Однажды в Хогвартсе

Вечером в гостиной Гриффиндора стоял невыносимый шум. Обычно часть учеников готовилась к урокам в библиотеке – там царила тишина, и можно было найти любой учебный материал. Но кто-то – я решил, что это Колин – успел всем объявить новости о «слизеринском» свитке, и даже самые рьяные отличники забыли о заданиях и книгах. Гермиона у меня как-то спрашивала, почему я не люблю Колина Криви. Потому что не следует мальчику заниматься слухами и уподобляться Паркинсон. Все учащиеся Гриффиндора собрались в гостиной, чтобы воочию увидеть творящуюся историю нашего бравого факультета. Мест не хватало: на диванах сидели так плотно, что и тощий книззл бы не пролез, в кресла втискивались по два человека, а самые тщедушные умудрялись и втроём. Народ ждал сенсации. Малодушную мысль спрятаться в спальне смело суровой действительностью: спальня мальчиков не так защищена от чужих посещений, как девичья, и попасть в неё было намного проще. Я представил практически всех гриффиндорцев, расположившихся на наших пяти кроватях и галдящих, как птицы на проводах, и от этой картины окончательно упал духом. Уж лучше удовлетворить их любопытство в гостиной, а потом срочно исчезнуть, и пусть хоть по потолкам бегают. Обуреваемый самыми плохими предчувствиями (интуиция наконец-то очнулась от спячки) я извлёк из сумки порядком потрёпанный пергамент и углубился в чтение. Как хорошо, что я догадался не делать это вслух. Судя по тому, что события описывались резко, без предисловий, начало истории затерялось где-то ещё. Я недоумевал, как это прошло мимо меня, и был не на шутку озадачен: совершенно непонятно, где разворачивалась описанная сцена – то ли в классе, то ли в другом помещении. И вдруг мой взгляд зацепился за имена главных героев. Не может быть! Некий Гарри Поттер, описываемый «стройным, как веточка, с трогательным затылком, который хотелось целовать», объяснялся в любви какому-то Северусу Снейпу – «мужчине загадочной внешности»! Я пару раз сдвигал очки с кончика носа к переносице и обратно – думал, что мне померещилось, но нет, Северус Снейп и Гарри Поттер. Побасенка Чарли хоть немного, но всё-таки напоминала правду, а тут, куда ни глянь, было одно сплошное враньё! Неправильный Гарри Поттер и совершенно незнакомый Северус Снейп! Литературный Снейп – хотя какая, к дементорам, литература?! – мямлил что-то об этике преподавателя и о разнице в возрасте, но мой сказочный двойник напирал и настаивал, как я бы не смог в реальной жизни, даже найдя источник «Феликс Фелицис» и осушив его до дна. В этом месте рассказа меня начали душить форменные воротничок и галстук, в горле застрял комок, а ладони вспотели так, что чернила по краям пергамента размазались. Снейп – что заставило меня вытаращиться от такого наглого вранья – на очередное признание в нежных чувствах ответил: «Я тоже!» – и потащил моего тёзку прямиком в постель, минуя романтический ужин и бокал обязательного вина. Мне стало страшно! Страшно читать чью-то откровенно нездоровую фантазию. Чтобы я и Снейп? В одной постели? И что он там со мной делать будет – баллы снимать? Ответ обнаружился в следующем абзаце. Да, это точно был абзац – полный абзац, если точнее! Я не смог бы такого представить, даже если бы и решил пофантазировать на тему секса с мужчиной. Порнография? Нет, это было что-то ещё более стыдное, чем порнография! Сие разнузданное чтиво надо приравнять к террористической угрозе и запретить на веки вечные! Впервые в жизни мне хотелось умереть, чтобы стать привидением или кем-то абсолютно невидимым. В крайнем случае – если без смерти – наложить на всех, жадно смотревших на меня в ожидании своей очереди, Обливиэйт. Пусть Азкабан – лишь бы исчезнуть из гостиной, желательно навсегда! Я делал вид, что читаю, хотя текст закончился вместе с завершением содомитского акта и последним поцелуем удовлетворённого Снейпа, губы которого, если верить той дряни, что буквально жгла мне ладони, были выпачканы моим семенем. Меня замутило. Ужин уже подбирался к горлу, в голове панически метались идеи, от дурных до абсурдных, – как не дать остальным прочитать эти позор и стыдобу. Потому что на моей жизни тогда можно было бы смело ставить крест: ни один из моих сокурсников никогда не простил бы мне добровольного (даже воображаемого) романа со Снейпом, который, во-первых, был мужчиной; во-вторых – числился деканом враждебного факультета; в-третьих – вёл себя со всеми как сволочь из сволочей. У меня появилась мысль сжечь злосчастный свиток прямо в камине гостиной, устроить показательно аутодафе бездарной писанине, но больше всего на свете, кроме моего бесследного исчезновения, мне захотелось найти креативного автора этого опуса и забить ему пергамент во «влажное отверстие», не важно – снизу или сверху. И понаблюдать, как его, бессовестного бумагомарателя, будет «корчить в экстазе»! Спасла моё незавидное положение, как это ни прискорбно, Джинни. Непонятно, откуда она узнала о содержании свитка (я подозревал, что этот пергамент не был единственным), но только она протопала от входа в гостиную к месту моей дислокации, уверенно вытащила меня из кресла и отвесила оглушительную пощёчину. В моих глазах от её «девичьего» удара заметались ошалелые звёзды. – Ты!.. Ты!.. – она задыхалась от эмоций. – Я – для тебя… а ты!.. Извращенец! И с кем? И вторая пощёчина легла на другую щеку с таким хлопком, что у меня заложило уши. Окинув всех собравшихся гордым взглядом, она бросилась прочь из гостиной, напоследок громко и неправдоподобно всхлипнув. – Джинни! Подожди! – Я побежал за ней, но, преодолев порог, тут же остановился. Рука у Джинни оказалась тяжёлой – в ушах звенело ещё долго после удара. Я, почесав в задумчивости лоб, свернул злосчастный пергамент и спрятал его под рубашку. На самом деле я не собирался ни за кем бегать. Если Джинни верила всякой поганой мерзости, то о каких отношениях могла идти речь? Потом она мне будет закатывать сцены после каждой бредовой статьи в «Пророке»? Очень нужно! Однако, что делать дальше, – идей не было. Мучительно болела прокушенная щека, и ныла уязвлённая гордость. По коридору, печально присвистывая в такт моему настроению, гулял сквозняк.