Однажды в Хогвартсе

Первое напоминание о наших неуставных отношениях с профессором пришло с утренней почтой через неделю после интервью. Официальное письмо на белёном пергаменте, сургучные печати, шёлковые ленты – всё выглядело так торжественно, что я трясущимися руками поддевал печать, боясь её сломать. «Здравствуйте, вас приветствует банк Гринготтс...» Я ничего не смыслил во всех этих юридических заморочках, но прекрасно понимал, что банк не стал бы заниматься пустячными делами. Письмо изобиловало терминами, среди которых знакомым оказалось лишь слово «наследство», но оно было подано в каком-то непонятном контексте. Гермиона к тому времени уже косилась в мою сторону – ей всегда было интересно расшифровывать ребусы, но мне её любопытство показалось излишним. Что там Снейп кричал про учёбу? Вот пусть и объяснит, что от меня хотели гоблины! Однако стоило мне повернуть голову, как пришлось сдержать желание протереть глаза. Точную копию письма, которое я крутил в руках, читал и Снейп. И лицо его как-то радостью не лучилось. Да и Дамблдор просто так поглаживать рукав мантии моего жениха не стал бы. На удивление, меня никто не срывал с уроков, не назначал встреч в директорском кабинете и уж тем более не подстерегал в перерывах между занятиями. Я извёлся, истрепал нервы так, как можно истрепать их только самому себе, ожидая от жизни очередной гадости. Из-за этого пришлось отказаться от партии в шахматы с Роном: я и так не блистал в этой игре, а уж если мысли далеки от ситуации на доске, то проигрыш мне обеспечен в кратчайший срок. Я не хотел готовиться к очередной проверочной работе по Гербологии в библиотеке с Гермионой, потому что всё ждал письма или появления эльфа, даже не задумываясь, что эльфу ничего не стоит найти меня в любом из мест Хогвартса. В общем, мои друзья наверняка решили, что я сбрендил, и оставили меня в покое – скатываться в пучину безумия и дальше. Я воспротивился такому положению дел – что бы там ни язвил Снейп, а мне мой разум был дорог как память о родителях. И чтобы не изводиться и дальше, я твёрдо решил сам пойти к моему жениху. К тому же не мешало переспросить у него кое-что по домашнему заданию. С очередным «свиданием» не повезло – на стук никто не ответил, как бы я ни выстукивал одному мне известные позывные. С собой не оказалось ни клочка пергамента, чтобы оставить профессору записку, что, мол, я-то был, а вы, профессор, сами упустили своё счастье пообщаться с женихом. Ну и ладно! Меня посетила, несомненно, дурная, но притягательная идея – высечь палочкой прямо на дубовой филёнке «здесь был Поттер», но полировать собственные художества меня заставят вручную и никак не меньше пяти вечеров подряд. Пусть Снейп мне прощал дерзости – как он сам утверждал, – но вандализм вряд ли спустил бы. Пнув ни в чём не повинную дверь, я вздохнул, ещё немного потоптался на пороге (мне всё казалось, что стоит отойти, как обязательно вернётся Снейп) и направился в библиотеку: письмо жгло карман, и времени на подготовку к проверочной я дал Гермионе предостаточно. Всё равно она узнает – так хотя бы от меня. Подать бы жалобу в департамент образования на наше школьное освещение! Не успел я сделать и пары шагов, как нос к носу столкнулся с Забини, который, вероятно, шёл туда, откуда я возвращался, – к комнатам декана. Он шагнул в одну сторону – по закону подлости и меня туда потянуло, шагнул в другую – и я снова оказался перед ним. С Забини мы никогда не ссорились. Собственно, это было бы нешуточным достижением – поскандалить, если за все шесть лет учёбы в одной школе мы больше пары фраз друг другу не сказали. Мне кажется, что он вообще предпочитал общество книг человеческому, хотя я мог и ошибаться. Поэтому всё, что произошло дальше, для меня стало полной неожиданностью. Забини процедил сквозь зубы: – Куда ни пойдёшь – везде ты! – И двумя руками толкнул меня в грудь, отчего я не удержался на ногах. И только стена позади остановила моё позорное падение. – Ополоумел? – возмутился я и задохнулся от внезапно накатившей боли – под сердце будто бы иглу вогнали. Я опёрся о стену и прижал ладонь к груди – не знаю, зачем, но получилось, как всегда, рефлекторно. Забини презрительно фыркнул и, не расщедрившись на ответ, неспешно пошёл к апартаментам декана. Я сделал вид, что мне чертовски больно – на самом деле мимолётная боль давно прошла, – а сам ревностно следил за дверью Снейпа. Но дело оказалось не во мне: на стук Забини тоже никакой реакции не было, поэтому я, напоследок бросив ему в спину универсальное для всех слизеринцев оскорбление, с лёгкой душой направился к библиотеке. Увы, но Гермиона расшифровала в банковском послании ровно столько же, сколько и я. Сплошная абракадабра. Обратиться к кому-либо ещё я не успел – гонг равнодушно указал, что всем детям пора спать. Даже если «дети», которым вскорости уже бороды брить, были против. Перед сном мы ещё обсуждали с парнями последние квиддичные новости и, конечно, никто из нас и не думал напоминать остальным о каких-то там проверочных работах. Утром об этом пожалели все, потому что только Невилл мог рассказать об особенностях выращивания Жгучей Антенницы. Он, как настоящий друг, пытался всунуть в наши головы собственные знания, но часть мы пропустили, пока умывались, а часть – когда Невилл старался позавтракать, продолжая говорить. Нет, что-то из всего этого я уловил, но хватит ли этого на проходной балл по теме – покажет только проверочная. Перед самым уроком я лихорадочно листал учебник, чтобы припомнить хотя бы такие подробности, как семейство и ареал Антенницы, – подобные сведения могли навести преподавателя на мысль, что автор работы кое-что да знает по теме, даже если всё остальное – полная ерунда. – Гарри Поттер, сэр? – Я не мог понять, отчего вдруг со мной заговорил конспект, пока меня не начали дёргать за брючину. Эльфийка с красными бантиками протягивала пергамент, обманчиво просто сложенный вчетверо. Почему обманчиво? Потому что я несколько минут мучился, намереваясь развернуть его вручную, а потом столько же, чтобы проделать то же самое, но магически, однако только подошедшая вовремя Гермиона доходчиво объяснила, в чём я оказался неправ. Письмо вскрывалось с помощью моей подписи. Я сразу догадался, кто автор послания. Только Снейп, передавая мне записку фактически из рук в руки, был таким параноиком, чтобы дополнительно защитить её. И я не ошибся. Если бы в ней таилось что-то важное и секретное, то я бы понял, но сухая просьба зайти к нему вечером не показалась таким уж секретным делом. О моих походах к жениху и так судачил весь Хогвартс. Тоже мне, тайна! Понятное дело, что проверочная работа тут же перестала вызывать у меня тремор рук. Всё, что я знал до этого об Антеннице и её родственниках, включая немагическую анемону, вылетело из головы на раз. Зато мысли о ритуалах – в гринготтском письме ведь об этом что-то было – и жертвоприношениях девственников сразу же начали крутиться. Как мне удалось написать хоть что-то, я так не понял – Гермиона несколько раз ощутимо била меня по ноге, чтобы я перестал грезить наяву. Правда, судя по кривившемуся Рону, второй ногой она усиленно пихала его. В общем, можно сказать, что каждый из нас извёл по законному футу пергамента – содержание, уж не обессудьте, оценивал не я – и с облегчением покинул урок. Каюсь – до вечера я не продержался. Только прозвучал гонг на обед, как я, вместо того чтобы сесть и поесть, побежал к комнатам Снейпа: если он никогда не приходил с домашними работами в Большой Зал, значит, он оставлял их у себя? Логично? Я так торопился, что чуть не сбил с ног МакГонагалл, за что лишил собственный факультет десяти баллов. Но как только она выпустила моё плечо из захвата, я тут же забыл о мимолётной неприятности. Было бы о чём скорбеть. К счастью, мой расчёт оказался верен: Снейп только выходил из своих апартаментов, когда на его пороге появился я. Он посмотрел на меня со своим извечным неодобрением, но замечание досталось не сбившемуся галстуку или вылезшей из брюк рубашке. – Кажется, Поттер, вы ещё не научились определять время суток? Насколько я вижу, сейчас два часа пополудни, а не вечер, когда я хотел бы вас лицезреть! – Но, может быть… Вы объясните… – задыхаясь, я пытался выдавить из себя нечто путное. – Нет-нет-нет, мне, как, впрочем, и вам, надо появиться на обеде. А повод, по которому я просил вас зайти, слишком важен, чтобы я смог втиснуть в пару минут нашего пути к Большому Залу все нюансы. Так что ступайте обедать. И не разглядывайте жующих соседей, а нормально поешьте. Вы скоро сможете соперничать с привидениями – кто из вас прозрачнее. Я вздохнул, но под суровым взглядом Снейпа покорно потащился обратно в зал. – И приведите себя в порядок! – донеслось мне в спину. Конечно, всё должно быть благопристойно. Всё должно выглядеть так, чтобы честь школы не была посрамлена. В общем, во мне бурлили злость и разочарование – я даже пообещал себе не идти никуда вечером, и пусть Снейп сам ищет меня по всему Хогвартсу. А я полетаю или посижу в библиотеке над эссе по Трансфигурации. Но, конечно, я понимал, что в чём-то Снейп был прав (только совсем чуть-чуть), поэтому кое-как усмирил свою гордыню и всё же поволокся к нему. Я даже скромно поскрёбся в знакомую дверь, про себя повторяя вопросы, которые хотел бы задать в дополнение к теме по зельям. Снейп отворил не сразу, но стоило ему показаться, как мне в глаза бросились его непривычный вид и загадочное выражение лица. В гостиной стало ясно, почему на нём не было его знаменитой мантии – похоже, на ней Снейп вымещал свою злость. Чёрный ком лежал перед погасшим камином в обрамлении осколков, по форме напоминая большую спящую собаку. Я осторожно примостился на диване, готовый сбежать в любой миг, как только понадобится. Создавалось впечатление, что профессор был сильно не в себе. Может, пил всю ночь, а с обеда ещё и добавлял? Сириус так частенько поступал, а я не настолько знаком с бытом волшебников, чтобы с уверенностью сказать, – норма это или нет. Мистер Уизли не пил ничего крепче пунша, а Сириус не обедал без огневиски – поди разберись, как правильно. Снейп несколько раз прокашлялся, а потом поставил на столик передо мной флакончик с какой-то субстанцией. Она была белёсой и густоватой – по стеклу стекали неторопливые потёки. – Что это? – не удержался я, разглядывая смущённо-растерянное выражение лица профессора и флакончик, на который бросал стыдливые блики огонёк свечи. От моего вопроса Снейп, похоже, совсем стушевался. – Мистер Поттер, мне известно, что вы брали в библиотеке книгу о свадебных ритуалах, но, зная вас, уверен, что до конца вы её не прочли? Он зря спрашивал, ведь ему не раз доводилось критиковать меня за лень: обычно я читаю не весь текст, а выборочно – только то, что меня интересует, потом просто закрываю книгу и забываю о ней. И МакГонагалл, и Стебль, и даже толстяк Слизнорт снижали мне оценки именно из-за этого – я пропускал в домашних эссе значимые мелочи. Так что я опустил голову и почувствовал жар смущения, которым наливались щёки. О свадебных ритуалах я прочёл и вовсе немного: главы о возрасте согласия, помолвках и о магических разводах (конечно, полностью опустив пролог и эпилог, – всё равно там не было ничего ценного). – Можете не отвечать – по вашему виду ясно, что я снова прав. Не буду говорить, насколько меня это разочаровывает, – в конечном итоге мне не пришлось бы вам читать лекцию. – Простите, сэр… – Не знаю, как много информации вы почерпнули, но помолвка – это не один ритуал, а целый набор действий, призывающих помочь двум носителям магии сроднить её, дабы потом и сам ритуал брака, и дальнейшее проживание не казалось одной непрекращающейся чередой неприятностей. Вам понятно? – Да, сэр, – ответил я, а сам глаз не сводил с пузырька. Что-то мне эта жидкость напоминала. Белёсая, полупрозрачная, небольшое количество… – Что вы так уставились на флакон? Как будто никогда не посещали зельеварения и не знаете, как выглядят ингредиенты. – Это ингредиент моего будущего зелья? – поморщился я. Может, это особенность моего возраста, но догадка – что именно плескалось внутри флакона – тут же промелькнула в моей голове. А за ней, как вагоны за локомотивом, подтянулась вереница неприличных картинок, как Снейп этот ингредиент добывал. Вдоль позвоночника потёк тонкий ручеёк пота. И, конечно, я только краем уха слушал то, что мне говорил профессор: – Исторически так сложилось, что магическая совместимость супругов была для общества приоритетной, то есть возможность двух магов с разнонаправленными способностями зачать наследника ставилась в союзах на первое место. Соответственно, ритуалы коррекции магии младшего из супругов проводились сразу после помолвки… Мерный голос Снейпа убаюкивал. Когда он нервничал, то начинал говорить так, что без словаря не разберёшь, поэтому я давно упустил нить его рассуждений и только таращил глаза, стараясь не уснуть, как бывало ранее над особенно заумными учебниками. – Мистер Поттер, вам настолько неинтересна собственная жизнь? Я виновато глядел на Снейпа, но мои взгляды на него не подействовали. – Хорошо! – припечатал он, подошёл к книжному шкафу и сразу же вернулся с тонкой книжицей. – На странице сорок семь есть зелье, которое вам предстоит приготовить для продолжения ритуала. Единственный ингредиент, которого не хватало в кладовой, перед вами. Прошу пройти в лабораторию. Мне было неловко даже дотрагиваться до пузырька. Я как представил, что Снейп занимался рукоблудием, а потом теми же ладонями касался и этого флакона, так и совсем расхотелось брать его в руки. – Поттер, да что вы копаетесь? Кроме приготовления, это зелье вам ещё и использовать надо, а время не резиновое! Задерживаться в моих комнатах после отбоя без крайней на то необходимости я вам не позволю! Когда я чувствую, что неправ, то обычно опускаю голову и прошу прощения, но если на меня орут просто так – увы, я начинаю орать в ответ. И, конечно, не думаю, что срывается с моего языка. – Я не буду пить зелье с вашей спермой! – закричал я в профессорскую спину. Спина, естественно, в комплекте со всеми остальными частями тела Снейпа, остановилась. – Что? – вкрадчиво переспросил он. Его лицо выглядело настолько искренне удивлённым, что я решил без тени сомнения – он притворялся. – Я уже сказал! – настаивал я. – Не буду пить зелье! Это мерзко! Профессор умел двигаться как тень – быстро и бесшумно. Только этим я и мог объяснить, что не успел и отшатнуться, как он навис надо мной, словно рок небесный над провинившимся титаном. Он был бледен сильнее, чем обычно, но глаза… Его глаза горели, как у разъярённого демона, – того и гляди, сожгут дотла. Судорожно скрюченные пальцы Снейпа уже почти коснулись моего горла (в мыслях у меня крутилось нечто, напоминавшее перечисление наследников), когда раздался стук. – Знаете, Поттер, мне иногда – вот как сейчас – хочется вас убить. Чтобы не мучить ни себя, ни вас. И он, выпрямившись, пошёл к дверям, а я перевёл дух. Снейп вернулся с Дамблдором. Дамблдор, как всегда, был улыбчив и загадочен. Он осмотрел место нашего «сражения», потом хитро глянул на сиротливо прикорнувший на самом уголке стола флакончик и, подхватив насупленного Снейпа под локоть, сказал мне: – Будет лучше, Гарри, если ты сам прочтёшь, из чего состоит необходимое тебе зелье. А мы пока подготовим всё к ритуалу. Голос Дамблдора казался мягче пуха и слаще патоки. Не пойми как, но в моих руках очутилась всё та же знакомая книга по брачной магии, уже открытая на нужной странице. «Зелье плодородия. Показания к применению: настраивает магическое поле входящего в род, дабы дать ему возможность понести. Ингредиенты: Драконья кровь; Трава вербены; Плоды земляники; Трава прострела обыкновенного или сон-трава; Трава клоповника вонючего; Трава полыни; Лепестки флёрдоранжа; Молоко единорога…» На последнем ингредиенте меня настигло раскаяние. Беспощадное, жестокое и непобедимое раскаяние. Как же так? Ну да, ингредиент редкий. Человеческую сперму куда легче достать, чем молоко единорога, потому что человека можно уговорить, совратить, купить, а животное слов и посулов не понимает. Снейп наверняка заплатил за этот флакончик целое состояние, а я ему наговорил гадостей. Неудобно-то как! Дамблдор достал из кармана (непонятно, как он туда поместился) отрез белого полотна, подмигнул мне, остолбеневшему и пышущему румянцем, и исчез за ещё одними дверями. Я успел увидеть лишь край ванны. Снейп остался в комнате, но демонстративно не смотрел в мою сторону, всем своим видом показывая глубину обиды. Ещё бы! Мало кому понравилось бы то, что я по своей глупости счёл нужным озвучить. Я потоптался на месте, не зная, что делать. А потом рискнул – подошёл к застывшему Снейпу и обнял его со спины. Да, мне показалось это правильным: если его прикосновения порождают то невероятное чувство защищённости у меня, наверняка он тоже ощущает эту невероятную магию. С затаённой тревогой я понял, что решился на такое, чего никогда бы не сделал ни с кем другим из учителей, даже с абсолютно асексуальным на вид Дамблдором. Потому что сколько бы ни писали в газетах о нашей любви, а ученика и учителя всё равно разделяет нешуточная стена. И её никакими объятиями не преодолеть, и всё это может оказаться напрасным. Слегка пошевелили её во время тех редких поцелуев, что достались на мою долю, но не разрушили. К тому же – подумать только! – мои первые объятия за всю жизнь. Хотя нет, первые были с миссис Уизли, вот только она не стремилась меня поцеловать, и не ей я признавался в подробностях своей сексуальной жизни. Сюртук Снейпа, к которому я прильнул щекой, пах сухими травами. Приятно так, по-домашнему. Так пах сундук на чердаке дома Дурслей. В нём тётя Петунья складывала выдохшиеся саше, какие-то гербарии и письма моей матери ей. Я так и не осмелился прочесть хоть одно из них. – Простите меня. Клянусь, я выпью всё, что вы прикажете. Даже если там будет… то… что я сказал… – пробормотал я в спину Снейпа и невольно сжал в ладонях жёсткую ткань. – Поттер, что вы себе надумали? – он вздохнул. Мне хотелось верить, что он стоял, затаив дыхание, но с моей стороны всё же было наивно мечтать об этом. – Какая же вы всё-таки бестолочь… – Ничего, абсолютно ничего, – ответил я, отлип наконец от профессорской спины и, прихватив с собой флакон и книгу, на которую возлагалась вся надежда, проскользнул в лабораторию. Если я намеревался скрыться от Снейпа в ней, то сильно ошибся – он последовал за мной, попросил перечислить, как я буду обрабатывать каждый ингредиент, проверил, правильно ли я запомнил технологию приготовления зелья, и только после всего этого ушёл, оставляя меня один на один с котлом, горелкой и злосчастным флакончиком с молоком единорога. Не буду утомлять ненужными подробностями, но зелье у меня получилось ровно таким, как в описании. На вид буровато-розовая жижа пахла чем-то приятным, чуть карамельным. И пусть никакой спермы в состав зелья не входило, мне было немного боязно его пить, поскольку я не имел никаких иллюзий по поводу своих успехов в зельеварении. Учителя обо мне по-прежнему не вспоминали, и прерванные мысли бодро начали свой вальс с того места, на котором нас прервали. Интересно было бы услышать, что сказали бы мои одноклассники, если бы узнали, кто автор той шутки с близнецами Уизли, которую им вспоминают до сих пор? Наверное, никто бы не поверил, что наши преподаватели. Конечно нет! Преподаватель не имеет права шутить, не может иметь проблем или болезней, а уж тем более – личной жизни. Возможно, это и было причиной того, почему так всколыхнулась общественность из-за нашей помолвки: простые маги привыкли воспринимать учителей бесполыми, как во время собственного обучения. Я сам ещё только учился видеть в преподавателях не непогрешимых небожителей, а обычных людей. Образ Локонса изрядно помогал мне в этом. И всё же я не мог представить, что вот так, совершенно обыденно, смог бы подойти и обнять того же Дамблдора. Нет, он – точно не человек. Он – Всевидящее Око какое-то. Не успела моя мысль оформиться, как на пороге показался директор. Он и протестировал моё зелье, довольно улыбнулся и поманил за собой в покинутую ванную комнату. Там же он вылил зелье в воду, которая стала мутной, и прочитал над получившейся бурдой какую-то молитву. Но испытания вечера на этом не закончились. Лукаво подмигнув, Дамблдор попросил меня раздеться и влезть в ванну. Что я и поторопился сделать, когда он вышел, – наверное, за новыми участниками ритуала. Сквозь воду смутно просматривались контуры моего тела. Достаточно целомудренно, сказал бы кто-то, кто не бывал на моём месте. Может быть. Но, как мне показалось, было видно слишком много. Я вздрогнул и скрючился, стоило войти целой процессии: впереди шёл Снейп в белой рубашке до пят, расшитой по вороту красными символами, за ним Дамблдор со свечой, напоминающей посох, а позади всех – Флитвик с огромным свитком пергамента. Снейп опустился на колени рядом с ванной, и я так съёжился, словно надеялся провалиться сквозь её дно, Дамблдор же принялся водить над нами зажжённой свечой-посохом, а Флитвик опять запел (отчего мне захотелось зарыдать), – будто козёл заблеял. Вода в ванне вскипела крупными пузырями, словно меня вознамерились сварить заживо, и я тоненько запищал на одной комариной ноте. Снейп стиснул моё запястье внезапно, отчего я вскрикнул, но ни Дамблдор, ни Флитвик даже бровью не повели. Вода бурлила всё сильнее. Я схватился второй рукой за ладонь профессора и, повернувшись к нему, силился что-то сказать. Не получилось. В горле и под языком щекотало, будто я пушистика проглотил. Символы на рубашке Снейпа начали светиться – очень ярко. У меня заслезились глаза, но я не мог отвести взгляда от знаков и его обнажённой шеи в распахнутом вороте. Слова, которые блеял Флитвик, были мне смутно знакомы. «Защита», – казалось, повторял он. И очищение. В горле стало чересчур горячо, вода вокруг меня била ключом, а хватка Снейпа была единственным, что не давало мне с воплями удрать из этой ванны и из этих комнат, которые наверняка мне будут сниться в кошмарах. – Да будет так! – загрохотал Дамблдор, поднимая свечу, разгоревшуюся до размеров небольшого костра. Огонь зашипел, в воздух взлетел целый сноп кроваво-красных искр. Вместе с этим меня пронзило странное ощущение, будто бы я раздвоился; колени ломило от жёсткого пола, вода остыла, грудь покрылась мурашками, рука, накрывшая мою ладонь, повлажнела, по бёдрам гулял неприятный ветерок. Это казалось чудным, слишком непонятным и приятным одновременно, потому что внутреннее убеждение, что ты родился одиноким и таковым умрёшь, – растаяло. Флитвик вдруг взвизгнул, как нашкодившая кошка, получившая пинок от хозяина, и я обмяк, не в состоянии даже пошевелиться. Из остывшей ванны меня достал Снейп. Тот редкий случай, когда хотелось залиться краской, а не получилось. Пусть смотрит, если у него ещё остались на это силы. Снейп завернул меня в полотно и куда-то потащил. Впрочем, мне было всё равно, куда: глаза слипались, тело налилось тяжестью, словно оно – камень, и сладкая дрёма накатила, как волна на морской берег. Мне было тепло, хорошо и спокойно. Я понял, что улыбаюсь, когда услышал: «Доброй ночи», но даже не стремился узнать, кто мне этого пожелал. Спать, спать, спать.