Пламя

Колокола Нотр-Дама звучали причудливой мелодией, которая разливалась на половину города. Его каменные башни были устремлены вверх к широкому небосводу. Сколько уже лет величественный собор взирает на парижан со своей высоты, сколько жизней повидал, скольких людей повстречал на своём недвижимом пути. Все основные церковные праздники и важные мессы двор проводил здесь, разумеется, если находился в столице. Это было вековой традицией, которая складывалась веками. Обычные же мессы по воскресеньям иногда проводились в придворной церкви Сен-Жермен л'Осеруа, когда принимали решение о том, что слишком сложно будет отправляться в Нотр-Дам. Однако в это зимнее воскресенье, солнечное, но холодное, король пожелал пойти в большой собор, куда за ним устремился весь двор. С Рождества уже прошло около месяца, но в воздухе всё ещё чувствовалась какая-то особенная праздничная атмосфера. И вот, множество людей, разодетых в меха, которые должны были согреть их, потянулись к главному входу, оставив экипажи на площади перед собором. Резные тяжёлые двери его были открыты нараспашку, изнутри доносилось пение. Простолюдинам вход сюда в этот день, конечно же, был закрыт. В помещении могли присутствовать только дворяне. Именно поэтому, войдя в храм, можно было наблюдать достаточно величественное зрелище. Чего только стоят эти люди в своём блеске и сам по себе необыкновенный собор. Марго была в числе пришедших к мессе. От Лувра пешком до сюда было недалеко, можно было дойти буквально за пятнадцать минут, но, как подобает августейшим особам, королевская семья заняла парадные кареты и торжественно подъехала на них. Маргарита устроилась в одном экипаже с Франсуа. Перспектива начать такой прекрасный день в обществе матушки и Карла, которые, как всегда, будут обсуждать политические вопросы или что-то подобное, ей совсем не хотелось. Юная принцесса предпочла компанию весёлого брата, с которым они болтали без умолку, вплоть до входа в собор. С самого детства они любили воскресные мессы, потому что это был прекрасный повод выйти, при этом, можно было посмотреть на придворных и вдоволь понасмехаться над их важностью, ведь в такие выходы все начинали стараться показать свою значимость. Даже самые легкомысленные дворцовые сплетницы надевали маску холодности и ходили, пытаясь выглядеть величественно, а известнейшие задиры и повесы демонстрировали свою серьёзность и высокое положение. Когда карета выехала на площадь, Марго вовсю хохотала, а Франсуа не переставал смешить её. – А ты посмотри, какое у мадам де Фираль перо в шляпе! Она точь-в-точь павлин... Хотя, скорее, курица! Павлин слишком изящен, чего ну никак не скажешь о мадам де Фираль! – Ах, Франсуа! – пытаясь подавить рвущийся наружу смех, воскликнула Марго. – Замолчи сию же минуту, иначе в собор тебе придётся меня вносить! – Надеюсь, не ногами вперёд? – Вот как? Значит ты оставил бедную мадам де Фираль и теперь принялся за меня?! – Конечно! Как я мог оставить без внимания любимую сестрёнку? В принца полетела небольшая подушка. Он на лету поймал её и бросил обратно, но Маргарита была известна, как неплохой игрок в мяч, поэтому подушка, уж подавно, не составила для неё проблемы. В конце концов, после отчаянной борьбы и долгих перекидываний, под громкий хохот, снаряд достиг цели – то есть лица герцога Алансонского. Послышался его возмущённый возглас: – Ты испортишь мой царственный нос! – Что ты, дорогой! – насмешливо фыркнула принцесса. – Твою божественную красоту, которую ты так любишь созерцать по утрам, ничем не испортишь! После этих слов в неё полетела другая подушка. Наконец дверца кареты распахнулась и Марго, которая уже начала сдавать позиции, поспешно из неё выпорхнула, оставив поле боя. Вскоре за ней последовал и Франсуа. Брат и сестра подошли к остальным своим родственникам. Увидев их, Екатерина всплеснула руками: – Боже! Что вы там делали?! – и принялась собственноручно поправлять растрепавшуюся причёску дочери. – Ничего такого, матушка, – сдерживая смех, ответил Алансон, – всего лишь мило побеседовали. – Что за ребячество?! – поджала губы флорентийка. – Уж манерами-то вы должны прекрасно владеть! – Полно вам, матушка, – неожиданно вступился за брата и сестру Генрике, – они ведь ничего плохого не сделали. Медичи сразу успокоилась. Маргарита бросила в сторону Анжу благодарственный взгляд, он лишь закатил глаза. Несмотря на то, что отношения с ним у младших были не самые близкие, он всегда выгараживал их перед королевой. Может, чтобы не слушать пустые нотации, может, чтобы хоть что-нибудь сделать для родственников. В общем, что бы они не натворили, эти двое всегда могли рассчитывать на кое-какую поддержку, если конечно Генрике в неплохом настроении. Итак, королевская семья, наконец, вошла во врата собора. Маргарита восторженно огляделась. Она бывала здесь сотни раз, но каждый раз не могла сдержать восхищения при виде этой прекрасной и величественной постройки. Высокие своды уходили куда-то в небеса, загадочным и божественным светом сверкали витражи. В этом великолепии невольно ощущаешь себя маленьким и незначительным. Франсуа, например, всегда говорил, что его угнетает величина собора, его холодные каменные колонны, Марго же, напротив, очень любила Нотр-Дам. Здесь она ощущала настоящее спокойствие, Божью благодать. Девушка чувствовала какую-то незримую связь с храмом, который казался ей живым. Он был сильнее многого. Даже пустой блеск и порочность двора меркли перед грандиозностью постройки. Принцесса же ощущала здесь себя полностью зашищённой, наедине с собой и Всевышним. Запах свечей и ладана обволакивал, прекрасное пение хора успокаивало, мессы, которые произносил священник с кафедры, здесь не казались пустыми и скучными. Напротив, каждый раз она находила в них для себя что-то новое. Многие ходили в собор для вида, напоказ, чтобы лишний раз продемонстрировать себя миру, а во время службы стояли у стен и что-то обсуждали, притом, прикрываясь ложным благочестием. Марго же на самом деле приходила сюда помолиться. Сейчас, как и всегда, она прошла вперёд и заняла своё место недалеко от одной из колонн, которое находилось близко к кафедре, но, в то же время, в относительном уединении. Она опустилась на колени, прикрыла глаза, губы её зашептали молитву. В этот момент Марго забыла обо всём на свете и, конечно же, не заметила устремлённый на неё горящий взгляд. Позже, примерно через полчаса, она поднялась на ноги и двинулась в направление исповедальни. Шаги её были лёгкими и совершенно не создавали шума, касаясь каменного пола. Маргарита тихо прошелестела к другой части собора. Благо, никто не отвлекал её. Исповедальни в Нотр-Даме были устроены так, что не только священнослужитель, но и прихожанин был скрыт от глаз людских. Человек заходил за занавесь, и только там находилось всё остальное, в том числе и перегородка, разделявшая их. Марго подошла к ряду исповедален и сразу заметила, что крайняя, никогда не занимаемая, по неизвестным причинам, кажется, сейчас открыта. Это она определила по колыханию занавешивающей её ткани. Ей стало интересно и она двинулась туда. Оказавшись внутри, Маргарита огляделась и пришла к выводу, что ничего необычного нет, опускаясь на колени подле перегородки. – Святой отец, – начала она, – я согрешила, – привычные слова, которые произносились каждый раз, – многие мои прегрешения свойственны людям моего положения, тем не менее я желаю в них покаяться и умолять Господа о прощении. – Каковы же твои провинности, дочь моя? – послышался глухой голос. – Их много. Для начала, хочу сознаться в излишествах и расточительности. Двор ежедневно тратит огромные суммы и я виню в этом и себя. Нельзя сказать, чтобы её это действительно сильно беспокоило. От финансов Марго была далека, но её с самого детства учили, что на исповеди нужно обязательно покаяться в расточительстве. Даже юная и добрая сердцем принцесса была подвержена всеобщей болезни притворства. – Также мне свойственна и ложь. Я обманываю близких в некоторых вещах, что иногда гнетёт меня, – продолжала она уже от чистого сердца. – Но моим главным грехом является любовь к мужчине, – на этих словах она невольно начала улыбаться, не в силах сдерживать чувства. Хоть Марго и каялась в грехе, совершенно не собиралась перестать его совершать. Как только она произнесла эти слова, послышался скрип решётки, а затем знакомый голос произнёс: – Нет смысла говорить дальше. В твоих словах лишь святость. У ангелов не может быть пригрешений. И чьи-то сильные руки втянули её туда, где должен находиться священник. Но там явно был не он, в чём Маргарита тотчас же убедилась, вглядевшись в его лицо. – Генрих?! Что ты здесь делаешь? – изумилась она. – Тише, – он нежно приложил палец к её губам, – я просто не мог больше терпеть. Гиз, пользуясь её замешательством, прильнул поцелуем к её губам. Но девушка поспешила отстраниться. – Сумасшедший! – проговорила она. – Как это понимать? Почему ты в исповедальне? – Пробрался сюда, чтобы увидеть тебя, – пожал плечами он. – Но зачем? – поразилась она. – Мы так давно не виделись! Этот месяц нам вечно приходится разлучаться. Мы не видимся чуть ли не неделями. Рождественские праздники и всё что с ними связано мешают нам! А моим единственным желанием является как можно больше быть подле тебя. Это уже становится какой-то зависимостью. И впрямь, последнее время видеться было очень сложно. Марго, как и Генрих, должна была присутствовать на множестве мероприятий, также иногда молодому человеку приходилось куда-то ездить по делам. Встречаться они стали реже и, в основном, мельком, на бегу. К тому же, практически не оставалось мест, где можно было находиться незамеченными. Всё это тяготило влюблённых. Тем не менее сейчас принцесса была почти возмущена этим безрассудным поступком. – О чём ты думал?! А если нас найдут? – Да никогда в жизни! Кто догадается? Он вновь попытался поцеловать её, но она увернулась. – Послушай, это же святотатство! Мы в храме! – Но любовь – не грех. Маргарите попросту было не найти возражений, да и не очень-то хотелось. "Гореть потом в аду – так вместе!" – подумала она, отвечая на поцелуй. – Давай эта исповедальня станет нашим тайным местом, – шептал Генрих, касаясь губами её шеи. – И что же, мы будем сидеть здесь каждую воскресную мессу, которая проходит в Нотр-Даме? Право же, ты точно безумец. – Зачем же? Мы ведь можем просто приходить сюда, когда захотим. – Господь нам такого никогда не простит. – Полно. Мы пока что живы и, надеюсь, нас впереди ждёт множество счастливых лет. Мы ещё сполна успеем искупить грехи. *** Герцог Анжуйский, стоя на коленях, горячо молил Бога за свою жизнь. Делал он это серьёзно, так как полагал, что основания на то есть. Конечно, страхи его не являлись реальностью, жизни его ничто не угрожало, но вот положение было не лучшим. Буквально несколько дней назад Генрике узнал о том, что за ним шпионят люди Гиза. Зачем – непонятно. Ходили мнения о том, что герцог посылает шпионов к большинству венценосных особ. Являлось ли это знаком того, что он вступил в большую игру или же это просто было чистой предосторожностью – тоже неясно. Вообще, никакой определённости не может быть в деле, в котором замешан шпионаж. На самом деле, причина была в том, что прозорливый лотарингец вместе со своим дядей поняли, что, наверняка, после его возвращения с поля битвы Анжу испытал некоторый страх и смятение. Из этого они сделали вывод, что, скорее всего, он предпочтёт начать наносить удары прежде, чем они посыпятся на него. Прийти к подобному умозаключению было не очень сложно по причине того, что, во-первых, Гиз неплохо знал принца и его излюбленные стратегии, и, во-вторых, он бы и сам выбрал такой план действий. Именно поэтому к Валуа и были приставлены шпионы. Но он об этом не знал и порядком испугался. Генрике усилил свою охрану и приготовился всегда быть начеку. От такого человека, как Гиз, ожидать можно было чего угодно. Когда месса закончилась, он встал и вышел, прежде чем из храма хлынул поток людей. На улице он сразу разыскал мать и подал ей знак о том, что нужно поговорить. Она тотчас же оставила кардинала Лотарингского, с которым вела беседу, и двинулась к тому экипажу, у которого её уже ждал сын. Король с остальными ещё даже не вышли из храма, поэтому королева с сыном смогли приказать кучеру гнать лошадей, не вызвав при этом подозрений. Вскоре они уже были в Лувре. Но там при входе их встретил мершал де Рец, уважаемый и заслуженный человек, советник короля, а в большей степени Екатерины. Ему с ней срочно надо было обсудить какие-то дела. Тогда Генрике согласился подождать до вечера, но настоятельно просил мать не забыть. Таким образом в десять вечера флорентийка оказалась в покоях принца. – Что же произошло? – спросила она сходу. – Я вижу, ты взволнован. – Да. Более того, не стану скрывать, я напуган. Это постыдно и недостойно человека моено положения, но я признаю. – Ты всегда был храбр, – озадаченно промолвила Екатерина. – Что же случилось? – Гиз. Опять. Давече я обнаружил его шпионов. Совершенно случайно. – Если твои страхи только из-за этого, забудь, – рассмеялась женщина. – Забыть? Но позвольте! Это серьёзно. – Брось! Что этот мальчишка может тебе сделать? Мне и его дядя угрожал, но это пустой звук, поверь мне. В ближайшее время тебе с их стороны ничего не грозит. Опасаться следует лишь королю за власть, тебя же здесь вообще ничего не касается. – Так значит, всё-таки власти что-то угрожает? – Ей всегда что-то угрожает, – хмыкнула Медичи, – не одни - так другие. Генрике отошёл к окну и налил себе в кубок вина. Они замолчали, производя в сознании какие-то размышления, каждый свои. Вдруг, молодой человек заметил что-то за окном. – Странно... – проговорил он, задумчиво смотря туда. – Опять! – Что опять? – не поняла королева, воззрившись на него. – Карл. Он чуть ли не каждый вечер куда-то уходит из Лувра. Я достаточно часто вижу, как он, закутанный в плащ, в одиночку или с одним пажом, пробирается к воротам, явно не желая быть замеченным. Екатерина встала и тоже подошла к окну. Там ей и впрямь удалось увидеть короля, а в том, что это он, сомнений не было. – Странно... – вымолвила она. – Очень странно...