Пламя

Генрике уверенно шёл вперёд, шаг за шагом приближаясь к вершине своих устремлений, становясь всё ближе к заветной короне, будто он точно знал, что настанет этот день, и заранее отрепетировал, чтобы держаться с таким достоинством. С самого детства он мечтал, что однажды станет королём. И вот, его мечты воплотились в реальность. Это была не первая его коронация, ведь ранее он стал королём Польши, однако тогда он едва ли испытывал какие-то эмоции, а сейчас сердце, казалось, вот-вот разорвётся от переполняющего его пожара чувств, который разгорался всё сильнее и сильнее, и Генрике не понимал, как столько пламени может пылать в оболочке одного-единственного человека. Испокон веков правители Франции короновались в Реймсском соборе, так как на месте, где он был возведён, апостол франков Святой Ремигий некогда крестил Хлодвига I, великого короля из династии Меровингов, который правил в пятом веке, а затем, уже в одиннадцатом веке, Генрих I выбрал этот собор, как постоянное место коронации французских монархов. И, наконец, в тринадцатом веке собор был перестроен. На момент коронации Генрике он являл собой ярчайший пример великолепия готической архитектуры. Исполинское здание имело две башни, устремлённые к бесконечному небосклону, чем-то напоминающие башни Нотр-Дама. Внутреннее убранство состояло из череды бесконечных сводов, образующих галереи и основную часть храма, которые возносились так высоко, что у человека, который мог бы оказаться наверху, наверняка, возникло бы ощущение, что вниз он смотрит с небес. Собор этот стоял в городе Реймсе, который располагался в шести днях езды от Парижа, на северо-востоке Франции в регионе Шампань. Король со своим двором обосновались во дворце То, резиденции архиепископа Реймсского, где традиционно останавливались монархи, которые короновались в смежном дворцу соборе. Здание это было достаточно просторным, а из особенно примечательного, помимо прекрасной готической архитектуры, повторяющей архитектуру храма, здесь находились прекрасные гобелены искуснейшей работы. Именно из То утром 11 февраля 1575 года Генрике торжественно вышел и направился ко входу в Реймсский собор, чтобы выйти оттуда уже полноправным королём Франции. Выглядил он воистину по-королевски. На нём был белоснежный колет из дорогого сукна, с золотым шитьём и жемчугом, который, переливался, ловя лучи холодного зимнего солнца. На плечи был наброшен бархатный синий плащ с золотыми лилиями Валуа, а сверху лежала горностаевая мантия – символ власти монарха. Наряды остальных придворных были тоже великолепны. Даже королева-мать надела, разумеется, чёрное платье, но оно имело особенно пышные юбки, широкий гофрированный воротник, который был в моде в то время, а так же отделку из пурпурной ткани и серебряного шитья. Маргарита же, со своим вечным стремлением блистать, появилась в бордовом наряде, изобилующем золотом и жемчугом, на шее у неё сверкало рубиновое колье, а высокую причёску венчала золотая диадема, мерцающая камнями, как ночное небо мириадами звёзд. Франсуа же облачился в фиолетовую парчу, руководствуясь тем, что этого благородного цвета хотя бы не было в костюме его брата. Процессия выглядела грандиозно, и когда она вошла в собор под пробирающую до глубины души праздничную мелодию старинного органа, казалось, статуи ангелов и святых склонили головы, приветствуя величественного короля и его роскошное окружение. Когда все заняли свои места на скамейках, Генрике двинулся вперёд по красной ковровой дорожке. От возбуждения у него кружилась голова и немного туманилось в глазах, но впереди он явственно различал лежащую на алой бархатной подушечке корону Французского королевства. Это был золотой обруч с четырьмя опорами, которые поддерживали геральдическую лилию, гордо возвышавшуюся над бархатом, расшитым жемчугом. Снаружи же корона была украшена драгоценными камнями, на которых играл свет, попадающий через церковные витражи, отчего королевская регалия вся сверкала. А пока внутри раздавались молитвы, снаружи к собору приближалась процессия монахов аббатства Святого Ремигия, возглавляемая его настоятелем, укрытым шёлковым балдахином, нёсшим ковчежец со Святой Стеклянницей, где располагалось святое масло, называемое елей, которым, смешав его с миром, должны были помазывать монарха. Когда процессия торжественно вошла в собор и двинулась к алтарю, ей кланялись так же, как и королю. Пришло время Генрике произнести клятву, в которой он заявлял о своих обязательствах перед духовенством, а точнее, о сохранении его канонических привилегий, так же клялся беречь мир и общественное спокойствие, вселять справедливость, нести правосудие с милосердием и бороться с ересью. Произнося слова клятвы, он в этот грандиозный момент наполнялся верой во всё, о чём говорил. "Никто не имеет возражений, против наречения этого человека королём Франции?" – обратился ко всем присутствующим архиепископ, ответом которому послужила тишина, царящая под пронизанными лучами солнца сводами собора. После этого начался обряд помазания, для чего королю понадобилось снять верхнюю одежду, оставаясь в рубашке, распахнутой на груди, и преклонить колени перед алтарём, под звук молитв за здоровье тела правителя. Ему вручили башмаки, золотые шпоры и Жуаёз, легендарный меч Карла Великого, после чего архиепископ тем самым елеем с мирном смазывал макушку головы, грудь, правое плечо, левое плечо, локоть правой руки, локоть левой руки и ладони рук. Генрике вдохнул полной грудью. Пахла эта смесь необычно. Неужели вот он – запах власти? "Милостью Божией нарекаю тебя королём Франции Генрихом III", – объявил архиепископ, после чего королю вручили регалии: на него надели красно-жёлтую тунику с геральдическими лилиями, далматику и кольцо, а так же вручили жезл и скипетр, после чего на голову возложили ту самую корону, сверкавшую ещё с самого начала церемонии. Её тяжесть показалась молодому королю благословенной. Он чувствовал, как внутри наполняется чем-то доселе неведомым, что доступно лишь монархам. Когда его вводили на помост и усаживали на трон, он вдруг всем своим существом ощутил реальность происходящего, будто пелена спала с глаз. Ещё вчера он мальчишка Генрике, всего лишь третий сын в семье, а сегодня король сильнейшего государства Европы. Пэры Франции по очереди опускались перед ним на колено и приносили присягу. С каждым из них он ощущал всё большую уверенность в себе, надеясь, что станет лучшим королём, чем те, что были до него. В этот момент, Екатерина, взиравшая на него со стороны, не могла сдержать слёз. Вот он, её любимый сын, который исполнил её величайшую мечту – взошёл на престол. И все годы для этого, всё принесённые жертвы, все невосполнимые потери, вся не смытая с рук кровь – всё это сейчас казалось уже неважным. Марго, находившаяся неподалёку от матери, тоже испытывала гордость за брата. Сейчас он выглядел величественно, и в душах большинства присутствующих распускались свежие цветки надежды на благополучие Франции с новым правителем. Маргарита, как и все они, верила в Генрике. Она смотрела на него и, наконец, видела перед собой настоящего короля. В голове у неё возник любимый образ из прошлого. На торжественных мероприятиях она видела отца в короне, которая была ему к лицу, как и Генрике, наблюдала за тем, как он величаво протягивал руку своим вассалам, как громогласно отдавал приказы, как незыблемо восседал на троне. Сын был похож на него. И его очертания в свете, лившемся на него из готических окон над алтарём, на секунду даже показались Маргарите очертаниями гордой фигуры её отца. Она дочь короля, сестра короля, сама королева. Династия Валуа по-прежнему великая. И Генрике обязательно докажет это миру. Наконец громадный собор огласил хор голосов, который единодушно воскликнул:"Да здравствует король Генрих III!" Душа Генрике полностью растворилась в этом приветственном кличе. Он испытал экстаз, осознавая, что отныне Генрих III, которого они все славят, – это он. Начнётся новая жизнь и, дай Бог, новая эпоха. Король поднял глаза туда, где пронзительными цветами сверкала розетка в виде розы, располагавшаяся над входом в собор. Свет, проходящий через неё, окрашиваясь в яркие краски, лился прямиком на Генрике. Его принимал Всевышний, его принимал народ, его принимала Франция. И сейчас это было единственное, что имело значение. "Да здравствует король Генрих III!" – не утихали крики. *** Казалось, что в этот зимний день, наполненный солнечным сиянием, Франция возродилась. Природа, как и народ, славила нового короля. Каждая частичка этого мира верила в него. После официальной части традиционного банкета, следовавшего после коронации, был объявлен бал, который устраивали здесь же, во дворце То. Празднество имело огромный размах. Несмотря на то, что казна, к этому времени, находилась уже в совсем плачевном состоянии, двор не поскупился на торжество во славу своего короля. Однако, по непонятным причинам, он заявил, что через несколько дней должен состояться ещё один пышный праздник. Повод Генрике таинственно не назвал. Благо, никто не имел ничего против ещё одного весёлого вечера, так что задавать вопросов не стали. Придворные бросились в пучину бала, забыв обо всём на свете. Новые мелодии заиграли музыканты, извлекая всё более громкие звуки из своих лютней, флейт и скрипок. Новые потоки вина полились из откупоренных бутылок. – Твой брат неплохо смотрится в образе короля, – вынужден был признать Гиз, когда они в стороне стояли с Марго, наблюдая за происходящим. – Да и церемония роскошна. Сколько всё это стоило? – Перестань, – нахмурилась королева Наваррская. – Я его сестра, так что будь добр обойтись без этих колкостей. В конце концов, в ваши отношения и политику я не лезу, значит, не нужно демонстрировать всё это при мне. Генрих обезоруживающе улыбнулся. – Какая ты серьёзная, малышка Валуа. Маргарита хотела было возмутиться такому неуважительному обращению, но он вдруг резко притянул её к себе и шепнул на ушко: – Но так ты ещё соблазнительнее! Марго отшатнулась, смотря на него, как на безумца. – На нас все смотрят! – воскликнула она. Герцог самодовольно пожал плечами. – И что с того? Раз твой муж сбежал, кто-то должен развлекать его безутешную жену. Маргарита не сдержала улыбки. Он вёл себя так, будто ему всё было позволено. Она же с детской доверчивостью принимала это. По неразлучной парочке быстрым взглядом скользнул Генрике. Разумеется, он ощутил привычное неприятное чувство, но оно было куда меньше, чем обычно. Должно быть, трон, на котором он сейчас восседал, вытеснил из его души хотя бы половину страданий, которые там царили до этого. Король щёлкнул пальцами, и к нему приблизился Сен-Мегрен, который вместе с остальными миньонами почтительно занимал место за троном. – От Дю Га новостей не было? – осведомился Генрике. – Он послал вперёд гонца, а тот донёс, что они прибудут завтра утром, Ваше Величество, – отозвался Сен-Мегрен. – Прекрасно, – удовлетворённо кивнул он. Всё шло так, как он рассчитывал. В это время, к Екатерине, тоже расположившейся на помосте, сзади тихо подкрался Франсуа, присутствия которого она поначалу даже не заметила, отчего вздрогнула, когда неожиданно раздался его голос: – Матушка, потанцуйте со мной. Королева-мать поражённо обернулась. –Ты с своём уме? Я не танцую уже лет тридцать! На лице герцога Алансонского, как всегда, была выражена скука, но сейчас к ней примешивалась ещё и нескрываемая досада. Он до сих пор продолжал дуться из-за того, что не его сделали королём Франции. Франсуа, как обиженный малыш, насупился, в упор смотря на мать. – Почему вы меня не любите? – вдруг спросил он. Екатерине хотелось громко застонать. Теперь ещё один её ребёнок задаёт ей этот нелепый вопрос. – Как же с тобой тяжело! – в сердцах воскликнула она. – И ты ещё удивляешься, почему государство передали не тебе. Сначала научись вести себя! Страусиное перо на берете принца, украшенном жемчугом, нелепо накренилось в сторону. Со вздохом королева поднялась с кресла, привстала на носочки и поправила его так, чтобы оно стояло ровно. – А теперь иди и потанцуй с кем-нибудь. Посмотри, – указала королева куда-то в зал, – компания тех очаровательных барышень явно скучает! Франсуа скривился. Он никогда не был особым дамским угодником, к тому же, сейчас его заботили совсем другие вещи. Ещё раз разочарованно покачав головой, он пошёл прочь от матери, провожаемый её усталым взглядом. А зал всё больше наполнялся смехом и гомоном, которые пробирались до самых недр души, подчиняя каждого всеобщему безумию. *** Утро в Реймсе отличалось от утра в Париже тем, что город просыпался не быстро, будто по велению волшебного слова, а постепенно, лениво, одним словом, точно так же как французский двор после очередного бала. Екатерина была одной из первых проснувшихся. Она имела обыкновение вставать рано, поскольку и при Франциске, и при её регентстве, и при правлении Карла государственные дела требовали её постоянного присутствия. С тех пор, как Генрике вернулся из Польши, всё начало меняться. Он заявил, что способен справляться со своими обязанностями сам, чему королева-мать поначалу радовалась, видя, что этот её сын, в отличие от предыдущего, способен быть взрослым и самостоятельным. Однако позже она начала бояться его самостоятельности, ведь с каждым днём сама она имела всё меньше влияния. На первых порах Генрике ещё многое нужно было усвоить касательно управления государством, поэтому ему нужны были советы опытной правительницы, но что же будет дальше? В глубине души Екатерина страшилась, что после коронации он, осознав себя полностью монархом, перестанет прислушиваться к ней. Как бы то ни было, пока было неизвестно, как всё произойдёт, но привычка подниматься рано не прошла. И вот, в одиночестве выйдя из дворца, кутаясь в тёплый плащ, так как было холодно, планируя прогуляться в саду, Екатерина застала внизу странную картину: перед воротами стояла карета с лотарингскими гербами, запряжённая четвёркой лошадей. Рядом с каретой на конях восседал несколько человек, среди которых, как ни странно, оказался Дю Га. Это было первым, что напрягло королеву. Но потом случилось нечто ещё более неожиданное. К карете неизвестно откуда спешил Генрике. Подойдя, он собственноручно распахнул дверцу, протягивая руку, на которую через несколько мгновений легла чья-то нерешительная маленькая ладошка, а затем показалась неизвестная особа в голубом плаще. Король поспешно повёл её ко входу во дворец, прямиком к Екатерине, стоящей на пороге. Она же совсем ничего не понимала. Если ко двору приехала чья-то дочь или племянница – почему её встречает сам король? И кто мог приехать из Лотарингии? Вид этих дроздов на гербе вызывал невольный страх у королевы-матери ещё со времён Франсуа де Гиза. Наконец Генрике с девушкой оказались перед ней и Екатерина с возрастающим удивлением узнала в этой особе ту, которую она видела в Лотарингии, когда провожала сына в Польшу. Кажется, она была дочерью какого-то местного графа. Медичи помнила её очень смутно. Она вопросительно посмотрела на Генрике. – Доброе утро, матушка, – невозмутимо промолвил он. – Вы помните Луизу де Водемон, дочь графа де Водемон? – кивнул на свою спутницу, которую продолжал поддерживать за руку. – Я хочу сообщить вам своё намерение жениться на Луизе. Екатерина всегда сохраняла самообладание. Необходимость держать себя в руках в любых ситуациях была первым уроком, который она усвоила при французском дворе. Однако в этот момент королева не могла сдержать своего удивления, непонимания и недоверия. Она поражённо смотрела на сына, силясь вымолвить хоть слово. – Ваше Величество, – Луиза покорно присела перед ней в реверансе. Королева-мать продолжала молчать, будто утратив дар речи. – Вам нехорошо, матушка? – осведомился Генрике. Екатерина подумала, что, должно быть, это всего лишь глупая шутка. – Нам надо... Поговорить... – выдавила она. Тогда король приказал, чтобы мадемуазель де Водемон проводили во дворец и разместили в лучших из оставшихся комнат. Луиза, которая выглядела крайне взволнованной и перепуганной, неловко пробормотала слова благодарности, поспешно удаляясь вслед за провожатыми. Когда мать и сын остались наедине, королева, запинаясь, промолвила: – Ты решил меня разыграть? Генрике покачал головой со снисходительной улыбкой, а затем, приобняв её за плечи повёл в сад, чтобы там спокойно поговорить. – Нет, – ответил он, когда они оказались на залитой солнцем аллее, – я решил не разыграть вас, а жениться. Вы же сами хотели, чтобы я сделал это! – На ней? – А чем она вас не устраивает? Екатерина остановилась и чисто истальянским жестом всплеснула руками. – Это же какая-то непонятная лотарингская девушка! А ты король Франции! Я предлагала тебе в жёны шведскую принцессу, а ты отказался. И сейчас ты вдруг сообщаешь мне, что собираешься жениться на этой никому не известной особе! – Её отец – граф Водемон, который является очень знатным и уважаемым человеком, известным во Франции. А шведской принцессе семь лет! Королева-мать просто не могла взять в толк, отчего именно Луиза. – Почему она? – прозвучал вопрос. Генрике пожал плечами. – А почему нет? Луиза добродетельна, воспитанна, добра. Франции нужна хорошая королева, а мне покорная и любящая жена. Я не хочу жениться на властной интриганке, моя жена должна поддерживать меня и помогать во всех начинаниях. А так же мне хочется жениться лишь на француженке. Уж простите, но полячек мне хватило! – Ещё скажи мне, что увидев её тогда в Лотарингии, ты влюбился в неё и не смог забыть! – фыркнула Екатерина. – Считайте, что так. Король, не дожидаясь её, пошёл вперёд по аллее. Она поспешила за ним. – Но почему ты не посоветовался со мной? Как ты можешь сообщать мне о своей женитьбе, когда невеста уже здесь?! Молодой человек опять остановился, да так резко, что идущая позади флорентийка чуть не влетела в него. – А вы считаете, – он обернулся к ней, – что я на всё должен спрашивать вашего позволения? Матушка, – Генрике взял её руки в свои, смотря с нежностью ей в глаза, – поверьте, я никогда не забуду всего, что вы для меня сделали. И Франция тоже перед вами в долгу, ведь вы многие годы держали её на своих хрупких плечах. Но больше нет надобности. Вы с самого детства в меня верили, и вот, пришёл мой час. Вам пора отдохнуть, вы и так несли непомерный груз все эти годы. Поймите наконец, что я ни Франциск, ни Карл, которых я бесконечно любил, но, вынужден признать, что не для царствования они были рождены. Я же сам способен править Францией, это моя обязанность. Позвольте принять вашу ношу и с достоинством нести её дальше. Я буду сам отныне принимать решения, разумеется, нередко обращаясь к вам за мудрым советом. Но осознайте, что у Франции появился настоящий король. И Екатерина поняла. Вот он – конец её власти, конец её правлению. Она властвовала над этой страной, но однажды должна была передать престол тому, кому он принадлежит по праву. И, как бы парадоксально это не было, власть, то, чему она отдала всю свою жизнь, у неё забирает любимый сын, имея на то полное право. Своим самовольным решением о женитьбе Генрике показал ей, что теперь он властелин своих решений и судьбы государства. И королева-мать не знала, печалиться ли ей о потере королевства или же радоваться возвышению сына и тому, что сулило это Франции. В конце концов, ей действительно пора отступить в тень, как бы не хотелось править, а ему – занять своё законное место. Екатерина смотрела в его тёмные глаза и будто видела в них отражение всей своей жизни, которую она сложила на алтарь страны. Это был конец могущества чёрной королевы и начало правления нового короля.