают слёзы. - Ты вообще о чём? Тэхён видит, как Чонгук хмурится, приподнимаясь на локтях, и больше не знает, что ему ответить. Они не говорили о его прошлом, хотя Чонгук – уж Тэхён его знает – наверняка спрашивал у остальных, но вряд ли они всё ему рассказали. Жизнь Тэхёна была предрешена с самого его детства, практически с пелёнок. У него сорванная психика, проблемы с управлением гневом и редкие вспышки беспамятства. Тэхён немного безумен в самом прямом смысле этого слова. Он не смог бы нести свет и мир ни своим голосом, ни своими поступками, ни самим фактом своего существования. Тэхён – деструкция для общества, и от таких общество предпочитает избавляться. Их даже нельзя винить за это, потому что это простой инстинкт самосохранения. Общество хочет жить. К сожалению, Тэхён тоже всегда хотел жить. Он протягивает руки и обхватывает шею Чонгука, через силу прижимая его, сопротивляющегося и ничего не понимающего, к себе. Сила в его теле не поддаётся всего мгновение, а потом Чонгук просто расслабляется и придавливает его собой. Тэхён зарывается пальцами в его горячий, ещё чуть-чуть – и взмокнет, загривок и начинает негромко говорить: - Когда мне было шесть, родители умерли. Понятия не имею, от чего, я никогда этим не интересовался… - Тэхён замолкает только чтобы услышать, как Чонгук дышит, ему необъяснимо важен этот звук. Дыхание Чонгука – будто фактор существования Тэхёна. - Но у меня были старший брат и сестра, поэтому всё было нормально. Я всегда был, - он снова замолкает, а потом насильно выдавливает из себя, - странным. Тэхён ненавидит это слово, оно не несёт в себе никакой эмоциональной окраски – ни хорошей, ни плохой, и от этого оно такое ужасное. Можно сказать человеку, что он ужасен, а можно признаться в любви, и это всё будет понятно, Тэхён даже слышал подобные слова в своей жизни. Но каждый раз, когда ему говорили, что он странный, Тэхён ничего не понимал и переспрашивал. «Что?». И каждый говорил что-то своё, кто-то – о том, какой он милый со своим чем бы там ни было, кто-то – какой он отвратительный со своим чем бы там ни было, и эти вещи всегда были такими разными, объединяло их только эмоционально нейтральное «странный». Тэхён никогда не хотел быть странным. - Может, из-за своих странностей я так отношусь к смерти родителей, не знаю. Брат уже тогда был способен оформить над нами с сестрой опеку, и он это сделал. Мы жили… Лет пять? Всё было нормально. Почему-то дойдя только до этой части истории, Тэхён хочет прекратить. Он вдруг думает, что в этом нет никакого смысла. Чонгуку же с ним хорошо? Он всегда рядом, и Тэхён уверен, если бы ему не нравилось тусоваться вместе, он бы спокойно нашёл в этом здоровенном здании другое место, здесь точно есть свободные комнаты. Но Чонгук постоянно ошивается рядом, и он никогда не задавал вопросов о прошлом, хотя у них временами бывали моменты откровения. Так стоит ли? Наверное. Тэхёну хочется сделать что-то с их отношениями, и самое ужасное, что он буквально чувствует, как им руководит обычный интерес. Что будет дальше? Тэхён переступает через себя, чтобы это узнать. (ещё он понимает, что это, наверное, важно) Тэхён сдаёт себя Чонгуку с потрохами, и делает это осознаннее, чем большинство более серьёзных поступков в своей жизни. - Но в какой-то момент, наверное, мы достали брата. Его можно понять: он был молод, но ему приходилось растить нас. И он стал расслабляться с алкоголем, а потом немного… ну, знаешь. Бить нас. Руки Чонгука, до этого безвольно лежавшие на кровати, начинают вдруг шевелиться: одна из них подбирается к виску и зарывается в волосы Тэхёна, а другая находит его ладони, всё ещё сцепленные за шеей Чонгука, и ложится сверху. Кожа у Тэхёна на шее покрывается испариной от дыхания Чонгука, а футболка становится горячей-горячей, что почти жжётся. Тэхён зачем-то расставляет ноги, сжимая Чонгука между своих бёдер, и шумно вздыхает. - Я всегда был странным, - говорит он ещё раз, будто бы это оправдывает всё – и то, что он делал раньше, и то, что делает сейчас. Чонгук горячо и сухо целует его в шею, и Тэхён захлёбывается своими словами. - Хён, - скрипит голос, почти раздражая его нагревшуюся кожу. Тэхён чувствует, как крупная пряжка ремня Чонгука упирается в его набухающий член, но собирается с мыслями и поспешно продолжает: - Короче, я его убил, когда мне было пятнадцать. Не знаю. Просто пришёл, а он таскал сестру за волосы, и меня накрыло. Пришёл в себя – а мы разбросаны по трём разным углам. Он с осколками бутылки в животе, она… - Чонгук снова выдыхает в шею и снова целует, но уже по-другому, дольше, а потом скользит губами на миллиметры вверх, и его нижняя губа закатывается, скользя мягкой плотью по коже. Тэхён чувствует, как его грудь дёргается в маленькой конвульсии – и он уверен, что Чонгук чувствует это тоже. - Она… - упрямо договаривает он, - ноет там, а я сам – весь в кровище. Дальше не помню ничего, знаю только, что сестра умерла, а меня забрал Намджуни-хён. И только теперь Чонгук показывает ему своё лицо. Его чёлка свалялась и сбилась в смешной колтун, а кожа вся взмокла, и вместо жара Тэхён чувствует его стыд. Всё-таки Чонгук такой милаш. - Ты лучшее, что случалось в моей жизни, - говорит он, смотря Тэхёну прямо в глаза. О, Тэхён не уверен, что ему можно говорить подобное. - Я странный, - отвечает он, будто это всё объясняет. - Ага, - просто отвечает Чонгук. – Лучшая странность в моей жизни, - он пожимает плечами, а потом отводит взгляд. Тэхён гладит его под челюстью большими пальцами – у него длинные ладони, пальцы длинные тоже, так что они почти касаются друг друга, когда подбираются к кадыку Чонгука. Тэхён чувствует, как он дрожит и двигается туда-сюда, гоняя слюну. - Не извиняйся, - неожиданно продолжает он (его горло под пальцами Тэхёна отдаётся вибрацией). - Ты ни в чём не виноват, - Чонгук чуть поворачивает голову и касается губами лежащего на его щеке указательного пальца. Его губы сухие-сухие, они почти царапаются. - Если честно, мне ничего не нужно, кроме тебя. И во всём этом, - он поводит плечом, имея в виду всё то, что вокруг них есть, - есть смысл, только пока есть ты. Снова посмотрев Тэхёну в глаза, Чонгук как-то неловко заканчивает, с чего начал: - Если честно. Тэхён практически слышит, как в его сердце что-то с глухим чпоком лопается, и с неожиданной радостью понимает, что это последний тормоз. Они с Чонгуком никогда не говорили о чувствах, и всё между ними всегда было двусмысленным. Тэхён думал, что так и должно быть, что их связь прочнее и круче тупой дружбы или тупой любви, но правда в том, что у всего в этой жизни есть название. Правда в том, что разговоры не обесценивают чувства, насколько бы частыми они ни были. Правда в том, что чувства существуют не только для их владельца, но и для того, на кого они направлены, поэтому они должны быть озвучены. - Чонгук, я люблю тебя, - говорит Тэхён, скрещивая свои ноги на чужой пояснице. - По… всякому? – как-то тупо переспрашивает Чонгук, и Тэхён ржёт. Он напрягает своё разомлевшее горячее тело, перекатываясь и садясь на Чонгука сверху, и отвечает ему: - По-всякому. А потом наклоняется низко, прижимаясь грудью к его груди, носом – к носу, добавляет: - Даже так, - и целует Чонгука в губы по-настоящему, больше не клюётся, потому что он не чёртова птица, чтобы бесконечно клевать его кожу своими губами. Чонгук отвечает тут же, горячо, с готовностью и с языком, будто только этого и ждал. Он суёт язык глубоко и щекочет им нёбо, и Тэхён своим языком щекочет его нёбо в ответ, потому что он понятия не имеет, что нужно делать – и это самое странное, что ему вообще приходилось делать. В какой-то момент их зубы трутся друг о друга, и тогда они разрывают поцелуй. - Сними это, - нетерпеливо шепчет Тэхён, хватая край футболки Чонгука. Чем ближе к коже, тем ткань влажнее, плотная и покрытая катышками. Это старый мерч Бигбэнг, Чонгук её просто обожает. Он приподнимается, собираясь стянуть футболку, но в последний момент будто передумывает и хватает Тэхёна рукой поперёк живота, снова переворачивая их. Они шумно заваливаются на другую половину кровати, матрас дёргается, кровать – следом за ним, и Тэхён слышит, как падает отставленная им бутылка. - Так и знал, что она упадёт. - Ага, я тоже, - говорит Чонгук и, прежде чем нырнуть в горловину своей домашней футболки, добавляет, - раздевайся. Его глаза смотрят на Тэхёна, как бездна, и всё, что ему остаётся, – шагнуть ей навстречу.