Пламя

Недели тянулись долго. Зима сменилась весной, солнце стало светить ярче, деревья распускаться, являя миру свои совсем свежие листья. На улицах Парижа стало ещё оживлённее, город радовался наступлению тепла. Однако при дворе не стало спокойнее. Страсти, которые всегда руководили людьми высшего общества, неусыпно играли свою роль. Интриги, сложные сплетения судеб и действий – всё это только накалялось с каждым днём. Мари исполняла то, что велел ей брат, она не посмела ослушаться. В своих расчётах он оказался прав: Анжу, как ни странно, прислушивался к словам Марии-Екатерины и вскоре отступился от идей веротерпимости. Ей удалось убедить его в том, что они опасны для Валуа, приводила доказательства того, что Колиньи планирует нарушить мир. Генрике все эти доводы показались вполне разумными. Он совершенно не был глуп, но Гиз и Мари всё настолько тонко продумали, что сложно было не попасться в эту ловушку. К тому же, у него была слабость – он мог поддаваться чужому влиянию. Как когда-то Генрике изменился из-за Дю Га и миньонов, до такой степени, что родные братья и сестра начали видеть в нём совершенно другого человека, так теперь поддался женщине, которую, притом, не любил, но отчего-то слушал. Екатерина поведением сына была совершенно недовольна и начала подозревать, что происходит что-то не то. Не учли лотарингцы одного – способности королевы узнавать всё. Против итальянской хитрости было ничего не сделать. Гизам и невдомёк было, что Медичи узнала о связи принца с Марией-Екатериной, ведь её разведчики были самыми отборными людьми и вербовались долго, со знанием дела. Они могли проникнуть в любую тайну, оставаясь незамеченными. Да и флорентийка щедро им платила. Узнав, что происходит, она тотчас поняла проблему. И чем это грозило обернуться, едва ли представлялось Гизу и его сестре, когда они только начинали придумывать план. *** Молодой человек громко засмеялся и перекинул Марго через себя, вдавливая её в кровать и нависая сверху. – Генрих... – простонала она. – Тебе нужно идти, уже утро. Ты не сможешь выйти из моих покоев, когда там соберётся огромное количество придворных, от моих фрейлин, до важных господ, ожидающих аудиенции! – В таком случае, я проведу здесь весь день. Не самая плохая перспектива, – усмехнулся он, целуя её настойчиво и ненасытно. Она обвила руками его плечи, царапая кожу ногтями. Как же не хотелось его отпускать! Этот сильный прекрасный мужчина принадлежит ей безраздельно – так почему же она должна прятаться с ним? Но, как говорится во многих романах, юные любовники обречены на то, чтобы скрываться и жить лишь редкими встречами, когда сердце горит страстью в томительном ожидании. Они перекатывались по кровати, дарили друг другу рваные поцелуи, пытаясь, как всегда, хоть на секунду отсрочить срок грядущей разлуки. Хотелось украсть у судьбы ещё хотя бы одно мнгновение. И вдруг, раздался громкий стук в дверь. Молодые люди испуганно оторвались друг от друга и резко обернулись. Маргарита начала судорожно соображать, куда же спрятать герцога. Но из-за двери раздался знакомый голос: – Генрих, скорее! Это я, Эжен. У меня срочное дело! Молодые люди поражённо переглянулись. Что могло случиться такого срочного? Однако им было известно, что вряд ли бы Бланше стал беспокоить их по пустякам и вряд ли бы просто так явился в Лувр с утра пораньше. Генрих начал поспешно собираться, подбирая разбросанную по полу одежду. Закутавшись в простыню, Марго задумчиво за ним наблюдала. Наконец он был одет. Подойдя к принцессе, Гиз нежно поцеловал её. – Мы скоро увидимся, любовь моя. Обещаю, – промолвил он, покидая её комнату. Когда герцог ушёл, Маргарита откинулась на подушки. Она впервые задумалась над вопросом, как они будут жить дальше, не могут же такие неопределённые отношения так долго продолжаться. А ещё больше её беспокоил вопрос о том, какие же новости принёс Эжен. Марго перевернулась на другой бок. "А что если произошло что-то ужасное? – размышляла она. – "Вдруг матушка о чём-то узнала, ведь Генрих, насколько мне известно, постоянно занимается чем-то связанным с политикой... Ах, как жаль, что мне всегда это было настолько неинтересно, что я не удосужилась узнать! А теперь остаётся только томиться в ожидании и неизвестности..." Они и впрямь сожалела, что так мало смыслит в делах государства. Что если она могла бы чем-то помочь своему возлюбленному? Мысли её переходили одна к другой, путались в голове. В это время при дворе мало было людей, которые не знали ситуации в стране, причём, в подробностях. В политику лезли буквально все, на это была мода. Дамы в своих салонах вместо причёсок и украшений нередко излагали мысли по поводу современного общества и войн, смело дискутируя проблемы религиозных противоречий. А мужчины, в свою очередь, неустанно сами разрабатывали какие-то идеи, которые могли бы решить ситуацию в стране. Эти идеи активно обсуждались, все они были абсолютно разные. А король и королева-мать уже устали от доносов о различных вольнодумствах, возникающих при дворе. В последнее время на них попросту стоило закрывать глаза. Утешало то, что все эти люди, которые так рьяно обсуждали политику, были по сути своей балаболами и способны оказывались только на пустую болтовню, на дело же они, благо, были неспособны. Именно поэтому Валуа пока что могли бы не очень сильно опасаться за свой трон. Могли бы, если бы не некоторые амбициозные партии, а точнее, гугеноты и радикальные католики. Вот они-то и мешали монарху с его помощниками спать спокойно. Такой была общая ситуация при дворе, однако, некоторые люди, при подобных обстоятельствах, умудрились сохранить полнейший нейтралитет и вообще не интересоваться происходящим. В основном, эти личности принадлежали к вечным рабам искусства. Это были поэты, художники, музыканты. Те, кому не было дела в какое время и в каком месте жить, главное, чтобы с ними была муза. Конечно, многие деятели искусства были более чем настроены действовать в рамках всеобщих интересов, то есть моды и политики, но были и "свободные художники". Целыми днями напролёт, забыв об окружающей их толпе, они могли сидеть и обсуждать проблемы мироздания, человеческой натуры. Могли видеть прекрасное и ничего, кроме него. Им не важно было общественное мнение. Именно такое общество и предпочитала Марго. С этими людьми она чувствовала себя свободно и спокойно. Её другом был Брантом, который описывал её в своих стихах. Ей восхищался Франсуа Клуэ, один за другим рисуя её портреты. В салоне принцессы всегда играла музыка и велись интеллектуальные беседы. По её особому распоряжению здесь запрещено было обсуждать интриги и политику, здесь могло царить только искусство. Скорее всего, причина всего этого была в том, что Маргарита упорно не хотела видеть в этом мире что-то плохое. Она не хотела касаться грязи, желала лишь жить в своём цветущем мире, упиваясь своей юностью и счастьем. Многие бы сказали, что Маргарита просто зазналась, не желая понимать проблемы своей страны. Некоторые недоброжелатели шептались, что она избалована, делает, что хочет, живёт лишь в угоду себе. Но это было не так. Нельзя обвинять человека в тех пороках, которых у него нет, только лишь потому что он попросту не задумывался об этом. Она действительно не думала и политике, потому что ей было неинтересно. Марго привыкла, что всё происходит только так, как хочет она. И вот сейчас она глубоко раскаивалась в своей боязни узнать реальность. От этих тяжких дум её оторвал стук в дверь. Маргарита вскочила и бросилась туда. "Должно быть, Генрих вернулся!" – радостно подумала она, даже не спросив кто там, позабыв обо всякой осторожности. Резко распахнув дверь, принцесса нос к носу столкнулась с охнувшей Анриеттой, которая резко отшатнулась, поражённо смотря на неё. В первые секунды Марго даже не поняла, кто перед ней. Однако, через какое-то время она сообразила что к чему и, сконфузившись хихикнула. Подруга оглядывала её с ног до головы так, будто впервые видит. – Ты настолько рада меня видеть, что выбегаешь навстречу, забыв одеться, или это, пока я была в поместье мужа, при дворе эпоха возрождения успела развиться так, что в моду вошли древнегреческие хитоны, заменив платья? В общем-то, довольно практично, ведь на хитоны требуется гораздо меньше ткани... Даже из простыней можно делать. Ещё некоторое время посмотрев на девушку, Анриетта громко рассмеялась. – Прости-прости, – затараторила Марго, – я сейчас. Минутку. Мне нужно одеться. И она исчезла за ширмой. Вышла Валуа оттуда уже в синем домашнем платье и опустилась на кушетку, напротив подруги, которая уже расположилась в кресле. – Теперь ты, может, объяснишь мне это эффектное появление? – с хитрым прищуром поинтересовалась молодая женщина. – Эм... Я... Просто... – Маргарита зарделась, пряча глаза. И вдруг, взгляд герцогини упал на фиолетовый плащ, лежащий на полу подле кровати. Это Генрих забыл его, когда второпях одевался. – Ооо... – протянула она. – Кажется, всё понятно. Малышка Валуа выросла. Собеседница уже не знала, куда деться от смущения. Наконец она произнесла: – Я надеюсь, ты меня поймёшь. Неверская внимательно на неё взглянула. – Да, я всё понимаю. Скажи мне только одно: это он? Гиз? – Да, – кивнула Марго. – Что ж... Будь счастлива. Я не буду тебе говорить, насколько это опасно. Всё равно ты меня не послушаешь, ведь когда речь идёт о чувствах, рассудок нем. Принцесса улыбнулась и бросилась в объятия подруги. – Мне здесь так тебя не хватало! Анриетта прижала её к себе, но, при этом, горестно вздохнула. – К сожалению, дорогая моя, я в Париже ненадолго. Всего три дня. А потом я должна отправляться к своей тётушке, так как она при смерти и непременно хочет меня видеть. Мы с ней были дружны, и именно мне она завещала своё состояние. – Жаль, что ты пробудешь здесь так мало. Мне столько нужно тебе рассказать! – воскликнула Марго. *** Генрих торопливо шёл за Эженом, на ходу застёгивая пуговицы на воротнике. – Да постой же ты! – окликнул он друга. – Я не успеваю за тобой! Куда мы идём? – В гостевые покои, которые ты когда-то занимала, а сейчас они пустуют – нервно ответил граф, – и добраться нужно как можно скорее, это не терпит отлагательств! Я должен тебе кое-что рассказать. – Так сделай это здесь! – Ни в коем случае. В Лувре опасно, у стен есть уши. А тех покоях всё проверено, там пусто и нас вряд ли кто-нибудь подслушает. – Но что случилось? – Если мы поторопимся – ты всё узнаешь. Бланше пошёл ещё быстрее, Гизу оставалось только поспевать за ним. Наконец они достигли деревянной резной двери, ведущей в те самые апартаменты. Поспешно отперев их, Эжен вошёл во туда, увлекая Генриха за собой. Комната их встретила полумраком. Через задёрнутые занавески проникал лишь слабый свет. Ещё удивительна была странная тишина. Подобное случается, обычно, перед тем, как должно произойти нечто важное. Плотно заперев дверь, он прислонился спиной к холодной стене, на секунду прикрыв глаза и пытаясь отдышаться. – Ну? – вопросительно посмотрел на него Генрих. – Теперь-то ты, наконец, скажешь, что случилось? Рыжеволосый кивнул и заговорил: – Как ты знаешь, я с незапамятных времён являюсь твоим лучшим другом, знаю всё твои тайны и готов ради тебя на всё. – Именно, – кивнул Гиз, по-прежнему не понимая, в чём дело. К чему он всё это говорит? Конечно, его слова истинны, но сейчас это при чём? – Поэтому, – продолжал граф, – когда я вижу где-то опасность для тебя или твоей семьи, мой долг –спасти вас. Итак, именно поэтому я позволил себе нарушить кодексы дворянской чести и уподобиться бабам-простолюдинкам. Попросту говоря, я подслушал разговор. В другое время Гиз бы рассмеялся и опять с сарказмом отнёсся к правильности Эжена, который всегда старался быть рыцарем, но сейчас герцог был слишком обеспокоен для этого. Тон друга его пугал. – Чей? Чей это был разговор? – Королевы-матери и её астролога Рене. Генрих озадаченно хмыкнул. – Тот Рене, который предсказывает будущее, делает косметику, а ещё, насколько я знаю, занимается ядами? – Да. Это он. И речь шла о твоей сестре. От неожиданности Гиз даже сделал шаг назад. – Мари? Но зачем она им? – Они хотят её отравить, Генрих. Я сам слышал. – Отравить?! – в ужасе переспросил герцог. – Не может быть! – Королева-мать узнала, что Мария-Екатерина любовница Анжу и имеет на него влияние. Её Величеству нужна поддержка сына, а вы ей мешаете. Поэтому твоя сестра должна быть убрана. Екатерина решилась на это убийство, говоря, что если так пойдёт дальше, трон захватят Гизы. Она боится. Но реальная опасность угрожает мадемуазель. Нужно срочно её предупредить! – Да что же ты сразу не сказал?! - вскричал Генрих, бросаясь к двери. – Мы должны спасти её, пока не поздно. Молодые люди кинулись вперёд по коридору. Кто знает, когда Мари захотят преподнести яд? Ещё никогда этот путь не казался Генриху таким долгим. Коридоры сменяли один другой, но по-прежнему было далеко. Казалось, что они никогда не достигнут цели. Сейчас молодой человек почувствовал, что его мироощущение обостряется до предела. Он слышал шум воздуха в своих ушах, который возникал от быстрого бега. Он чувствовал под ногами то мягкий ковёр, то твёрдый каменный пол, шаги от которого отлетали громким цоканьем. Он видел богато украшенные интерьеры Лувра, его прекрасные росписи на стенах и картины, его величественные колонны и люстры. Но, в первую очередь, перед глазами стояла светловолосая девушка, которая, на самом деле, так много для него значит. Умирающему отцу Гиз когда-то поклялся, что защитит сестру от всего. Сейчас он чувствовал, что если не успеет ничего предпринять – это будет концом и для него самого. Если с ней что-нибудь случится, он никогда ничего себе не простит. Вина будет только его. – Когда ты слышал этот разговор? – Около часа назад. Герцог побежал ещё быстрее. – Так долго?! Нельзя было медлить! Почему ты не сказал мне раньше? – Мне было тебя не найти! Генриха кольнула совесть. Пока он придавался любви с Марго, его сестру, возможно, уже отравили. И вот, наконец, показался знакомый коридор. Ещё пару шагов и заветная дверь. Гиз протянул пальцы к ручке, с разбегу влетая в дверь, распахивая её мощным движением. За ним вбежал Эжен. Всё это произошло в долю секунды. И, когда Генрих оказался в комнате, он увидел страшную картину: его сестра стояла возле камина и уже подносила к губам кубок с вином. При появлении брата рука её замерла на пол пути. Ещё несколько секунд, и могло бы быть поздно. Гиз почувствовал, что у него кружится голова. Без промедления, ничего не объясняя, он бросился к Мари и вышиб кубок у неё из рук. Осколки стекла разлетелись по полу. Алая жидкость стремительно растекалась по ковру, образуя безобразные разводы и странно шипя. Это, без сомнения, был яд. Вместе с герцогом Мари поражённо смотрела туда. Она всё поняла без объяснений. До конца осознав случившееся, девушка сдавленно охнула, подняла глаза на брата, а потом вдруг зашлась рыданиями. Он прижал её к груди, поглаживая по волосам и касаясь губами макушки, только сейчас осознавая до конца, насколько она важна ему. Генрих чуть её не потерял. Уже за это стоило ненавидеть тех, кто решил подобное сделать.