Пламя

Франсуа сжимал кулаки, пытаясь сдерживать рвущееся наружу бешенство. Он кидал под ноги всё, что попадалось ему на глаза, швырял предметы с остервенением и яростью. После того, как принц увидел сестру с Гизом, он не мог сдерживать эмоции. "Прости..." – сказала она. И он простил. Он ушёл, оставив их и сказав, что не будет им ни в чём препятствовать. Увидев мольбу в любимых васильковых глазах, Алансон просто не нашёл в себе сил возразить сестре. Она сказала, что счастлива, попросила, чтобы он не выдавал их тайны. И Франсуа с болью в груди ушёл, бросив на прощание, что им следует быть осторожнее. Он не станет таким, как большинство, чёрствым и жесткосердным, приносящим на алтарь политики любые жертвы. Нет, он всегда будет для Марго защитой и опорой, самым любимым братом. Но, придя в свои покои, Франсуа дал волю чувствам. В голове не укладывается, чтобы прекрасная и чистая Марго была с этим... Фарфоровая ваза разбилась на сотни осколков, которые зазвенели, рассыпаясь по каменному полу. Его сестра скрыла от него то, что её сердце кому-то отдано, то, что у неё появилось новое солнце, новая сторона жизни... С треском деревянный стул врезался в стену, но, при этом, не сломался. Из всех мужчин Франции она выбрала именно того, кто представляет наибольшую для Валуа опасность... Бархатная портьера упала на пол. У юноши больше не было сил. Он упал на кровать, комкая покрывало, зарываясь в подушку. Ему бы хотелось отмотать время назад, пребывать в неведении, но, увы, подобного ему было не дано. До сих пор перед глазами стояло её напуганное лицо, её маленькая ладошка доверчиво сжимающая руку Гиза. Его высокая фигура, стоящая позади неё, одним своим присутствием говорившая о том, что Маргарита теперь принадлежит не только своей семье. Герцог Алансонский не мог понять чем вызвана его ярость, ревностью или чем-то иным, но определённо точно он мог осознать, что сделать здесь он ничего не может. Главное, чтобы счастлива была Маргарита. Свою боль он как-нибудь переживёт. Перевернувшись на спину, принц уставился в потолок. Роспись, изображающая античное празднество, будто насмехалась над ним: все там были радостные и пировали, начиная от невесомых богинь, заканчивая пухленькими купидончиками. У Алансона же на душе было мерзко. Бывают моменты, когда понимаешь, что весь прежний мир начинает меняться и всё переворачивается с ног на голову, хочется всё вернуть, но так нельзя. И остаётся лишь в бессилии с остервенением швырять на пол предметы и в неконтролируемых приступах гнева кричать так громко, что стёкла в окнах дворца пошатнулись бы, но ни одна живая душа не услышала бы крика. Франсуа поднялся в кровати и вновь зашагал по комнате. Дыхание сбивалось, одежда была помята. Он остановился возле шкафа с книгами и, поддавшись неведомому порыву, нажал на рычаг, который открыл внутри потайную полку. Здесь хранились книги, в основном, запрещённые в Париже. Принц сам не мог понять зачем их собирал, просто ему нравилось обладать чем-то таким, что для других было скрыто непросвечивающей завесой. Откинув со лба волосы цвета тёмной меди, белым пальцем он провёл по корешкам. Его рука чисто интуитивно остановилась на одной книге, и юноша вытащил её, порывисто раскрывая. В первую секунду он даже не прочитал название, но потом всё же понял, что в руках у него "Наставление в христианской вере" Кальвина. Это был тяжёлый переплёт с толстыми страницами и грубой печатью. В отличие от многих книг, эта не была ничем украшена. Абсолютно строгая обложка, как и всё гугенотское. "Что ж, – хмыкнул он про себя, – маленькая доля ереси сейчас будет очень кстати!" Он делал это назло семье, которая всегда неволила их и именно она дала им такое высокое, но, в то же время, пагубное положение, атмосфере двора, которая пачкала и отравляла их, истребляла любую чистоту, рьяным католикам, наводнявшим Францию, и одному из них, который забрал его сестру. Он начал перелистывать страницы, скользить глазами по строчкам протестантского учения. Наконец Алансон остановился на одной странице и опустил взгляд на первое попавшееся предложение. Оно гласило:"У детей Божьих должно быть смирение"*. Несколько мгновений он взирал на эту фразу, вновь и вновь её перечитывая. Смирение... Слово, столько раз слетавшее с губ в молитвах, но никогда не проходящее через сознание. Сми-ре-ни-е... Четыре слога и какая таинственность! Смириться с чем? Ответ напрашивался сам с собой. Но как? Легко. Через смирение можно познать свободу, не зацикливаться на вещах, которые не можешь изменить. Это ли не выход? Это сказал протестант, но что если допустить возможность того, что он прав? Ересь и истина в одном лице. Франсуа вдруг нашёл выход из положения. Смириться по-настоящему, во всех смыслах этого многогранного понятия. Найти хорошие стороны в том, что произошло и делать всё, чтобы боль сменилась радостью. Может, так и впрямь будет лучше? Он захлопнул книгу, создав тем самым облачко взметнувшейся оттуда пыли. Что ж, теперь он знает, что делать. Вот так просто всё разрешилось, он вдруг прозрел. Удивительно, бывают такие моменты, когда вдруг осознаёшь что-то и всё в твоих глазах меняется. *** Совсем скоро, 14 мая 1571 года, Марго отпраздновала своё восемнадцатилетие. Карл по этому случаю устроил пышный бал, созвав туда почти всё французское дворянство. Подготовка началась за две недели и событие обещало быть блестящим и грандиозным. Принцесса даже с некоторым недоумением взирала на всю эту кутерьму. Круглосуточно по дворцу сновали слуги, пажи, повара, танцовщики. Король даже нашёл где-то глотателя огня, несмотря на сомнения Маргариты в его надобности. Она бы предпочла событие менее пышное, в кругу хотя бы знакомых людей, но об этом и речи не могло идти, ведь восемнадцатилетие принцессы – значительное событие для высшего света. В конце концов, Марго поняла, что, по крайней мере, перед таким количеством людей она сможет блеснуть во всей своей красе, что очень удовлетворяло её тщеславие. С утра, в этот знаменательный день, Екатерина пошла к Карлу, дабы обсудить последние приготовления. На пороге его аппартаментов ей повстречалась королева Елизавета. Она была даже бледнее обычного, её болезненный вид производил угнетающее впечатление. Красивое лицо портила маска безразличия и депрессивности до такой степени, что оно казалось бесцветным, безэмоциональным, как и весь её образ восковой куклы, не желающей взять от жизни ничего. Печать безвольности и пустой покорности судьбе лежал на её челе. Молодая женщина устало поприветствовала свекровь и поспешила удалиться. Медичи проводила её достаточно равнодушным взглядом и в который раз подметила, насколько большинство Габсбургов проигрывают по всем позициям Валуа. Она хмыкнула и вошла в комнату. Король, в отличие от своей блёклой супруги, в этот день был на удивление свеж и весел. Он радушно поприветствовал мать и пригласил её за небольшой столик для завтрака. Устроившись, флорентийка промолвила: – Твоей жене не помешала бы прогулка, она и так уже почти зачахла. – Моей жене уже не поможет никакой воздух, – пожал плечами Карл. – Я, конечно, её уважаю и ценю, но не могу не признать, что это слабое Габсбургское растение не слишком прижилось на полных богатым урожаем полях Франции. Она рассмеялась над метафорической остротой сына. Несмотря на мягкость характера, он всё-таки был мужчиной. Через некоторое время к королеве вернулся серьёзный настрой. – Вообще, я пришла по делу. Нам нужно кое-что обсудить, – промолвила она. Карл нахмурился и поджал губы. – Вот так каждый раз, нам не удаётся спокойно посидеть. А эти дела никак не отложить, матушка? – Нет, нам нужно поговорить как можно быстрее. – Но я так не люблю портить себе настроение в праздники! Сегодня ведь день рождения Марго. – Вот о ней-то и пойдёт речь. Вопрос, который Екатерина решила вынести на обсуждение с Карлом, она обдумывала уже очень давно, даже успела обсудить с некоторыми людьми. В конце концов, взвесив все "за" и "против" она решила, что её идея вполне достойна, и стоит ей поделиться с сыном. – Хорошо, – вздохнул Карл, – но, прошу вас, не затягивайте, перейдите сразу к делу, чтобы поскорее закончить обсуждение. – Именно так я и поступлю, – кивнула королева. – Итак, как видишь, ситуация в стране шаткая. Гугеноты не внушают доверия, причём, не только мне. Неизвестно сколько продлится мир. Они наверняка собирают силы, и никому не понятно, как быстро еретики нанесут удар. А в том, что нанесут – я не сомневаюсь. Однако мы не готовы к новой войне. Наша казна, признаться честно, не в лучшем состоянии. У нас много долгов, в том числе, и Испании, которая всё больше ополчается против нас из-за нашего мира с гугенотами. Таким образом, на такую же, как раньше, поддержку католического мира мы рассчитывать уже не можем. То есть, поддержка эта может оказаться ненадёжной. Именно поэтому нам лучше укреплять мир с протестантами, чтобы в крайнем случае нам помогли они. – Но, позвольте, разве союз с протестантами будет более надёжным? – Нет. Но две враждующие стороны, которые обе наши союзники – это лучше, чем ничего. Король потёр виски. – Ох... Ладно, предположим, я согласен. Но сейчас это не важно!, При чём тут Марго? – Вот! – торжествующе сверкнула глазами Екатерина. – Она-то и будет основной частью моей идеи! Он сглотнул. Иногда ему становилось страшно от того, на что была способна его мать. – Продолжайте, – тем не менее кивнул Карл. – Помимо укрепления мира с протестантами нам нужно ещё кое-что. Это защита престола. Кто знает, не осмелится ли кто-нибудь в такое сумбурное время завладеть короной? Узурпация нынче в моде, а Валуа истощили свои силы. Для того, чтобы защититься, требуется призвать ко двору всех потенциальных престолонаследников, чтобы следить за ними. – Но как вы это сделаете? – А кто у нас стоит в очереди на трон? – Ммм... Генрике... – Он твой брат. Как и Франсуа. – Гиз? – Он и так здесь. – Но ведь остаётся... Генрих Наваррский! – Да. И вот тут-то нам и нужна Марго. Я хочу предложить наваррцу её руку в обмен на поддержку. Он приедет сюда и полностью будет под нашим надзором. – Но ведь она ещё ребёнок! – растерянно проговорил Карл. – Ребёнок?! – вскричала Екатерина. – Опомнись! Ей уже восемнадцать! – А вдруг она не захочет идти замуж за этого гугенота? – Она, в первую очередь, принцесса. Её долг – выйти замуж для блага страны. – Но матушка... – печально протянул король. – Неужели нельзя сделать это позже? – Мир нужен сейчас, – сказала флорентийка, протягивая руку и гладя сына по голове. – Я понимаю, что ты любишь её, беспокоишься о ней, желаешь счастья. Но твоя сестра не может всю жизнь провести подле нас, не зная ни горести, ни печали. Таков удел венценосных особ: мы не имеем права принебречь долгом. Ошибки королей не прощаются. Повисло напряжённое молчание. – Хорошо, – наконец произнёс молодой человек, – я рассмотрю этот проект. Но, в любом случае, Маргарита выйдет замуж за Наваррского, самое скорое – через год. Прямо сейчас я не готов принудить её на этот брак. Да и мало ли что может произойти, мне нужно поразмыслить. Через год, и это моё последнее слово. Возможно, Карл был не лучшим политиком, но он был добрым человеком и любящим братом. Король знал юную принцессу с самого её рождения. Всю жизнь она провела, окружённая любовью и обожанием. Каждая её прихоть исполнялась, ради одного её взгляда все окружающие готовы были совершить невозможное. Её боготворили и придворные, и народ. Когда Марго проезжала по улицам Парижа, вместе с остальными двором, нередко крики "Слава принцессе Маргарите!" оказывались громче криков "Слава королю!". Девушка всегда делала то, что хотела и никогда то, чего не желала. Эта жизнь была для неё райской, она была рождена для счастья, многие поэты называли её богиней. Непосредственность, беззаботность и утончённость её поражали. И каково же ей будет уехать в немытую глухую Наварру, полную неотёсанных мужланов? Каково ей будет покинуть двор, со всеми его удобствами и роскошью? Карл просто представить не мог свою прекрасную сестру, оказывающуюся в такой ситуации. Сердце кровью обливалось. Да пускай она пока делает, что хочет, пускай любит, кого хочет, пускай наслаждается жизнью. В глубине души король надеялся, что этому браку что-нибудь помешает, хоть для страны это было бы не слишком хорошо. Марго ему была важнее всей Франции. *** Празднество было роскошно, мероприятия подобной пышности Лувр видывал не столь часто. Французский двор, конечно, никогда не скупился на развлечения, но подобного размаха торжества не проходило достаточно давно. Бал изобилировал блеском, сиянием, красотой, всё вокруг казалось сказочным, ненастоящим, яркой декорацией, вспыхнувшей среди обычного мира. Театральное представление поражало своим великолепием, вовлекая всё больше людей, среди которых сложно было кого-либо разглядеть, потому что все сливались в общую драгоценную массу. Но Её он увидел сразу. Среди сверкающих бархатных одежд, расшитых золотом, искренне и живо сверкали её глаза, свет которых был настоящим, а не сиянием огранённых драгоценностей. Как всегда, именно Она притягивала все взгляды и выделялась на общем фоне. И сегодня все преклонялись перед ней. Сейчас, издалека наблюдая за своей богиней, Генрих всё больше и больше укреплялся в своём решении. Он думал долго и, наконец, пришёл в полную уверенность. Как бы безумна и безрассудна ни была его идея – не совершить этого он не мог. Как жить, не сделав Этого? Гиз планировал именно сегодня то, что должно было полностью поменять его жизнь и, как ни странно, стоя на пороге, он вовсе не боялся. Перехватив взгляд Марго, молодой человек тотчас двинулся через толпу и пригласил её на танец, открыто улыбаясь, вовсе не пытаясь что-либо скрыть и не беспокоясь из-за того, что на его лице выражено слишком много чувств. Принцесса взглянула на него несколько озадаченно, но, будучи привыкшей абсолютно доверять своему возлюбленному, смело двинулась за ним, не обращая внимания не несколько косых взглядов, которые уже были направлены в их сторону. Танец начался, как всегда необыкновенный, как и прочие их танцы. Гармония движений и стук сердец создавали волшебство. И недаром, ведь это был особенный момент. Молодые люди молчали, общаясь взглядами. Лишь на последних звуках музыки Генрих, вдруг, подал голос. "У меня есть для тебя небольшой подарок. Просто скажи одно слово", – тихо промолвил он, и в руку Маргариты что-то скользнуло. Тотчас танец завершился и толпа разделила влюблённых, увлекая их в разные водовороты. Оказавшись в относительном уединении у колонны, девушка поспешно разжала ладонь. На ней лежало удивительной красоты кольцо из белого золота с прекрасной чёрной жемчужиной по центру, огранённой сверкающими бриллиантами. Подняв глаза, Марго увидела направленный на себя взгляд через весь зал. Она думала недолго, ведь решение было очевидно, иначе и быть не могло. Рассудок не способен был помешать чувству. Жемчужина Валуа посмотрела в далёкие любимые серые глаза и губы её прошептали лишь одно слово:"Да". -------------------------------------- *Жан Кальвин, "Наставление в христианской вере. Книга 1". (Глава IX. О безрассудстве некоторых людей, извращающих все начала религии, отбрасывающих писание и устремляющихся вслед за своими фантазиями, которые они выдают за откровения духа).