Penser l'impossible

Сцена все еще отчетливо стояла перед глазами, в ушах звенела громкая музыка, вытесняя способность трезво мыслить, а сердце билось все скорее, заставляя его задыхаться от переизбытка адреналина в крови. Он выходит на воздух, и от мощного порыва вечернего ветра немедленно перехватывает дыхание, а сам Брайан прислоняется к каменной стене головой, чувствуя, как ее сжимают, словно в тиски навязчивые отчетливо слышимые им мысли… Он, кажется, знает, что ему нужно делать, но в то же время он не уверен. Заброшенный в незнакомый город и растерянный, он старается рассмотреть хоть призрак надежды в сгустившемся мраке отчаяния и пучины бездействия. Эти чувства давят ему на грудь, а пропасть утягивает с собой своей властью, и он продолжает устало бороться. Что же он должен делать? У кого просить ответ? У строго молчащих небес, которые столь им ненавидимы? Они теперь разверзаются и готовятся принять в себя избранника… Пьяный бред срывается с губ, когда он оседает у стены, как в тумане глядя на лицо Стефана, который задает ему какие-то вопросы. Охваченный волной безумия, он хочет срочно вернуться обратно в клуб, уверяя Стефана, что он там что-то забыл очень важное, что ему нужно немедленно пойти и снова услышать чарующие звуки музыки. Они поразили его воображение. Он вздрагивает, его передергивает, пытается нащупать хоть что-то за что можно схватиться, но не находит ничего. Застревает между небом и землей, и не знает, что ему сказать в ответ самому себе... Что он делает и для чего? Что он должен сделать? Словно какая-то космическая волна пронзает тело… Никто его не поймет. Его не примет никто. А те, кто примут… Они не поймут… Они не поймут его волнения и тернистого пути. Они будут только догадываться. Душераздирающая пустота в груди, и в то же время явное чувство, что он должен что-то сделать, заставляют его молча сидеть, глядя в одну точку перед собой и молчать. Что же это за признание самому себе? Все это вовлекало в плен сладострастного до боли Парадокса. Темная сцена, старые и тяжелые занавеси, повторяющаяся снова и снова навязчивая пьеса… Театр – отражение мира. Скрытый полумрак в сцене, где должен, наверное, в центре находится он. Ведь теперь он продает ей душу за свой талант. А все эти сердца, что будут пленены им – станут его вечными жертвами? Брайан устало склоняет голову набок, слушая как откуда-то из-под воды голос Стефана: - Брайан! Не теряй сознание! И немедленно исчезает, проваливается в туманном мраке, за которым тьма. Полусон окутывает его, и он падает, вымученный последними событиями дней. *** Брайан до сих пор не знал, была ли та галлюцинация его бредом от усталости, болезни и опьянения, но он считал, что это был ему знак судьбы, и что теперь он должен менять свою жизнь. Загнанный в подобную ситуацию, теперь он лежал больной на диване в гостинице, срок его жилья истекал, а участники группы были заняты своей жизнью или наоборот сетовали, что он не помогает им ни с деньгами, ни с работой, и не забывали сказать ему об этом. Таким образом, он лежал без работы, один и болел. Единственным утешением был Стефан, который вовремя приехал, в самый трудный момент. Как раз, когда все стало заходить в тупик. По вечерам, когда Стефан возвращался к нему в комнату, то отвлекал его тем, что играл тихие мелодии на гитаре, Брайан просил научить его играть, но от болезни плохо понимал объяснения. Болезнь юноши, как выразился доктор, которого вызывали за жалкие гроши, была вызвана длительным нервным истощением, сниженным иммунитетом и сильной простудой. Этого доктора, который вяло задал ему несколько вопросов и так же вяло выписал дорогие лекарства вызвали, когда Молко было настолько плохо, что собирались посылать за родителями. И вот в одну из ночей наступил переломный момент болезни - кризис. Брайан и пока был не сильно болен, порывался все время куда-то убежать из постели, но теперь он совсем был взбешен – кидался по дивану, пытаясь найти удобное положение, говорил, что ему очень жарко и умолял Стефана открыть окно, но только юноша его открывал, Молко немедленно говорил закрыть, говоря, что ему холодно и мучит озноб. Всю ночь Стефан просидел у кровати больного друга, пока он до рассвета не давал ему уснуть со своими внезапными приступами убежать куда-то из комнаты или сам порывался открыть окна. От высокой температуры он часто забывался и начинал говорить, что-то про родителей, про музыку или про театр, но потом сбивался и неловко молчал, наполовину осознавая, что он бредит. Словно сквозь полусон, когда он спрашивал что-то у Стефана, а потом понимал, что говорит чушь и разочарованно отворачивался к стене, прижимаясь горячей щекой к холодной стене. На его лице не менялась эмоция отвращения к сложившейся мучительной ситуации. Уже, когда небо осветили первые лучи тусклого солнца, Стефан устало поднялся с дивана, чувствуя, как спину ломит, и глаза горят от недосыпа. За ночь он не сомкнул глаз. На раннем голубом небе еще слабо светился бледный лик полной луны, которая тихо таяла от солнечного света, который охватывал своими касаниями пробуждающийся от сонного марева город. Олсдал осторожно подсел к задремавшему некрепким сном Брайану, который даже во сне упрямо сдвигал брови, усмехаясь запекшимися губами. Вокруг стояла утренняя тишина, и Стефан устало прислонился затылком к спинке дивана. Кажется, жар Брайана спал, и он, наконец, спит. - Стеф, прости меня, - вдруг открыл глаза Брайан. Немного задремавший Стефан вздрогнул: - За что, Брайан? - Я заставил тебя сюда приехать. Из-за меня ты работаешь за гроши, еще и ухаживал за мной. - Ты не заставил меня, Брайан. Я сам захотел. Пожалуйста, спи, - растерянно пробормотал Олсдал. – Я рад, что ты пришел в сознание. Молко лишь кивнул и задержал на мгновение взгляд на лице Стефана, а потом устало закрыл глаза и провалился в сон. С того дня его состояние заметно улучшилось, но теперь появилась другая проблема – оплата жилья. Вечером, когда Брайан уже встал с постели и сидел перед окном, думая, что делать дальше и выкуривая уже пятую сигарету, вошла Хелена. Она остановилась нерешительно на пороге, словно боясь пройти. - Хелена? Войди, - проговорил Молко. – Мне гораздо лучше. - Брайан… - она замялась. – Нам нужно поговорить. - Что-то случилось? - Ребята нашли здесь приличную аудиторию и хотят временно остаться в городе, - Хелена нерешительно умолкала, но потом снова начинала говорить. - Здесь у них на месяц распланировано еще несколько концертов. Даже появилась группа на разогрев… Но комнат на всех не хватает, а денег пока мало. Они и так за аренду платят…. Брайан сдвинул брови. Он не мог понять, что имеет в виду девушка. Голова после болезни еще довольно плохо соображала, поэтому он нетерпеливо посмотрел на нее и произнес с плохо скрываемым раздражением: - И что? - Ты не платишь уже третий день, а Стив может оплатить… Но только если мы займем ее. От неожиданности Молко некоторое время не мог ничего ответить. С одной стороны, возразить он не мог – упрекнуть в несправедливости? Он сам навязывался, сам согласился на все это, а теперь остается один. С другой стороны, ему нестерпимо хотелось сказать все, что он думает о ее словах. - То есть, вы меня просто выгоняете на улицу? – голос Брайана был абсолютно пустым. - Это не я, - только и ответила Хелена. - А театр? Ты обещала помочь, научить! Я могу играть любые роли! - Брайан. Там пока не нужны другие актеры, тем более актеры… Я не хочу оскорбить тебя, но актеры, которые «самоучки». - Ясно. Брайан молча отвернулся и больше не произнес ни слова, лишь едва заметно задрожали губы. Во всем его виде сквозило разочарование, так, что он даже не нашел в себе сил встать и просто лежал и ждал, когда вернется Стефан. В голове крутились мрачные мысли, которые хлынули потоком, заставляя его жалобно сжиматься под гнетом этих чувств. Его юношеская самоуверенность покидала его. Он терялся в самом себе, в своем выборе, не знал, что делать дальше, и будущее представлялось чем-то темным и мрачным, но, к сожалению, неизбежным. Головой приникая к ледяному полу, он лишь прислушивался к ощущению зияющей пустоты, что полосовала его изнутри, к горькому чувству изматывающей вины перед самим собой и обиды. Он правил себя, безуспешно анализируя эту ситуацию, приходя к неутешительным выводам и настолько погружаясь в поток обреченных мыслей, что полностью выбывал из серой и давящей реальности. Внизу глухо раздался звук открывшейся входной двери, который будто разбудил Брайана. Звуки внизу и так не прекращались – пьяный смех, звук открывающихся бутылок и поток ругательств, очевидно, тех, кто играл в карты. На улице вечерело, на полах становилось холоднее, голова нестерпимо болела. Брайан заставил себя подняться. Этот звук был слишком отчетливый. У него возникло нехорошее предчувствие. В комнату тяжело ввалился Стефан. Он был вдребезги пьян, лицо горело от выпитого, щеки раскраснелись, а волосы были встрепаны, одежда помята. Где-то, в глубине души, у Молко что-то упало. Ему сейчас была столь необходима поддержка… Поэтому первым его жестом были довольно скупые, эгоистичные слова, вырванные из самого сердца одинокой и замерзшей души: - Какого черта, Стефан? Убирайся немедленно! - Бри... – Олдсал пошатнулся, хватаясь за косяк двери. – Работы.. Той работы больше нет… - О чем ты говоришь? – в висках отчаянно бился пульс, Брайан задыхался от возмущения, а перед глазами все плыло – температура спала еще не до конца. Он напрягся и вспомнил, что Стефан говорил о какой-то подработке, но в то время у Молко был жар. - И что? – договорить он не успел потому, что юноша пошатнулся сильнее, хватаясь рукой за стену и устало падая на диван. Брайан ощутил, что гнев отступает пред беспокойством за Стефа. И, внезапно, неожиданно для самого себя осел назад, на пол, обхватывая себя за плечи и дрожа мелкой дрожью. Он понял, что испугался. Осознал, что силы на исходе. Задыхаясь от подступивших слез, Молко, не стесняясь, чувствовал, как дорожки бегут по щекам, оставляя горящие следы. Больше держать в себе он не мог, он почти был благодарен этим слезам, что увлажняли его скорбь, что позволяли излить наболевшую боль как долгожданное и блаженное миро. Поэтому лишь опустил голову и затрясся в беззвучных рыданиях, таких рыданиях, что чувство нависшего над ним мрака усугубляется, что он исчезает в этой пучине. За окном уже сгустились сумерки, и плачущий Молко, обхватив себя за плечи, казался на фоне большого окна, за которым раскинулся сонный Париж, еще более одиноким и несчастным. Олсдал на минуту почувствовал, сквозь охмелевшее состояние, слезы Молко. Он перевел взгляд на бьющегося в слезах юношу и, соскользнув с дивана, неумело притянул к себе, пряча его на своей груди. Волосы Брайана слиплись и были влажные, а сам он не переставал трястись, утыкаясь лицом в пропахшую спиртом рубашку Олсдала. Он чувствовал себя так одиноко, что даже забыл про обиду на Стефа и лишь прижался крепче, цепляясь за него. Стефан уловил настроение Молко и не отпускал из своих рук. Оба упали обратно на диван, Брайан начинал понемногу успокаиваться в горячих объятиях Олсдала. Пока не уснул вместе со Стефом. В этом вечере отчаяние, наполнявшее их обоих, уже две недели, стало понемногу отступать, словно они достигли пика и стали оправляться. Это было немое излияние друг другу, которое они оба приняли без лишних слов. Утром, едва разлепив глаза, Брайан сразу вспомнил вчерашние события. Перевел усталый взгляд, чувствуя, что глаза горят от вчерашних слез и невыносимую слабость во всем теле. Поискал в кармане брошенной куртки Стефана сигареты, поджег последнюю и задумчиво посмотрел на крепко спящего Олсдала. Толкнул нетерпеливо в бок. - Бри? – Стеф приподнялся на локте. Слабые лучи солнца падали ему на лицо, внизу, этажом ниже, открывалась и закрывалась входная дверь, шумели люди. Олсдал выдохнул, понимая, что голова невыносимо болит. Огляделся и понял, что Брайан спал с ним на одном диване. "Что же вчера случилось?" - Вставай. Мы должны выбираться из этого дерьма, - довольно сухо проговорил Брайан, поворачиваясь к нему спиной. Закашлялся. Едкий сигаретный дым раздражал и без того не до конца здоровое горло. - Брайан, прости, - растерянно, практически не думая, выдал Стефан. Он по тону Молко понял, что случилось что-то ужасное. Молко пожал плечами, стряхнул пепел в пепельницу. Говорить не было настроения. - Брайан, это лишь начало, - попытался ободрить его Олсдал. - Худшее из начал, - пробормотал Брайан. – Какого черта все так отвратительно? Я не хотел этого ничего! Я хотел абсолютно иного! – неожиданно выдал юноша, обрывая себя и замирая. Голос предательски дрогнул. - Мы сможем, Брайан. Не сдавайся. Мы сделаем это, - произнес он, вставая и кладя ему руку на плечо. Тот едва заметно вздрогнул. - Стефан. Я был мертв. Мертв с самого рождения, все, что у меня было – родительские деньги и религия матери. Я думал, что я что-то имею свое, собственное, но я не могу найти этому применения, - выговорил юноша и так же внезапно затих, как начал, будто ожидая реакции Стефана на свою откровенность. - Брайан… - Олсдал был тронут, но не знал, что оветить на его отчаянную речь. Молко немедленно снова замкнулся в себе. И дрогнувшим голосом произнес: - Все нормально. - Точно? - Сказал же, все нормально, - уже более раздраженно повторил юноша. Стефан вздохнул. Его самонадеянность и ожидание «знака судьбы»… Так нельзя ничего достигнуть. Нужно действовать, добиваться желаний, а не лишь загадывать их. Загадывать желания и ждать пока свершится? Что-то, что вырвет из этой пустоты, подтолкнет к решению, что-то, что заставит душу гореть. Они сбежали из плена, но попали в иной плен – плен иллюзий. И что делать дальше?.. Следующим, довольно пасмурным утром, Брайан, закутавшись в потрепавшееся черное пальто, вышел со Стефаном из гостиницы, чтобы пойти к местному ростовщику, про которого ему рассказала Хелена. Молко нервничал, но делал вид, что абсолютно спокоен. Хелена вызвалась их проводить, и в ее присутствии Брайан был надменно строг, молчал и курил, хрипло кашляя в воротник пальто, когда поднимался холодный ветер. Девушка шла впереди, чувствуя себя неловко от напряженного молчания. Стефан с тщательно скрываемым волнением смотрел на Молко, понимая, что он чувствует. Сделал несколько быстрых шагов, нагнал и коснулся руки: - Холодные. Брайан едва заметно вздрогнул. - Черт, Стеф… Напугал. - Перестань витать в облаках, - Стефан совершенно спокойно взял ладонь Молко и положил в свой карман, отогревая ледяные пальцы юноши. Брайан немедленно смутился. Улица, по которой они шли, была довольно людная, и Стефан с Брайаном сразу бросались в глаза. Однако погода была действительно холодная, дул промозглый ветер, а на пасмурном небе сгущались тучи. Брайану была приятна такая забота со стороны Стефа, поэтому он не убрал руки, а увереннее прижался к другу. Первым вопросом, когда они покинули ростовщика со значительной суммой, был: - А что дальше, Стеф? – глаза Молко были влажными от налетающего ветра, он стоял напротив Стефана, и на его лице не было ничего, кроме растерянности. Мимо них проходили спешащие люди, изредка задевая вставших посреди дороги юношей. - Дальше - мы, - просто и уверенно ответил Олсдал, соединяя руку Брайана со своей. *** Серые долги и утомительные будни, которые были украшены лишь поиском работы и изредка уроками гитары, неожиданно изменились. Изменились, когда затяжная депрессия Брайана стала уже невыносима, когда он, вовлекаемый во фрустрацию, замученный верой и сомнениями, доведенный до края бесполезными надеждами, как уже начинало казаться, стал сходить с ума. В один из пустых вечеров, проводимых за совместной игрой на гитаре, Стефан, войдя в гостиницу, не обнаружил там Брайана. Он обошел все здание, и, наконец, узнал, что Молко в соседнем баре. Он сидел за столом со Стивом и что-то серьезно с ним обсуждал. Юноша был возбужден, часто срывался на крик и наставил на своем. Они горячо спорили. - Брайан, что у вас происходит? – спросил Стефан, садясь рядом. - Брайан хочет сыграть у нас на разогреве, - развел руками Стив с едва скрываемым презрением. – Он говорит, что у вас есть, что показать огромной аудитории. - Не смеши меня, аудитория не так огромна, раз она выбрала вас, - сорвался Брайан и тотчас замер. – Я сказал, что я смогу, так что вы молчите? Дайте мне шанс! - Брайан, ты с ума сошел, - едва слышно выдохнул Стефан. Но в его голосе сквозило восхищение смелостью Брайана. - Не ты ли сказал, что дальше - мы? - прямым взглядом ответил ему Брайан. - Так, что? Ты позволишь или нет? Просто один раз. - Хорошо, - наконец, произнес Хьюитт, поднимаясь из-за стола. – Мы вам дадим шанс. Но только единственный. И последний. Звук музыки – как заявление о себе, громкая возможность дать понять свои чувства. Привлечь к себе внимание и показать – «вот, я здесь»… Искусно завладеть нотами и передать свое настроение, чтобы люди разделили его боль с ним… Вот два главных урока, которые вынес Брайана. Потому, когда, выйдя на сцену, он прижал рукой струну гитары, он не думал ни о чем. Ни о том, что он не умеет петь, ни о том, что никогда не учился, он просто полагался на свою интуицию, доверял ей безоговорочно. То, что он чувствует. Его ощущения – это правда. Примут ли люди его правду?.. Мелодия зазвучала под умелыми пальцами Стефана, а Брайан подхватил ее. Возможно, долго давящее на него разочарование, стало уже невыносимо. Возможно, в какой-то момент, он осознал, что больше нечего терять. Он будто перестал бояться. Возможного и невозможного. Просто стало все равно. И он готов был делать шаг дальше. Куда угодно, на ощупь, правильно или неправильно - просто вперед. Лишь бы не стоять, жадно глотая горькие слезы своих неудач. Выплеснутые ранее на бумагу чувства в виде рифмованных слов, будто взлетали и опускались, соблюдая мрачный ритм музыки Стефана. Люди в толпе, довольно равнодушно встретившие ее первые ноты, неожиданно прониклись. В толпе произошло волнение, кто-то зааплодировал. Брайан крепко стиснул руками микрофон, призывая удачу, призывая всю свою боль из недр души, из глубины своего сердца. Больше ему не оставалось ничего, как рискнуть. И вот, он запел. Полностью сливаясь со своей собственной музыкой и проникаясь ей, проникаясь своей болью, прижимаясь к микрофону, он не заметил, как произошло… Погружение. Полное погружение. Он глубоко нырнул в эти ощущения, как в медитацию, позволяя себе свободно вырваться из долгого плена и, наконец, обрести свое место. Одно лишь осознание пьянило его того, что он на сцене. Он здесь. Он объявил о себе. Но вопрос: «что дальше?», не оставлял их обоих, лишь отодвинулся на задний план. Сейчас, в этой Вселенной, они вырвали свой собственный час. Неважно где и как. Они на сцене. Они здесь. Они объявили о себе. Положись На свой IQ, на своё подсознание! ...Мне одиноко....