***
Соколовские в летели в кабинет к Прянику ровно в 9.00. Там уже сидели все. — Здравия желаю, товарищ подполковник! — в своей шутливой манере поздоровался Игорь и отдал честь. — Доброе утро, — неуверенно протянула Катерина. Не легко говорить, когда на тебя пялятся четыре пары глаз. Хотя, в помещении было пятеро. Но пятая особь не удосужилась даже посмотреть на входящих. Катя узнала эту женщину. — Присаживайтесь, Соколовские. — сказал Андрей Васильевич и по привычке, проигнорировав стаканы, воду выпил прямо из графина. А ведь он сразу чуял, что проблем с сестрой Игоря будет выше крыши. — В общем, тут такое дело, Игорь. Мать Кати хочет вернуть себе дочь, но ей нужно твоё согласие. Так, как в недавно найденном завещании твоего отца, Владимир Яковлевич, пусть земля ему будет пухом, — подполковник ещё раз глотнул воды. — Дал понять, что он хотел бы, что бы ты был опекун своей сестры. В общем, как-то так. — Андрей Васильевич сел на своё кресло. — То есть, она хочет вернуть себе дочь, после того как отказалась от неё? — переспросил Соколовский. Начальник кивнул. — Да, именно. Я поняла какую ошибку совершила, и хочу всё исправить. — произнесла женщина средних лет с короткой стрижкой, сидящая за столом напротив Соколовских. — Знаете, я думаю, нам нужно узнать мнение самой Кати. В конце концов, у неё есть право голоса. — Игорю сразу не понравилась эта женщина. И Катя ей нужна только из-за наследства, которым может распоряжаться опекун до совершеннолетия наследника. — Кать, это только твой выбор. — Соколовский внимательно посмотрел на озадаченную сестру. Да, с такими темпами и до психушки не далеко. — Я не хочу жить с мамой. — произнесла Соколовская. Осознание того, что она даже видеть родную мать не хочет, пришло только сейчас. Ничего кроме отвращения она не чувствовала к ней. — Катя, что ты имеешь в виду? — Людмила Захаровна, именно так звали Катину маму, была в шоке. Она была уверенна, что дочь не захочет жить с братом, которого она знать не знает. — Я не кукла, с которой можно поиграться, потом отложить до того времени, пока снова не приспичит играться в дочки-матери. — Соколовская даже мамой назвать её не смогла. Язык не повернулся. Опера сидели в небольшом в шоке. Первый раз они видели, чтоб ребёнок так относился к матери. — Что ты такое говоришь?! Ты не в себе! — Не кричи и успокойся. Я как раз в себе. Просто, я не хочу с тобой иметь ничего общего. Тем более, ошибка, которую ты поняла не то, что ты бросила дочь, а то, что ты потеряла богатую наследницу. Если бы папа не владел всем этим, и не платил бы тебе за проявление интереса к моей жизни, то тебя бы я уже давно не видела. Если будут какие-то претензии или ещё что-то прошу, обращайся к моему адвокату. — спокойно ответила Катерина. Игорь конечно ставил на любовь сестры к маме, и он бы даже не злился бы на неё за это, но сестрёнка его не мало удивила. Даже голос не дрогнул. Людмила Захаровна стала похожа на рыбку, которую выбросило на сушу. Она открыла рот и пыталась что-то сказать, но Соколовская её опередила, — Прошу, давай, на этот раз обойдёмся без монологов о семейных ценностях, материнской любви и моей невоспитанности. Они ни к чему не приводят. — челюсти оперов уже махали им где-то с пола с пламенным приветом. Она переплюнула даже братика. Первым от шока отошёл Игорь. — Полагаю, мы всё выясняли. — Мажор ухмыльнулся. Женщина побледнела, позеленела и покраснела одновременно. — Для тебя какой-то там брат важнее, чем родная мать?! — Ну, выходит так. — Да, ты хоть знаешь, что он только недавно из СИЗО вышел? Думаешь, ему деньги твоего папаши не нужны?! — женщина аж привстала, нагнулась над столом, опираясь на руки, внимательно вглядываясь в лицо дочери. Ни один мускул тем не менее не дрогнул. — Знаю. И за что сидел тоже знаю. По-мне, так полностью оправдан. Я точно так же бы поступила. Думаю, нет. Папа наверняка дал нам равные права. — Катя смотрела «матери» прямо в глаза, показывая свою неприязнь ей. Игорь всё больше удивлялся. А он-то думал, что после тюрьмы уже всё повидал. — То есть так, да?! Я всегда говорила твоему отцу, что он тебя зря балует! Слишком многое себе позволяешь! — крикнула женщина. Дочь в считанные секунды вывела её из себя, как и она её. — Давай, не будем трогать папу, а? Он здесь не причём, — Катя замолчала, думая, высказывать своё мнение дальше или нет? В конце концов она решила — момент истины настал. — В том, что тебе было всегда выгоднее развлекаться на островах, а не воспитывать меня — нет папиной вины. Сейчас, ты получаешь то, что заслужила. — Как будто твой отец был идеальным и святым! — Я же просила не трогать папу! В конце концов, это твоя вина, что я не знала о его смерти, и не приехала на похороны! Ты знала, что я с ним сильно поругалась! — А что я должна была сделать?! Конечно, Катенька, приезжай, в начале семестра в Москву, похоронить отца?! — Да! Именно! Я должна была приехать и попрощаться с ним нормально, понимаешь?! Ты не имела никакого права запрещать всем говорить мне об этом! Никакого! Папа бы так не сделал! — Катерина встала со своего кресла, сквозь слёзы, злобно глядя на мать. Казалось, ещё минута и она её испепелит, или затопит отделение. — Да, я всю твою жизнь от тебя только и слышу: папа! Папа! Папа! Папа! Заело?! Ты всегда ставила отца выше меня! — Потому, что он не был ни чьей шлюхой в отличии от тебя! — звонкая пощёчина немножко отрезвила всех окружающих, которые до этого только наблюдали за перепалкой матери и дочки. Людмила поняла, что выставила себя не в самом выгодном свете, да ещё при полиции. Катя тем временем пыталась отойти от шока. Щека горела и она дотронулась к ней, убеждаясь, что ей не показалось и мать действительно её ударила. Соколовская осознавала, что переборщила со шлюхой, но такого она не ожидала. В голову пришло осознание — папа бы такого не допустил. Её больше некому защитить. Отца нет и ей придеться смириться с этой мыслью, жить дальше, возможно, не простив себе, что не догадалась, о беде дома сразу и не приехала на папины похороны. — Катя, я… я… Я не хотела. — женщина пыталась оправдаться, но вскоре поняла, что её не слушают, все слишком заняты разглядыванием Соколовской, которая стояла не подвижно, глядя в одну точку, где-то впереди себя. — Ради всего святого, вали к чёрту. — спустя какое-то время произнесла Катя и быстрым шагом вышла из кабинета. Как только она оказалась за дверью «обители Пряника», то дала волю слезам, которые, словно град катились по лицу, а прозрачная пелена закрыла обзор, делая мир расплывчатым. Соколовская наткнулась на дверь в самом конце коридора, без надписей и табличек. Она надавила на ручку и прошла внутрь просто пустой комнаты, закрыв за собой дверь. Катерина немножко огляделась, на сколько позволяло её положение, а потом скатилась по одной из голубых стен. Она притянула к себе колени и обняла их. Внутри было слишком гадко, больно и пусто. Словно кто-то что-то отрезал и вместо этого всунул камень, который давит на всё. Плакала она скорее даже не из-за матери, а из-за того, что слишком долго держала эмоции в себе. Вчера весь день она пыталась не показывать свою боль при чужих, но сейчас ссора с мамой стала просто вишенкой на торте. Соколовской не хотел верить, что папы нет. Ей казалось, что он зайдёт в любую секунду и скажет, что всё — это злая и не спешная шутка. Она подуется, но в конце концов простит. Но, здравый смысл говорил обратное и от этого становилось ещё больнее. Катя не знала в чьём лице сейчас искать поддержку. Раньше, она бы непременно обратилась бы к отцу, а сейчас? Она даже не знает, где он похоронен! Ей казалось, что легче самой было умереть, и не чувствовать всего этого. Дышать становилось всё тяжелее. Легкие сжались, и Катя поняла, что снова приступ астмы. Второй раз за последние сутки. Она всунула руку в карман пальто нащупывая ингалятор. Быстро использовав его по назначению, она вдохнула воздух полной грудью. Мысли о смерти моментально пропали. Она попыталась вытереть слёзы, которые не переставая текли по лицу.***
Тем временем весь отдел Родионовой и Пряников пытались найти Соколовскую в здании полиции. Она убежала со сверхзвуковой скоростью, и никто даже не успел среагировать. — Да, не могла же она сквозь землю провалиться! — прикрикнул Игорь, когда они обошли и второй этаж отделения, а его сестру так и не нашли. Если верить камерам, то из здания она не выходила. — Может, она в закрытой части? — предположила Виктория. — Там никто не ходит, поэтому могли её и не заметить. — Родионова взглянула на непривычно серьёзного Мажора, который, похоже, отнёсся ко всей этой ситуации без шуток и сарказма. — Идём туда! Чего мы стоим?! — воскликнула мать Кати, которая решила до конца играть свою роль, и бегала за полицейскими, как собачка, чем начала всех подбешивать, особенно Соколовского-младшего. — Жека, будь другом, задержи, дамочку за избиение ребёнка, пожалуйста! Буду безгранично благодарен. — произнёс Игорь и направился к закрытой части отделения, где ещё проводились ремонтные работы. Жека закрыл наручники на запястьях женщины и повёл её в отдел, пока, та пыталась возмущаться.***
Катя сидела всё в такой же позе, обнимая колени, уже даже не пытаясь вытереть слёзы. В голове было много мыслей, которые не давали покоя их обладательнице. Она уже думала, что про неё забыли, когда дверь открылась и в комнату заглянул Игорь. Он думал, что убьёт её, и по пути обдумывал план убийства, решив, что задушит её, но когда увидел в каком она состоянии, то ему стало безумно её жаль. Всё-таки сестра, как-никак. — Никто не должен меня такой видеть, — произнесла Катерина, вытирая слёзы, которые конкретно начали подбешивать. Она чувствовала себя слишком беспомощной и слабой что также бесило. Игорь лишь усмехнулся её словам и сел рядом. Отличительная черта Соколовских — никогда не позволяй видеть себя слабым. — И, давай без всех этих моралей, типа: «она твоя мать» или «ты реально переборщила со шлюхой». Сама знаю. — Я и не собирался. Просто, не понимаю таких отношений. — Значит, тебе с мамой повезло. — тихо произнесла Катя. Она часто завидовала людям, у которых с мамой нормальные отношения. Когда они могут с ней шутить, делиться своими переживаниями, ездить куда-то вместе, ходить на концерты. У неё же эту роль всегда занимал папа, а сейчас и его нет. От этого становилось тошно. Хотелось, кричать, о том, как ей хреново. Рвать и метать, но она просто сидела и пыталась не разреветься в голос что давалось всё сложнее, и сложнее. Комок подступал к горлу и не хотел уходить. — Ты из-за неё так убиваешься? — Нет. У нас всегда так. Ничего нового. Просто, раньше, был папа, и он защищал меня. А сейчас его нет, и я не могу смириться с этой мыслью. Понимаю, что должна, но не могу. Слишком тяжело. — голос предательски дрожал, и Соколовская уже трижды прокляла свою слабость потому, что она разревелась. Ей было жарко и холодно, тошно и противно. Всю трясло, а желудок, как будто скрутили, пока сердце пытались резать, параллельно сжимая лёгкие, но теперь это не был приступ астмы, а просто истерика, когда понимаешь, насколько всё хреново. — Успокойся, — Игорь приобнял сестру за плечи. Он понимал какого ей сейчас. Соколовский понимал, что долго она не продержится, и рано или поздно эмоции вырвутся. — Поверь, легче станет не сразу. Будет тяжело, но ты привыкнешь и справишься. Сам убедился в этом. Должно пройти какое-то время. — Катя хотела ответить ему что-то, но не получалось. Комок в горле застрял как пробка и не давал вырваться ни одному звуку, кроме всхлипов. И в этот момент она поняла весь смысл фразы «Только потеряв человека, начинаешь ценить его по-настоящему.»