Однажды в Хогвартсе

Поначалу мне показалось, что шторы, отделявшие тупик от остальных подземелий, – заколдованные, потому что я тыкался в сплошные складки и не мог выпутаться. В коридоре история повторилась: я словно потерял возможность ориентироваться в пространстве и попадал в тупики, в которые никогда и не заглядывал. А может, Булстроуд – это какая-то особая форма хогвартской нечисти, которая своими абсурдными прозвищами гениталий путает внутренний компас и уводит куда-то под озеро потайными тропами, чтобы потом схарчить в тишине и мраке? Кто их, слизеринцев, знает? Недаром же ходили слухи о каких-то наследиях и магических существах. С каждой проведенной в почти полной темноте минутой я дышал всё громче: в хитросплетениях ходов воздух так и норовил закончиться, и мне предстояло или преодолеть лабиринт, или умереть в темноте и сырости. «О Мерлин!» – взмолился я в конце концов, дрожа от непонятного возбуждения. Весь покрытый потом, пальцы сбиты в кровь о стены, а вокруг только непроглядная тьма и запах сырости. Я ощущал, как без свежего воздуха и света чахну и слабею с каждым прожитым мигом. Ноги стали ватными, сердце, казалось, билось в самом горле, собственное тело потяжелело. Я пришёл в себя от порыва ледяного ветра, пытавшегося поднять меня в небо как сорванный с дерева листок. Локтями я опирался на постамент вепря – одного из двух, которые охраняли школу от посягательств магглов. Стоило кому-нибудь из простых, необременённых магическим даром людей дойти до них, как перед глазами возникали ветхие развалины и появлялся билборд, предупреждавший об опасности обвала. Всех такие предупреждения, конечно, не пугали, поэтому, если верить истории Хогвартса, на вепрей были наложены Отвлекающие чары, заставляющие магглов вспоминать о срочных делах. Зачем я это всё перебирал в памяти? Наверное, факты о школе не давали мне паниковать. Нечто стабильное и незыблемое, каким представлялся мне и сам Хогвартс. Ощущения, притупившиеся на время моей борьбы с темнотой подземелий, вернулись. Взмокшую спину обдувал холодный ветер. Он и напомнил, что на улице давно не лето, и если днём в этом ещё можно было сомневаться, то с приближением ночи это становилось ясно и идиоту. Я закашлялся, сгорбился, обхватив плечи озябшими ладонями. Ноябрь был мокрым и ужасно холодным. Нужно возвращаться, пока меня не кинулись искать или же пока я не нажил на свою долю новых приключений, – защита замка осталась за спиной. Но я не успел даже повернуть назад. – Гарри! – Я вздрогнул от голоса Дамблдора. – Ты должен быть в постели. Отбой уже начался. Вместо того чтобы покорно склонить голову, извиниться и надеяться, что наказание будет максимально мягким, я стоял и старался вспомнить, а слышал ли когда-нибудь, чтобы наш директор кричал или злился на учеников. По-видимому, нет. И тут же поймал себя на мысли, что попадись я, ученик, сам себе – учителю, то обязательно бы не выдержал и отчитал себя за безалаберность и несоблюдение режима в военное время. Причём используя максимально едкие замечания. – Гарри! – снова напомнил о себе Дамблдор. – Пойдём. Тебе стоит выпить Бодроперцового – ты совсем замёрз! Ладонь Дамблдора, морщинистая и с узловатыми старческими пальцами, стиснула моё запястье. Она ощущалась настолько тёплой, что меня пробило очередной волной дрожи. Где-то вдалеке заворчал гром. Именно так, как пробуждающийся огнедышащий дракон, который голоден, но ещё слишком заторможен после сна, чтобы охотиться на глупых овец. – Наверное, сейчас будет гроза. Поспешим. Он не выпустил моей руки, легонько потянул к замку, не переставая сетовать на превратности погоды и старческую чувствительность к её переменам. Я всё ещё не понял, что привело меня к границе Хогвартса и почему Дамблдор нашёл меня без особых трудностей. Разряд молнии, первый и особенно яркий в окружающей темноте, ударил в землю далеко от нас, и я вдруг выдернул ладонь из руки директора: где-то неподалёку, чуть-чуть левее, было нечто, притягивавшее меня, как магнит железные опилки. – Гарри! Остановись! – закричал Дамблдор, но его вопль потонул в раскате грома. Гроза приближалась. Ветер рвал мантию, выл голодным оборотнем и пригоршнями бросал в лицо прошлогодние листья и мелкий мусор. Очередной разряд молнии попал в одиноко стоящее дерево. Я застыл на месте, глядя, как узловатый ствол пожирает призрачное пламя, раздуваемое и разносимое яростным ветром. Вдобавок к этому начался ливень. С небес низвергалась такая стена дождя, словно кто-то наверху – куда больший, чем наши великаны, – опрокинул на землю полный ковш воды. Я вымок до нитки в один момент. Мне было не просто холодно – наверное, если бы меня заточили в кусок льда, было бы намного теплее. Новая вспышка озарила подбрюшье гигантской тучи, сделав её похожей на разозлённого джинна, и за молнией оглушительно громыхнул гром. Могущественный джинн изволил сердиться. В ушах звенели отголоски этой злости. Из-за чередования всполохов молний и наваливающейся вслед за ними ночной мглы темнота казалась ещё непрогляднее, чем обычно. Каждый шаг мог стать последним. Гроза надвигалась, и разряды становились всё чаще. Я смотрел под ноги, но по стёклам очков текла вода, и разглядеть сквозь них хоть что-то было попросту невозможно. Если бы не магия, не интуиция – или что там меня вело? – я никогда бы не признал в причудливо изогнутой коряге человеческое тело. Намокшая мантия, в свете молний приобретшая вид и гладкость валуна, ещё больше усугубляла это впечатление. Может, камень, а может, поваленное дерево, но никак не человек. Я бросился к нему. Трава под ногами скользила – я рисковал свернуть себе шею при каждом неловком шаге. Ливень сделал своё чёрное дело: кожа найденного человека, как, впрочем, и его одежда, была щедро покрыта жидкой грязью, потоки которой обтекали его с двух сторон. Но, несмотря на всё – мрак, мою почти полную слепоту и поработавшую над имиджем поверженного погоду, – я узнал его сразу. Передо мной лежал Северус Снейп. Да, я никогда не числился в фанатах Снейпа, скорее, наоборот, – был первым, кто мог ляпнуть ему вслед оскорбление или пожелать недоброго, но, увидев его – грязного, жалкого и беспомощного, – подумал лишь о том, как позвать на помощь. Магией пользоваться было нельзя: профессор МакГонагалл не раз и не два повторяла, что маги более уязвимы в грозу, чем магглы, – их дар притягивает молнию. После стольких повторов даже я запомнил это накрепко. А поднять Снейпа на руки и донести до замка, боюсь, мне не хватило бы сил. В отчаянии я обнял неподвижного профессора, собственным замёрзшим телом закрывая его от бушующей непогоды, и повторял про себя, что Дамблдор не бросит меня одного ночью, а значит, обязательно найдёт снова. Он же великий маг, в конце концов, он должен знать, как уберечься от грозы! Но минуты текли, ливень не прекращался, молнии почти беспрерывно сверкали, а директор так и не появлялся. Я шептал Снейпу, что ночь – это не навсегда, что я не брошу его одного здесь, и ещё множество таких же сентиментальных глупостей, которые говорят в безвыходных ситуациях, а сам всё сильнее прижимался к окоченевшему телу профессора. Где этот старик и почему он не появляется тогда, когда так необходим? Мой подбородок упирался в грязный лоб Снейпа, а замёрзшие руки ощущали, как медленно и тяжело поднималась и опускалась его грудь при дыхании. Я уже не сомневался, что наказание мне влепят самое суровое, что первая в этом году простуда уже заработана, а новые брюки, купленные перед началом учебного года, безнадёжно испорчены. Но это меня не волновало ни в какой мере – да, собственно, есть ли вещь, которая может перевесить чашу весов, если на второй лежит человеческая жизнь? Мне почудилось, что дыхание Снейпа становится всё тише, словно он… он… Не может быть! Отчаяние захлестнуло меня с новой силой. Я не знал, что ещё предпринять, и поэтому закричал во всю мощь своих лёгких: – Профессор Дамблдор! Профессор! Сюда! Гром загрохотал так раскатисто, что я вздрогнул, и вдруг из-за сплошной пелены дождя вынырнул вымокший до нитки директор. – О Боги! Северус. Наверное, у меня никогда не получилось бы действовать так быстро и продуманно. Под руководством Дамблдора, который накрыл нас каким-то особенным щитом, я наколдовал носилки и принялся левитировать их в замок, проклиная про себя скользкую тропинку и собственные дрожащие руки. Холода я не чувствовал – так старался не уронить свою ношу, что уже не замечал ничего вокруг. Хотя нет – кое-что я всё же видел. Например, как в купол несколько раз попадала молния. Так что директорский щит оказался совсем нелишним. Было интересно понаблюдать, как разряд молнии стекал по куполу куда-то в землю, но носилки опасно накренились, и о наблюдениях пришлось забыть. Уже перед самым порогом последняя шальная молния ударила в щит так, что я от неожиданности чуть не уронил Снейпа, носилки и самого себя. Но обошлось всё только тихим ругательством, вырвавшимся у Дамблдора. Я сделал вид, что не услышал, а он – что ничего не говорил. Наше триумфальное возвращение должно было бы войти в Историю Хогвартса как героическое, но, конечно же, оно осталось незамеченным. Замок погряз в сонной тишине: не было ни людей, ни призраков – лишь бормотание портретов и смутные шорохи, которыми наполнены все старые здания. Дамблдор одним движением снял щит, попутно высушил нашу мокрую одежду и перехватил мою ношу. Носилки тут же перестало кренить во все стороны, а я со спокойной душой очистил Снейпа от налипшей грязи. Он не самый красивый человек – можно было назвать полдюжины куда более привлекательных людей в замке, – но почему-то таким родным я ощущал только его. Я шёл рядом с носилками и, как мне казалось, совсем незаметно держал Снейпа за безвольную ладонь. Так мы и вплыли в двери Больничного Крыла. Мадам Помфри, заспанная и в ночной рубашке, выглядывающей из-под тяжёлого бархатного халата, охнула и засуетилась. Можно подумать, что она умела находиться во всех точках стерильного пространства Больничного Крыла одновременно, – настолько быстрыми были её движения. Только что она застилала койку свежим бельём, а вот уже вся тумбочка уставлена разными бутылочками, а всё ещё парившую фигуру Снейпа плотно окутали разноцветные, схожие с цыганскими платками, покровы диагностических заклинаний. Я стоял, разинув рот, пока и в моей руке не оказался флакон зелёного стекла. – Выпейте, мистер Поттер, иначе простуды и постельного режима вам не избежать. Я неуверенно оглянулся на Дамблдора, который присел на больничный стул и покорно ждал вердикта мадам Помфри. Она одарила и его зельями, бурча под нос о приступах радикулита и опасности простуд в старости, но Дамблдор только подмигнул мне, хотя и выпил всё предложенное безропотно. – А теперь, директор, думаю, мистеру Поттеру пора спать, а нам – поговорить. Дамблдор кивнул и, с трудом поднявшись, выпроводил меня из Больничного Крыла. Сколько я ни старался услышать, о чём шла речь, – из-за двери не доносилось ни звука. Зато я завопил, забыв, что топтался под дверями добрые две четверти часа, когда мне на плечо опустилась чужая рука. Однако за спиной никого не было. – Тихо… Тс-с-с! – Из воздуха снова материализовалась рука, которая втащила меня под мантию-невидимку к моим друзьям. И вовремя! Двери Больничного Крыла распахнулись. – …и если это мистер Поттер, я лично буду ходатайствовать о его наказании – неугомонный ребёнок! – Он просто переживает за Северуса и ничего больше. – А больше и не надо, чтобы завтра он клевал носом и спал на уроках вместо того, чтобы учиться! – Взгляд мадам Помфри скользнул мимо нас, притихших под мантией. – В конце концов, кто из нас директор, Альбус, вы или я? Это вы должны быть заинтересованы, чтобы мальчик учился на достойном уровне… Она захлопнула дверь, и мы втроём не смогли сдержать облегчённых выдохов. Гермиона и Рон потянули меня к нашей гостиной и шёпотом рассказывали, что было уже после моего ухода. Рон как раз дошёл до того, как Булстроуд вывалила перед ними свою шкатулку с украшениями и артефактами, когда я понял, что не смогу уснуть, не зная, что случилось со Снейпом. Да и вообще, зря я ушёл так далеко от Больничного Крыла. Всё-таки Гермиона – умница. Что бы ни говорил кто-то другой. Она всё и так поняла, без лишних слов и пояснений. Перед портретом Полной Дамы она вытянула Рона из-под мантии, переспросила, всё ли у меня в порядке, и, получив утвердительный ответ, зашептала: – Иди к нему – остальное мы расскажем тебе потом. Рон краснел и бледнел. Это было заметно даже в тусклом свете коридора. – Иди, – наконец пробормотал он. – Твой амулет я доделаю завтра. Я крепко обнял своих друзей и вернулся. Была большая вероятность, что я обворую собственный факультет на несколько десятков баллов и получу отработки до самого Рождества, но меня это никогда не останавливало – не остановило и сейчас. Дверь предательски, но тихо заскрипела, будто она ещё не решила, чьей стороне симпатизировала больше. У изголовья профессорской кровати еле теплился ночник, а Снейп, почти сравнявшись цветом лица с казённой простынёй, лежал и, как боялся я, не дышал. Нет, дышал, конечно, но практически бесшумно. Мадам Помфри уже, наверное, спала сном праведницы и не подозревала, что в государство, вверенное ей, пробрался нелегал. Я стянул с головы капюшон и заозирался, словно пришёл не проверить состояние профессора, а как минимум его добить. Бесшумно – по собственному мнению – я подтянул стул к изголовью снейповской кровати и сел, сложив невидимые ладони на таких же невидимых коленях. Жутко! Жутко вот так сидеть и смотреть на бледное лицо, на которое бросал резкие тени тусклый ночник. Может быть, это всё обман? Настоящий Снейп умер, а для таких борцов за справедливость, как я, на постели лежал магический муляж? Фикция? Как же проверить? Человек, даже находящийся в коме, – тёплый. Наверное… Но мои ладони настолько озябли, что вряд ли я бы понял, тёплый он или такой же холодный, как мои руки. Тётя Петунья всегда проверяла температуру Дадли, касаясь губами его лба. Не знаю, как мне в голову пришла такая идея, но я, не думая, как это выглядит со стороны, стянул с головы капюшон и ткнулся вмиг пересохшими губами в щеку Снейпа – до лба я бы никак не дотянулся. – И что, по-вашему, вы делаете, мистер Поттер? Признаться, услышав профессорский голос, я сел мимо стула. Но задел его локтем, и стул опрокинулся, цепляя деревянной спинкой флаконы с зельями на тумбочке. Бутылочки разбились с оглушительным звоном. Ну и грохот получился, благодаря мне! Узнав торопливые шаги грозной целительницы, я нырнул под профессорскую кровать и, закутавшись в мантию, застыл, закрыв себе нос и рот обеими руками. – О Мерлин, Северус! – закудахтала она, а я, обливаясь потом, ждал, когда Снейп выдаст меня Помфри. – Прости, Поппи, я переоценил свои возможности, – между тем ответил он. – Ох, Северус, тебе лежать ещё долго. Но если ты хочешь чего-то, то не надо стыдиться – я всё-таки целитель… Снейп издал странный звук, однако не возразил. – Я буду иметь в виду, Поппи. Помфри подняла стул, убрала с пола дурно пахнущую лужу и ушла, пожелав профессору доброй ночи. Я не рискнул вылезти из-под кровати и через четверть часа после её ухода. – Поттер, вы там померли от страха или научились просачиваться сквозь пол? – Нет, я здесь, – прошептал я на всякий случай и ползком выбрался к Снейпу. – Где «здесь»? – Он злился, не видя меня, но слыша мой голос. Подозревая, что пожалею об этом поступке в будущем, я отбросил капюшон мантии с головы. – Начинаю понимать, почему вы не попадались мне на глаза, гуляя после отбоя. Но раз вы уже нарушили все правила и пробрались сюда ночью, хоть и не понимаю, чем я заслужил такое ваше пристальное внимание, то, будьте добры, помогите мне подняться. – Но мадам Помфри сказала… – Мадам Помфри может говорить что ей угодно, а использовать судно я буду лишь тогда, когда мне откажут руки и ноги! – прошипел Снейп. Я поднырнул под его протянутую руку, и с третьей попытки мне удалось помочь ему подняться с постели без риска упасть на пол. – Осторожнее, Поттер! Вы неуклюжи, как тролль. Поверить не могу, что человек, показывающий небывалую прыть в воздухе, может быть таким неповоротливым на земле. Я молчал, сцепив зубы, потому что если бы начал огрызаться, то на пол рухнули бы мы оба. Снейп оказался неимоверно тяжёлым – от его веса у меня ныла спина и подкашивались ноги. Я с ужасом осознал, что мне ещё вести его обратно, к койке. Когда за ним наконец закрылась дверь уборной, мне самому хотелось стечь на пол неаккуратной кляксой. Я не засёк, сколько времени он там возился; вышел Снейп в лучшем настроении, но было видно, что передвигался он на одном упрямстве. – Вы готовы для обратной дороги? – Его болезненная гримаса вместо улыбки говорила о многом. Например, о том, что потерять сознание Снейп мог в любой момент. Да и цвет лица стал ещё более нездоровым, чем во время «замера его температуры». Мы оба сцепили зубы, и я таки доволок профессора до кровати. Из последних сил я помог ему лечь – сам он был способен только шипеть и острить, и то слабенько – и даже подоткнул одеяло, прежде чем рухнуть на всё тот же злосчастный стул в полном изнеможении. Спинка стула – это какая-то средневековая пытка: раздался душераздирающий хруст, и мою и так натруженную спину прострелило болью. Я наклонился вперёд, уткнулся носом в кровать Снейпа и замер: так оказалось гораздо легче. И только поёжился, когда в мои волосы вплелись чьи-то пальцы. Чьи-то! Понятное дело, чьи: мы, в конце концов, с ним были лишь вдвоём в палате. – Так чем же я обязан такому вниманию своего «соломенного» жениха? – тихо пророкотал Снейп. – Попыткой умереть, – пробормотал я, пытаясь раскрыть слипающиеся глаза. Слишком много потрясений и усилий оказалось для одного дня. Чересчур!.. *** – Могу я узнать, что вы делаете здесь, мистер Поттер? – сквозь сон донёсся до меня строгий женский голос. – Угу! – ответил я и закопался носом в подушку, которая подо мной вдруг задвигалась и кашлянула. Стоило мне это осознать, как меня буквально вынесло из постели. Я никогда так быстро не поднимался: ни от воплей тётки, ни от звонка будильника, ни от истерического шёпота Невилла, что мы проспали. В кровати, из которой я только что выпрыгнул, потягивался профессор Снейп. Выглядел он получше, пусть и непривычно из-за узких заспанных глаз, однако уже ухмылялся, глядя на меня. – Мистер Поттер, я услышу ответ на свой вопрос? – настаивала целительница. – Я-а-а-а… – Я лихорадочно пытался придумать причину, но мой разум ещё спал. – Поппи, мистера Поттера мучают кошмары и, увы, я – единственное надёжное лекарство. Идите, мистер Поттер, скоро начнутся занятия. Я вылетел из Больничного Крыла, словно за мной гнались акромантулы, не вспоминая ни о мантии, ни о собственном внешнем виде. Мне вслед неслись раскатистый мужской смех и недовольный голос Помфри. Я торопился добраться до спальни, стараясь не думать, как посмотрю в глаза Снейпу при следующей встрече и что рядом с ним меня и правда не мучили никакие кошмары.