Однажды в Хогвартсе

Я надеялся, что у меня в запасе будет хотя бы немного времени. Сложившаяся ситуация выглядела настолько абсурдной, что не хотелось напортачить и ещё больше запутать её. Пока, надо сказать, я не видел, как можно выкрутиться, не заключая помолвку и не бросая всё: школу, друзей и магический мир впридачу. Стоило всё обдумать, обсудить с друзьями и привыкнуть к мысли, что такое (брак между двумя мужчинами) вообще возможно в древнем и консервативном магическом обществе. Я представил, какой крик подняли бы Дурсли, узнай они об этом. Наверное, к их извечному «урод» добавилось бы ещё несколько довольно обидных обращений. Друзья же повели себя так, как я и ожидал: Рон долго возмущался, куда катится мир, если за клевету должны расплачиваться сами оклеветанные, а Гермиона ободряюще поцеловала в щеку и пообещала всяческую помощь. Однако, прежде чем унестись в библиотеку искать выход из положения, мы коллективно придумали и написали письмо Сириусу, который всё ещё числился моим опекуном, пусть и не мог выполнять свои обязанности из-за того, что скрывался. Мы надеялись, что он, подготовленный нашим посланием, будет категорически против помолвки и скорее устроит драку, чем благословит «молодых». Гермиона изобретала аргументы, Рон придавал фразам образности, а я всё это коллективное безобразие записывал, иногда всё же смягчая оскорбительные эпитеты в адрес Снейпа и усугубляя их, когда речь шла об авторе скандального рассказика. Мы так увлеклись, что закончили, когда до закрытия библиотеки оставалось всего несколько минут. Нас с Роном этот факт не опечалил: мы свято верили, что впереди ещё, по крайней мере, пара дней, чтобы поковыряться в пыльных фолиантах. Гермиона же не была уверена в этом. До отбоя мы с Роном успели сбегать в совятню, отправить наше послание крёстному и с чувством первого выигранного сражения завалились спать. Снейп мне мерещился и во снах. Если не его тёмный силуэт на фоне звёздного неба и зубцов Астрономической башни, так пронзительный взгляд исподлобья, когда он заполнял журнал, в то время как кто-то из учеников обсуждал нечто животрепещущее, забыв, что урок зелий уже начался. Самое худшее мне приснилось, как всегда, под утро. Я стоял перед зеркалом Еиналеж и смотрел на тускнеющие образы моих родителей, в который раз раздавленный тоской по семейному теплу и необходимой мне поддержке. В какой-то момент я почувствовал, как на мои плечи легли чужие ладони, ласково сжали, слегка погладили. И над ухом прозвучал голос Снейпа, спрашивающий, а точно ли я не позволял никому дотронуться до собственного тела. От вкрадчивости этого голоса поднялись волоски на предплечьях и мурашки стекли от места касания его тяжёлых ладоней вниз. Проснулся я взмокший, словно бежал из мира сновидений, стараясь уйти от пугающих меня ощущений и впечатлений. Пижама противно прилипла к спине и ногам, а волоски на теле так и стояли дыбом, будто наэлектризованные. В довершение всего раздался хлопок, который не мог не обратить на себя внимание моих просыпавшихся соседей по комнате. Так что Дин, глядя на меня, даже захихикал и сказал, не зная, насколько он близок к истине: – Никак тебе во сне Снейп в любви признавался! Хорошо, что мой невменяемый вид можно было списать на кошмар. Домовик, чьё появление и выдал хлопок, долго таращился круглыми глазами, но потом чинно поклонился и протянул мне крошечный свиток пергамента с яркой бирюзовой лентой и сургучной печатью, на которой красовался герб Хогвартса. – Профессор Дамблдор, сэр, просил зайти к нему. Домовик ещё раз отвесил поклон, покосился на мои пижамные штаны и исчез. Да, обычные подростковые проблемы меня не миновали, но зачем же так было пялиться? Я приводил себя в порядок с какой-то маниакальной дотошностью, несвойственной мне. Вымыл уши и вычистил зубы до белизны фарфора, тщательно вывязал узел галстука, расправил кончики воротничка форменной рубашки, даже снял несколько шерстинок Живоглота с мантии, чем никогда раньше не озадачивался. В завершение всего я попробовал совладать с вихром на затылке, но тот никак не хотел преклоняться перед силой влажной расчёски и всё равно задорно торчал на самом видном месте. В конце концов я махнул на него рукой и побрёл к директорскому кабинету, повторяя про себя одну и ту же фразу: «Ну всё, Поттер, добегался…» Мне так хотелось, чтобы, глядя на мой безупречный образ, Дамблдору и остальным стало очевидно, что я несовершеннолетний, что в своих усмирениях слишком активной общественности они принуждают ребёнка повзрослеть раньше срока. Хотелось подчеркнуть разницу между мной – безусым юнцом – и умудрённым опытом профессором и в кои веки пристыдить их всех за их же беспомощность. Нет, это я уже замечтался. Стыдно, как кричал неизвестный моралист там, в Большом зале, должно быть мне – это у меня любовь с преподавателем! А им стыдиться нечего. И, честно говоря, я ещё тогда засомневался, что всех настолько возмутила наша разница в возрасте или судимость Снейпа. Скорее всего, придуманная любовь, так безукоризненно доказанная писакой магам Британии, притягивала зависть. Ведь я оказался и героем, и возлюбленным. А другие не могли похвастаться ни тем, ни другим. Я шёл к директорскому кабинету, стараясь не смотреть по сторонам и не прислушиваться, но всё равно настырные шепотки словно сами лезли в уши. Меня обрадовало лишь одно: за прошедшую ночь никто не изобрёл ничего нового. А последняя фраза, настигшая меня почти у самой горгульи, вызвала не привычную злость, а улыбку. Может, и правда – набраться наглости и спросить у Снейпа, почему он так придирается ко мне на зельях, если у нас с ним неземная любовь? Как и днём раньше, горгулья сидела, повернувшись ко всем посетителям спиной. И моя надежда избежать визита к директору из-за якобы тугоухого стража – иногда за ним такое водилось – рассыпалась в прах. В кабинете на этот раз никто не кричал и не возмущался. Тишина бы звенела, если бы не шумели экзотические приборчики на отдельном столике у самого окна. О наступившем празднике напоминала злобно оскалившаяся тыква с мерцающим огоньком за изогнутыми зубами. Вскользь глянул на неё и отвернулся: словно сама система, в лапы которой мне не посчастливилось попасть, глумливо щерилась и подзуживала – мол, давай, вывернись из моих цепких когтей. Я стиснул кулаки и смело сделал несколько шагов к ожидающим меня. Сириус, Снейп, Флитвик и Дамблдор сидели и думали каждый о своём, наверное. Должно быть, размышляли они о чём-то очень серьёзном, потому что мне сложно вспомнить хотя бы один случай, когда Снейп и Сириус, находясь в одной комнате, не сцепились бы друг с другом. Едва заметив меня, крёстный вскочил с места и полез обниматься, обдавая дыханием с явным запахом перегара. – Ты как?! – частил он под вялые приветствия остальных. Я принюхался. Кроме алкогольного духа в кабинете сильно пахло Обезболивающим. Сириус же словно стремился наверстать недостаток нашего с ним общения – в поток его восклицаний мне не удалось бы вставить и слова: – А вытянулся-то как! А вырос! Джеймс в твоём возрасте тоже тянулся неизвестно куда. Два раза за год мантии и брюки покупал! А красавец какой стал. Ну, ты так и не сказал, как ты? Он с улыбкой, за которой проступила гримаса горечи, рассматривал моё лицо, а потом снова обнял, то ли пряча слёзы, то ли не зная, что сказать. Я с удивлением обнаружил: мне надо подрасти ещё всего на пару дюймов, чтобы сравняться с ним в росте. Откуда-то сбоку донеслось презрительное фырканье. Снейп. – Тебе по порядку? – Я покосился на Снейпа, и угомонившаяся ярость взметнулась по новому кругу. – Плохо спал (ложь), голоден (истина где-то рядом) и разозлён (чистейшая правда!). Сириус не знал, куда девать глаза. Я отчётливо понимал, что никто из находившихся в этой комнате, по сути, не был виновен в случившемся, но нервотрёпка вчерашнего дня и неизвестность сегодняшнего подстёгивали мою разгорающуюся злость. Я дождался фразы крёстного – его дежурного и нелепого утешения. Да, в этом-то и была вся соль: Сириус Блэк мог закрыть собой, рассказать море странных или неприличных историй, поддержать в любой шалости, но он не умел утешать – слова его поддержки напоминали лепет двоечника. И то же самое происходило, когда он пытался противостоять близким людям, – их нападки заставляли его мямлить или молча смотреть глазами, полными обиженного недоумения. Но всё равно каждый раз он считал нужным произнести что-то вроде: «Прости… держись…». После его очередного: «Я бы и хотел тебя обрадовать, но не могу – в этот раз…» – я дал волю рвущемуся из горла протесту. Нет, я не кричал – зло цедил сквозь зубы каждое слово, не опускал глаз, всматриваясь в бледнеющее лицо крёстного: – Я не хочу слушать про этот раз. У меня каждый раз «этот». Сириус издавал какие-то звуки, которые мало напоминали членораздельную речь и которые злили меня ещё больше. Я не заметил, что с каждым словом начал повышать голос, пока горло не заболело от криков. – Хотите, чтобы не было скандала, – в конце концов заорал я, – найдите этого писателишку! Почему я должен за кого-то отдуваться каждый раз?! За папу, за маму, за трусливых людей, которые ждут, что я пойду и умру за них, – вместо того, чтобы бороться самим! В кабинете стояла такая тишина, что мне на миг почудилось, что я оглох от собственных воплей. И вдруг… – Ох, Поттер, с мозгами у вас недобор, но вот голосом Мерлин не обидел. Я оглянулся – Снейп сидел и сосредоточенно тёр виски. Эмоции сошли на нет, и меня закачало, как пьяного: колени дрожали, а из спины словно рывком выдернули позвоночник. Я добрёл до ближайшего стула, упал на него и только тогда обратил внимание, как пристально смотрит на меня Дамблдор. Не осуждающе, нет – одобряюще и ободряюще. Мои вопли, наверное, что-то пробудили в душе Сириуса, потому что его дружелюбие куда-то подевалось, и он презрительно процедил в сторону Снейпа: – Тебя забыли спросить, Сопливус. – Пёсик, к ноге, – засвистел в ответ на реплику Сириуса Снейп, бросая на него косой взгляд. Я сидел далековато, но мне и оттуда было хорошо видно, что белки глаз профессора расчерчены сетью лопнувших капилляров. Он спокойно, насколько позволяли ему трясущиеся руки, откупорил очередной флакон, скривился и опрокинул зелье себе в рот. Запах лазарета усилился – Обезболивающее пахнет слишком резко. Снейп опять сгорбился, почти касаясь лбом колен. Его рука, обычно нервно что-то теребящая, мёртвой птицей лежала на директорском столе. Дамблдор перегнулся через стол и накрыл её своей морщинистой ладонью. – Северус, может, ты сегодня отлежишься у Поппи? А твои уроки проведём, когда тебе полегчает… – Никто не поручится, что на этом он успокоится, – ответил Снейп, не поднимая головы и не собираясь просвещать остальных, о чём идёт речь. – Парочки Круциатусов маловато, чтобы свалить меня с ног. Снейп был у Него? Мне не потребовалось ни нравоучений Дамблдора, ни острот Снейпа, чтобы почувствовать себя на редкость паскудно. Я не подумал за своими переживаниями, что у нашего зельевара много обязанностей. И ему надо держать ответ не только перед Советом Попечителей или лояльным директором, но и перед этим, как называл его обычно Невилл, порождением Гекаты. Снейп, словно читая мои мысли, по крайней мере, догадываясь, что они о нём, резко выпрямился, наклонил голову вправо-влево, разминая мышцы шеи, и поднялся со стула. – Как всегда: кто-то развлекается, а мне потом расхлёбывай. Альбус, пора заканчивать! Я хочу ещё успеть позавтракать и подготовиться к занятиям. После этих слов я напрягся. Я уже забыл, зачем меня пригласили. Снейп криво усмехнулся, сощурив глаза. – Поттер, не драматизируйте! Вот вам порция Веритасерума, мы зададим вам всего один вопрос, и всё! Заметьте, я выбрал самый гуманный способ… – Благодарен безмерно, сэр! – ляпнул я. – Мне снять баллы за хамство? Я поджал губы и замолчал, глотая обиду. – Поттер, не усложняйте, идите сюда и пейте! – Снейп уронил каплю жидкости, похожей на воду, в кубок из крошечной пипетки, извлечённой из такого же миниатюрного флакончика. – Гарри… – как бы попросил или мягко приказал Дамблдор. А Сириус смотрел виноватыми глазами и молчал; я давно заметил – против директора Хогвартса крёстный и слова не произнесёт. Со Снейпом у него дела обстояли гораздо эмоциональнее и более напряжённо, но, вероятно, для сегодняшнего мероприятия Дамблдор изрядно поработал с ненавистью Сириуса к старому школьному врагу. Если бы Сириус меня поддержал, я не остановился бы на одной порции протестов, но какой смысл протестовать, если с подачи Дамблдора крёстный чуть ли не сам прочил меня в женихи к нашей сальноволосой язве? Я подошёл к директорскому столу, медленно, словно ещё рассчитывая на милость судьбы, поднял кубок – вода в нём шла еле заметной рябью – и с трудом подавил в себе желание выплеснуть содержимое в ухмыляющуюся рожу Снейпа. Скорчив пародию на мину профессора, я демонстративно выпил Зелье Правды и застыл на месте. Мир поменялся не сразу: никаких резких запахов, никаких ярких цветов внезапно не навалилось. Но то, что ещё полминуты назад безмерно раздражало, стало вдруг безразлично. Проблемы? Разве они есть? Тайны? Я бы прыснул, если бы мне не было лень реагировать. Волдеморт? Пусть Снейп с Дамблдором с ним сражаются – мне наплевать и на войны, и на мировое господство. – Гарри, ты занимался когда-либо сексом? – сквозь равнодушный шелест леса, который почему-то звучал в моих ушах, долетел голос Дамблдора. Мне хотелось рассказать, что и с кем бы я сделал, если бы мог, но спросили не о том. Я пожал плечами. – Надо было сразу объяснить ему, что считается сексом, – проворчал Снейп рядом. – Поттер, вы занимались непотребствами с одним человеком или больше? Доводили кого-то до оргазма руками? Ртом? Ещё как-нибудь? – Нет, – я немного удивился, как странно звучал мой голос, – будто металл падал на камни – звонко, но безэмоционально. – Только один. – Это не секс, Поттер, это самоудовлетворение! – Снейп не мог не съехидничать. – Северус! Сопливус, не наглей! – осадили его. Шелест ветвей понемногу отступал, и вот тогда я почувствовал, как горячо стало щекам. Воспоминания-то никуда не делись. – Вы!.. Вы!.. – Я схватил опустошённый мною кубок и швырнул его в ухмыляющегося Снейпа. – Гарри, успокойся, пожалуйста. Северус, ты тоже присядь и помолчи! – Между Снейпом и мной как чёртик из табакерки возник Дамблдор. – Филиус, начинай, или мы опять сорвём учебный процесс. Никаких «Согласны ли вы…» не прозвучало – Флитвик затянул заунывную мелодию, вроде баллады о каком-то бравом викинге. Я сумел различить лишь наши со Снейпом полные имена и поразился такой обыденности второго имени профессора – Тобиас. Любопытно было бы узнать, а не из магглорожденных ли профессор Снейп? Между тем церемония продолжалась. Я не смог окончательно решить для себя – гражданская это церемония или магическая: ни лент силы, ни крови, ни зачарованных пергаментов. «Зрелищность ни к чёрту!» – поморщился я на фальшивую подпевку Дамблдора. Профессор Флитвик провыл финальный куплет и стёр со лба пот, будто он не завывал зимним ветром, а вручную строил новое крыло Хогвартса. – Ну всё – можете поцеловаться! Мы даже на завтрак успеваем… – Он достал часы-луковицу и с удовлетворённым видом хлопнул крышкой. – Что? – пропищал я, сатанея на глазах. – А трусы снимать сразу не надо? – Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора! Поттер, вы переходите всякие границы! – зарычал Снейп, явно не собираясь на этом останавливаться, но мягкое «Северус!» Дамблдора испортило всю сцену «грозный учитель и провинившийся ученик» на корню. – Прости, Северус, – начислять или снимать баллы с Гарри у тебя теперь не получится, но ты можешь сообщать мне или Минерве, и мы поощрим или накажем его – в разумных пределах, конечно. Гарри, я понимаю, что для тебя эта ситуация немного… нетрадиционна, но поверь, как только инцидент будет расследован, виновник найден, ты получишь и свою свободу, и компенсацию… – А Обливиэйт мне будет дарован? – Я понемногу продвигался за спину Дамблдору, не сводя глаз с приближающегося Снейпа, который зачем-то закатывал рукава своей мантии. Не иначе он вначале протащит меня по кабинету за волосы – в магических традициях разве такого нет? Или это из репертуара бронзового века? Разница для меня, злого, была невелика. – Вот тут уж прости, Гарри, но ты забываешься, поэтому минус десять баллов с Гриффиндора! – Маловато, Альбус, с этого паршивца нужно было снять больше. Шаг Снейпа – и так стремительный – ещё ускорился. Я пустился трусцой, стараясь, чтобы нас с женихом разделяли директорский стол и зловещая тыква. – Теперь уже с меня ещё и снимать что-то захотели… – запыхавшись, пробормотал я. Флитвик засмеялся, трясясь всем своим кругленьким тельцем. – Поттер, что за забеги по директорскому кабинету? – Снейп принялся обходить стол с другой стороны, – я помчался что было духу в противоположную. – Это переходит всякие границы. Петрификус Тоталус! Почувствовав, что обездвижен, я чуть не поседел от ужаса. Вот сейчас злобный профессор настигнет меня и надругается, не спрашивая о моих желаниях. Если бы я мог, то зажмурился бы и заорал. Снейп смотрел на настигнутого проклятием меня скорее задумчиво, чем злорадно, легко поднял на руки, как рухнувшую в беспамятство барышню, и едва коснулся губами моего рта. Именно в этот момент я поверил, что участвовал в магическом обряде, – казалось, профессор одарил меня не целомудренным поцелуем, а пронзил молнией. Это было больно. Не так, как Круциатус или сломанная рука, но всё же ощутимо. Что-то такое, вероятно, почувствовал и Снейп, потому что он покачнулся, хватка его стала крепче, а по моей щеке скользнул горячий воздух судорожного выдоха. Сириус за нашими спинами зарычал, с отчаянием в голосе выкрикнул: «Особняк Блэков», – и пламя загудело в каминной трубе вместо привычного хлопка дверью. Если бы не чары, я бы разрыдался – такого острого ощущения, что меня предали, ещё никогда не было. – Чёрт! – Снейп поставил безвольного меня перед собой, прижимая одной рукой, и неловко взмахнул палочкой, отменяя предыдущее колдовство. Я обмяк, и по щекам сразу потекли слёзы. Если бы не это странное объятие, то я, без сомнения, снова оказался бы на полу. – Хорошо, что ты сам понял, Северус, – мягко укорил его Дамблдор. – Нельзя в браке ставить свои потребности выше потребностей партнёра – этот ритуал не допустит такого… – Прошу прощения, мистер Поттер. Я смотрел на Снейпа сквозь застилающие взор слёзы. Может, виноваты были они, но я не узнавал своего учителя зелий. Непривычно было глядеть на него почти в упор – я распластался на его груди, и мне до дрожи хотелось испытывать отвращение. Чтобы тошнота ползла по пищеводу, а внутри всё тяжело переворачивалось. Вот только ничего подобного я не чувствовал. Он был уютно тёплым – это странное ощущение – и вызывал у меня чуть ли не осязаемое чувство защищённости. Как? Как можно испытывать всю эту гамму несомненно положительных эмоций к человеку, которому не доверяешь? А стоило ли говорить, что Снейп был бы последним человеком на земле, которому я доверил бы какие-то свои тайны или поделился переживаниями. Пока я задумался о странностях собственных чувств, Снейп наклонил голову и одарил меня столь же целомудренным поцелуем. Простое касание, но такое… я не мог подобрать описание. Ни тогда, обездвиженный новым открытием, ни позже, когда сердце перестало трепыхаться пойманной птицей, а в голове стройной цепью выстроились мысли. Это пугало. Не было желания вырываться, говорить гадости или насмехаться – сильная рука между лопаток приятно грела, обоняние щекотали ароматы чистой ткани и бергамотового чая, с которого и начиналось, вероятно, профессорское утро. А вот ноги ослабли так, что подгибались колени, – это я понял сразу, как только отшатнулся от Снейпа, обескураженный сложившейся ситуацией. Мне казалось, что я увижу отвращение на лицах присутствующих. Но Дамблдор печально улыбался, Флитвик то и дело щёлкал крышкой часов, напоминая о времени, и только пустой стул, косо стоявший у директорского стола, укорял меня вместо сбежавшего Сириуса. Я сделал шаг в сторону двери и едва не свалился – то ли Петрификус профессора был слишком силён, то ли ритуал незаметно черпал силы из наших запасов. – Лучше всё-таки посидеть, – Снейп подхватил меня под локоть, подвёл к стулу и усадил на него. – Время до завтрака ещё есть. От уроков вы на сегодня освобождены. И ещё одно: если с таким рвением, как вы сопротивляетесь узам, вы будете искать нашего обидчика, то я ему не позавидую. От монолога Снейпа я удивлённо раскрывал рот. Это точно он? Его не подменили? Разве он не должен плеваться ядом из-за того, что я пропущу уроки по незначительной причине? У него же лишь смерть числится в уважительных причинах! И последний бастион, разгромленный непривычным Снейпом, – его слова, по всем моим представлениям, похожие на поддержку… Я от удивления едва выдавил: – Зависть вообще плохое чувство, профессор, – и неожиданно даже для себя широко ему улыбнулся. Огоньки внутри тыквы замигали, и насмешливая гримаса праздничного овоща сложилась в доброжелательную, будто, невзирая ни на что, впереди нас ждало светлое будущее.