Однажды в Хогвартсе

Я бы не удивился, если бы узнал, что Снейп уже добрался до цели своего путешествия, пока я стоял и сверлил взглядом пустую лестницу. Да, он обязательно попенял бы мне, что я трачу время зря и склонен к ненужной сентиментальности. Создавалось впечатление, что он вообще не признаёт человеческих слабостей и всячески изживает их из себя и из тех, кто его окружает. Но я ничего не мог с собой поделать. Стоило лишь понять – кто назначил ему встречу, и у меня начали холодеть ладони, а по позвоночнику поползли колкие мурашки. Нельзя думать о плохом. Гермиона говорила – мысли материальны, поэтому я приложил все силы, чтобы мечтать о грядущем: как мы со Снейпом наконец-то разберём последнюю главу рассказа о нас по фразочкам, он обязательно пройдётся по формулировкам автора, отзываясь о них как о приторной тянучке, завязшей в зубах. Угостит, конечно, своим терпким чаем, привычно «забыв» о сахаре. Может, даже отчитает за что-то… Если будет наше завтра… Стоя в коридоре в полном одиночестве, я не мог себя заставить мыслить позитивно. Значит, надо найти Рона и вместе с ним переделать списанные работы. О Гермионе Снейп говорил, но обо мне же – нет? Я сорвался с места, практически скатился вниз по лестнице и, перепрыгивая через несколько ступеней, побежал в гостиную. Но в гостиной никого не было. Я бросил сумку в спальне на застеленную эльфами кровать и поспешил в библиотеку, куда ввалился запыхавшийся и взмокший. Но каково было моё удивление, когда и там моих друзей не оказалось. Я перебрал в памяти задания для самостоятельной работы, но не вспомнил ни одного, для которого необходимо было бы тащиться в теплицы или подниматься на Астрономическую Башню. Куда же они подевались? Внезапно посетившая меня мысль заставила почувствовать себя полнейшим ослом. Вот, спрашивается, зачем мне Карта Мародёров, если я о ней не вспоминаю, пока не обыщу весь Хогвартс от подземелий до самых шпилей? Я горестно вздохнул и поплёлся обратно в башню за картой. Однако провидение оказалось милостивым ко мне: я свернул к классу Защиты, укорачивая путь с помощью малоизвестного коридорчика, и остановился, потому что услышал хорошо знакомые голоса. Первой ассоциацией, пришедшей мне в голову, когда я наконец нашёл свою пропажу, – были пираты, которые выпытывали у капитана захваченного судна, где он спрятал корабельную казну. Странно наблюдать, как миниатюрная Гермиона, в которой в тот момент сложно было признать отличницу и аккуратистку, наскакивала на неизвестного мне человека (Рон закрывал его своей широкой спиной) и выкрикивала угрозы. И – что было совсем неожиданным – в её выкриках я без труда распознал имя нашего грозного профессора зельеварения. Я, стараясь ступать бесшумно, подошёл ближе. Поймите меня правильно, не каждый день узнаёшь, что твои друзья вдвоём зажимают какого-то ученика в безлюдном месте и чем-то его шантажируют. А ведь Гермиона возмущалась громче всех, когда узнала правду о вражде Мародёров с профессором Снейпом и о соотношении сил в этом противостоянии. Нет-нет-нет, я не смог поведать друзьям о подсмотренной в Думосборе сцене у озера: мне казалось, да и сейчас кажется, что это не Снейпа унизили, – это отец сам уничтожил моё уважение к нему. Но в общих чертах рассказать пришлось. Даже не так, не рассказать – подтолкнуть Сириуса к откровениям. Он по сей день не понимает, почему я злюсь, когда он награждает Снейпа его школьным прозвищем. До меня долетали отрывки пламенных речей Гермионы: – …профессор Снейп будет рад! Это же надо – я уже подумывала над кандидатурами преподавателей. Можно сказать, была готова выразить им своё недоверие… – Отпустите… – блеял третий, пока не опознанный мною. – Не надо Снейпа… Меня же исключат! Может, договоримся? А? – Никогда! – твёрдо заявила Гермиона. Рон смотрел на свою миниатюрную предводительницу с благоговением и, должно быть, прижал пойманного крепче, потому что на весь коридор послышалось: – Ты меня задушишь! – Это возмущался тот, третий. Мне с моего места было видно, как по широченной спине друга лупил пухлый кулачок, явно девичий. Хотя и так понятно, что парень ныть и выпрашивать пощады не стал бы. – Боров гриффиндорский! Рон сопел многообещающе. Насколько я знал, следующим его действием будет рукоприкладство – у всех Уизли разговор короткий: или мордобой, или докладная на имя декана. Но всё же кого они там поймали? – Грейнджер, не будь занудой. Ну, подумаешь, немного пошалила… А давайте, я обменяю свою свободу на что-то? Уизли, денег хочешь? Много звонких монеток из чистого золота? Как патологически бедный человек, Рон легко сбивался с пути истинного. Он стал мяться, нерешительно окликнул Гермиону, но отвечать не торопился. За него это сделала наша лохматая воительница. – Ни за что! Пятна с репутации смываются только кровью! К Снейпу! – скомандовала Гермиона, но выражение лица при этом у неё было как у Пивза, когда он мажет клеем ручки в кабинете Истории Магии. Многообещающее. – Не надо Снейпа! – заверещала пленница. – Меня же исключат! Ну не надо… И неизвестная горестно всхлипнула. Гермиону никакими мольбами не проймёшь, а вот Рон к такому непривычен: Джинни из тех, кто скорее разобьёт своему обидчику нос, чем заплачет. Так что у Уизли вообще не принято распускать сопли. И он пробасил: – Гермиона, а может… не надо?.. К Снейпу-то? С ним свяжешься – сам не рад будешь… А ты не реви! За что исключать-то? Ну подраишь месячишко туалеты… Так это помогает… от дурных мыслей. – Не хочу туалеты! – завопила неизвестная. – Я только маникюр в субботу сделала! Пять галлеонов отдала! – В унитаз, считай, спустила свои денежки! – неожиданно мстительно отозвалась Гермиона. – А отчислят тебя за дело! Своими шалостями ты подрываешь престиж нашей школы! А каково тем, кого ты оболгала? Ты хоть понимаешь, что натворила?! И тут взгляд Гермионы наткнулся на меня. Она задорно улыбнулась и приложила к губам палец, призывая то ли молчать, то ли подыграть в её представлении для одного зрителя. Я кивнул. – Гарри! – закричала Гермиона, по-прежнему улыбаясь. – Нам тебе столько надо рассказать! – И что же? Надеюсь, случилось что-то хорошее, а то в последнее время новости не радуют… – ответил я и неспешно подошёл ближе, словно тут прогуливался, и вдруг – глазам не верю! – свои. – Поттер! – заорала неизвестная так, что испуганное эхо заметалось под потолком заблудившейся летучей мышкой. – Никогда не думала, что скажу это, но я рада нашей встрече. В цепкой хватке Рона билась Миллисента Булстроуд. Наверное, она пыталась освободиться уже всерьёз, не думая ни о маникюре, ни о новой мантии, которая трещала от её трепыханий по швам. Я даже не представлял, в чём моя предприимчивая подруга её обвиняла, но взялись они с Роном за неё всерьёз. На могучей руке моего рыжего друга уже налились кровью глубокие царапины, а щекастое лицо Булстроуд приобрело оттенок благородного пурпура. – Рон, ты её сейчас и правда задушишь. Рон испуганно отшатнулся, выпустив изрядно помятую слизеринку из рук. Она принялась картинно отряхиваться, шипя сквозь зубы об испорченной мантии и о возмещении морального ущерба, но в результате застыла, приняв, как, наверное, ей самой казалось, горделивую позу. Все молчали. Что-то бормотали портреты на стенах, и сонно лязгали доспехи где-то за поворотом. В коридоре уже стемнело, и мы дружно вздрогнули, когда с громким шипением на стенах стали зажигаться факелы один за другим. – Интересно, профессор Снейп у себя? – пробормотала под нос Гермиона, но Булстроуд, вмиг растеряв свой апломб, попятилась назад, где её опять схватил Рон. – Не пойду! – завизжала она, отбиваясь и всё метя острыми ногтями Рону в лицо. – Отец меня убьёт! Пощадите! Где ваше хвалёное благородство?! Сонные портреты, заслышав вопли о помощи, без промедления назначили гонца в директорский кабинет. Булстроуд вцепилась в Рона, преданно заглядывая всем нам в глаза по очереди, и уже шепотом попросила: – Пойдём отсюда! Скорее! Я всё сделаю, всё отдам, только не надо преподавателей и директора… – Куда? – деловито прошептала Гермиона. – В подземельях у нас есть комната… так, тупичок. Мы в ней встречаемся с учениками других факультетов. Поговорим там? – просяще затянула Булстроуд. Ведомые ею, мы спустились в подземелья. И правда – комнатка больше напоминала обычный тупик, чем полноценное помещение, но слизеринцы по максимуму сгладили это впечатление: от общего коридора он был отгорожен плотными парчовыми занавесями в пол. Внутри стоял старый, потёртый диванчик неопределённого цвета, а также колченогий столик, одну ножку которого заменяла стопка заплесневевших книг, пара продавленных кресел и большая бронзовая тренога-светильник. Наша провожатая, похоже, здесь была завсегдатаем: она привычно задёрнула шторы, навесила на них Чары Конфиденциальности палочкой, которую нехотя вернула Гермиона, и с застывшей улыбкой предложила сесть. Рон, как самый уставший – шутка ли, тянуть сопротивляющуюся Булстроуд, – плюхнулся на диван, который, несмотря на кажущуюся изношенность, даже не скрипнул, и затолкал под него свою школьную сумку. Гермиона присела в кресло, но сделала это так, будто пародировала заносчивых чистокровных: с ровной спиной и высоко задранным подбородком. Я выбрал второе кресло. Стоило сесть в него, как в копчик с истинно слизеринской подлостью впилась шальная пружина. Я поёрзал, выискивая такое положение, при котором бесчестная деталь перестанет терзать мою спину и даст возможность наконец узнать, что происходит, потому что – стыдно признаться, но я не имел ни малейшего понятия о том, в чём участвовал. – Как я понимаю, вы согласны на откуп, – протокольно улыбаясь (светское воспитание никуда не делось), елейно осведомилась Булстроуд, усевшись на вторую половину дивана как-то боком и складывая на мантии пальчики с идеальным маникюром. – Нет! – так же, тон в тон, ответила Гермиона. – Ты просила поменять место разговора. Всего лишь! А договариваться тебе придётся с Гарри – в конце концов, он пострадавший. Пока Булстроуд хлопала ресницами и пыталась осознать сказанное, Гермиона невинно поинтересовалась: – А чай у вас здесь не подают? – и, не дождавшись ответа от остолбеневшей слизеринки, посетовала: – Жаль, очень жаль. Недоработано как-то. Я не сдержал смешок: глаза Булстроуд, и так широко распахнутые, чуть ли не полезли из орбит от такой простоты. Пауза затянулась. Затянулась надолго – мы смотрели друг на друга, не зная, как начать разговор. И только Рон дремал на диванчике, иногда тихонько всхрапывая. Надо ли говорить, что до отбоя времени оставалось не так уж много, чтобы тратить его на театральные представления? В конце концов, вряд ли Гермиона стала бы обвинять кого-либо, не имея оснований и доказательств, а значит, ничто не мешает сдать Булстроуд с потрохами её же декану позже, когда он вернётся. А там пусть уже он думает, чего заслуживает её проступок. – Прекрасная обстановка, приятная компания. Спасибо, но, к сожалению, времени нет на столь долгие визиты... – Гермиона поднялась с кресла, а вместе с ней и я. Рон сонно потёр глаза и зевнул, из-за чего удостоился от Булстроуд персональной гримасы отвращения. – Постойте. Куда же вы? Поттер, пусть я и виновата в пустячке, но готова откупиться, чтобы закрыть эту тему раз и навсегда! – и продолжила куда-то в сторону: – Захотела ошибки исправить на свою голову… – Пустячок? – Гермиона обернулась на пороге импровизированного укрытия. – Думаю, Гарри, ты сам сделаешь вывод, насколько это пустячок… Наконец-то хоть что-то конкретное! Гермиона рывком достала из внутреннего кармана мантии смятый пергамент. Я смотрел на него, как на ядовитого гада, и договариваться мне не хотелось. А вот придушить Булстроуд тянуло с почти непреодолимой силой. Настроившись на очередные непристойности, я начал читать, но почему-то смысл изложения как-то ускользал от меня. «Монофаллический петинциометр» проникал в какую-то норку, «Проклятый одноглазый монстр» отыскивал центр экстаза, а неизвестный мне (хотя я был достаточно неплох в уходе за магическими существами) «Брючный горностай» тёрся о сморщенный вход – линял он, что ли? На заднем плане чертыхался Рон, искавший под диваном свою сумку. – Я что-то не понял… Это доклад про редких магических зверей? Тогда при чём тут я? Гермиона издала какой-то неопределённый булькающий звук и вытаращила и без того большие глаза. Булстроуд, в очередной раз умасливавшая мою подругу простить её и, конечно же, не держать зла и уничтожить доказательства, постучала себя по лбу кулачком и сказала: – Кретин недоразвитый! А Рон, повесивший найденную сумку на плечо и уже собравшийся выходить, активно косил глазами куда-то в пол. При этом он скорчил такую загадочную мину, что я не мог решить: рассмеяться мне или нет. Может, я обронил что-то? И начал оглядывать пол в поисках выпавшей вещи. Однако ничего не нашёл. – Что? – не выдержал я. Рон возвёл глаза к потолку, с громким «У!» указал на пергамент у меня в руках, а потом куда-то вниз. Понимание настигло меня как Смертельное проклятие, поэтому я со всей дури хлопнул себя по лбу, и уизлевское «У!» стало уже моим. Сразу за осознанием навалился стыд. Сквозняки подземелий тут же стали иссушающими ветрами пустыни. Даже не ветрами, а приближающейся пыльной бурей. Мне было стыдно поднять глаза на свою обидчицу. – Что, Поттер? Неужели Снейп оказался прав: скудный словарный запас и отсутствие образного мышления налицо?! – съязвила она, скривив губы, но гримаса превосходства у неё получилась какая-то слезливая. – Зато у тебя так развито образное мышление, что сразу и не понять: ты доклад по морщерогим кизлякам пишешь или эротику! – огрызнулся я, продолжая разглядывать пергамент в своих руках. Наверное, нужно будет спросить Гермиону: она на самом деле решила, что поймала того, кого надо? Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, – к предыдущим частям истории Булстроуд не имеет никакого отношения. Во-первых, её пергамент был не белым, а того странного цвета, который бывает у лепестков розовых роз, если они засыхают на окне, – желтушно-розовым. Во-вторых, от свитка терпко пахло духами. В-третьих, почерк был не моим: завитушки накладывались на завитушки. И, в конце концов, эти демоновы обороты! Если она так пишет и свои эссе, то преподавателям можно только посочувствовать – не ученическая работа, а сплошной ребус! Какой нормальный человек будет писать столь иносказательно, а потом опускаться до откровенной пошлости? «Он покрывал поцелуями сладкие выпуклости его тыла. Затем раздвинул их, несколько раз лизнул лучики очка и наконец всосался в его жопу как пиявочка…» От картины, открывшейся моему внутреннему взору, я икнул. И эта пиявочка… Нет, такое нельзя читать на ночь! Это же даже для порнографии – ужас и мрак! – Сами на время жаловались, а теперь один обалдуй никак от дивана не отлипнет, второй – знакомые буквы в рассказе ищет. Долго искать будешь, Поттер! – Мне кажется, что кто-то нарывается на неприятности, – осадила разошедшуюся Булстроуд наша Гермиона. – Ты хотела, чтобы я высказала своё мнение? Гарри прав: в твоих запутанных названиях смысл задохнулся и почил с миром! – Хм, ты мне казалась умной, а ты такая же узколобая, как и все остальные. Драко заявил, что меня обманули, – горностаи в брюках не живут, Тео – что у меня выпуклости больше, словно он Поттеру в зад заглядывал… После этих слов я понял, что никогда не повернусь задом к Теодору Нотту. И вообще ни к одному слизеринцу, даже к Малфою, который знал ареалы обитания не только магических зверей. – Если это тебе сказали не только я и Гарри, может, стоит прислушаться? А вдруг мы говорим правду? – Каждому хочется бросить в талант камнем! – пафосно воскликнула Булстроуд. – А как бы ты назвала «твёрдость цвета слоновьей кости», если бы писала эротическую сцену? – Сомневаюсь, что я бы такое писала, – Гермиону передёрнуло. – Но для мужских гениталий есть принятые и понятные названия: член, пенис, фаллос… – Сухо, банально и неинтересно, – констатировала Булстроуд, снова принимая театральную позу. Рон так и продолжал стоять, глядя на неё круглыми глазами и вцепившись в свою сумку, как в универсальное оружие. Судя по выражению его лица, мой друг решил, что Булстроуд безумна и уже давно. – Зато твои горностаи небанальны. Не ширинка, а Лондонский зоопарк. Да и сколько ты таких небанальных прозвищ придумаешь? Полдюжины. И по расписанию будешь их менять? – Да чтоб ты знала – я могу ни разу не повториться за весь рассказ! – возмутилась Булстроуд. А дальше мы даже не могли представить, как заткнуть этот «фонтан красноречия»: – «Могучая мужская макаронина». «Божественный сучок». «Старый слизняк». «Рыцарь в красном шлеме на пути в страну Обещаний». «Пышный молот похоти». «Тёмный шпиль». «Одноглазый чудочервь». «Скользкий секс-скипетр»… Рон заливисто захохотал, но мне в его смехе слышалась нервозность. Гермиона запустила в и так растрёпанную шевелюру руку и покачала головой. Я же бочком пробирался к выходу, давя рвущийся из горла смешок. Потому что если не уйду, гореть мне от стыда вечно. – …«Волосатый Волк». «Стержень наслаждения». «Ужасно влажный гриб». «Мужской корень». «Пурпурноголовый жених». «Сочащаяся корона». «Диего Следопыт». «Пробуждённый дракон»… На последнем смехом залились уже мы втроём. – Это же… это же… девиз школы наоборот! – выдавила Гермиона, вытирая слёзы, но её опять согнуло в приступе хохота. Бустроуд сбилась, сначала застыла, поджав губы, а потом расхохоталась вместе с нами. Но надо отдать должное её упорству – она продолжала выдавать новые прозвища: – «Могучий меч Эроса». «Банановое дерево». «Острие гиппогрифа». «Эльфийское копье удовольствия»… – Нет! – сквозь слёзы и приступы удушья прохрипел Рон. – Только не о домовиках! Пощади! Но Булстроуд была неумолима, хотя из-за смеха её речь стала невнятной, и нужно было прислушаться, чтобы расслышать бормотание: – «Его Величество Пурпурная Шляпка». «Священная палочка мужских соков». «Глянцевый стержень из мышц и крови»… Я и не заметил, когда мои ноги подогнулись, и оказался стоящим на четвереньках на полу. Невозможно было остановиться – под рёбрами болело, но Булстроуд всё не унималась: – «Принц Длиннцелот из Роттердама». «Тихая флейта»… Камни под ладонями были сырыми и холодными. Я силился подняться и добраться до кресла. Мне не хватало дыхания, глаза застилали слёзы. – …«Монах с большим капюшоном». «Храбрый воин далёких холмов». «Палка искушений»… На очередном приступе смеха и так нечёткий пол исчез. Вместо него я увидел комнату, полную густых теней. В полосе света от неприкрытой двери застыл человек в согбенной позе, чуть ли не касаясь длинными волосами пола. – Значит, старый кретин выбрал самый надёжный ритуал, говоришь? – Да, мой Лорд… В коленопреклонённом человеке я узнал Снейпа, хотя волосы скрывали опущенное лицо. В полумраке комнаты призывно белели его голая шея и воротничок. – А может, ты, как у тебя иногда бывает, покаялся этому выжившему из ума директоришке? А, Северус? – …«Змей-искуситель». «Оружие удовольствий». «Подростковая гордость». «Дроч-дроч мешочек». «Розовый пальчик Бога»… – Что скажешь, Северус? – Я смотрел, как моя рука с аномально длинными пальцами потянулась к склонённой голове. Погладила чёрные пряди, накручивая одну, особо полюбившуюся, на указательный палец. – Не приглашал ли директор тебя на встречу тет-а-тет? Не поил ли чаем с крендельками? Не вёл ли душещипательных бесед? – …«Полуночный мясной экспресс». «Маскулинный леденец»… – Нет, мой Лорд… – Точно? – Пальцы, похожие на бледных пауков, вцепились в блестящие пряди и потянули. Я смотрел на Снейпа сверху вниз: на его неудобно изогнутую шею, на золотившиеся в свете единственной свечи ресницы, на приоткрытые губы. И видел ужас, притаившийся в глазах, которые смотрели прямо на меня. Как там говорил Рон о глазах профессора – колодцы с гнилой водой? Гнилым я как раз чувствовал себя, наблюдая за унижением Снейпа снова. И не вырваться, и не закрыть глаз – только где-то далеко задыхавшаяся Булстроуд перечисляла: – …«Блюющий огурчик». «Лорд Жопограб Восхитительный»… – Ты хороший слуга, Северус, – умный, исполнительный, честолюбивый; но запомни, если когда-нибудь дорастёшь до Тёмного Властелина… – Я видел, как лицо Снейпа приближалось к моему, как он хватал воздух ртом, уже и не пытаясь выглядеть равнодушным, – страх исказил его черты. – Опасайся именно таких слуг. Пусть у тебя будет маленький аргумент, строгий ошейник, чтобы держать их на поводке. Ты же помнишь о своём аргументе? – Да, мой Лорд… – Не надо забывать… Не надо натягивать поводок… Шипами, мой Северус, можно разорвать себе горло! Снейп дёрнулся, стараясь вывернуться, но быстрый выпад закончился кровавой каплей на покрасневшей нижней губе профессора, которую Волдеморт, то есть я, картинно слизнул. Казалось, что меня сейчас вывернет, и было бы неплохо, если бы в голову Волдеморта. – …«Конь с одной ноздрей». «Маленькая третья нога»… – Ты сопротивляешься, Северус? А как же клятва, что ты мне верен душой, мыслями и… телом? Забыл? Надо поправить твою память. Круцио! Лоб раздирала жгучая боль. Комната с корчащимся Снейпом медленно исчезала, будто я терял зрение. И становилось совсем не до смеха, стыда и прозвищ чьего-то члена. Горло перехватило спазмом, и я, чтобы не выдать своего невесёлого состояния, рывком поднялся с пола и устремился к выходу. – …«Одноглазая брючная форель с черепашьей шеей». «Кончик мужественности». «Блудень». «Маленький упырь»… Я рвал неподатливые шторы, путался в ткани, задыхался в обступившей меня со всех сторон темноте. Но прежде, чем позади остались и тупичок, и ничего не понявшие друзья, я ещё услышал: – …«Пень кудрявый». «Вертел страсти». «Императорский жезл»… – И побежал прочь.