Однажды в Хогвартсе

Скрипа моих зубов Северус, конечно же, не слышал, но ничуть не сомневаюсь, что чувство, которое и он, и я испытывали к этой женщине, ещё больше роднило нас. Стоило Амбридж с аврорами удалиться на приличное расстояние, как лицо профессора исказила гримаса, полная отвращения. – Мерзкая сука, – пробормотал он себе под нос, ладонью стряхивая со своей мантии следы её прикосновений. А успокоившись и отбросив с высокого лба выглядевшие, как обычно, засаленными волосы, он постучался в дверь нашего преподавателя ЗОТИ. Слизнорт долго не открывал, но, удостоверившись, что это тот, кого он ждал, пропустил Северуса внутрь с любезным кудахтаньем. И всё же что-то было не так: всегда самоуверенный толстяк мялся, боязливо оглядывался на заваленный пергаментами стол, будто остерегался нашего наглого любопытства. Я бы с удовольствием поковырялся в бумагах профессора (лишь для того, чтобы его очевидный страх стал кошмаром наяву), но мои карманы жгли серьёзнейшие улики, а Северус вряд ли изобретёт причину, по которой сможет долго задерживаться в этих комнатах: иногда кажущийся неуживчивым характер – помеха в осуществлении планов. Слизнорт протестировал зелья Северуса, пришёл в восторг, рассыпался в благодарностях и предложил ему выпить старого Огденского. Снейп принял приглашение, но присел на самый край кресла, словно стремясь при удобном случае покинуть неудобное место. Я не стал испытывать терпение Северуса (и так было ясно, что после обыска оно на исходе) и бочком протиснулся в кладовую, которую Слизнорт зачем-то себе оборудовал. Стоило оглядеться как следует, чтобы понять: Северус знал Слизнорта как облупленного. Такого бедлама в разномастных флакончиках и пузырьках я ещё не видел – полки просто ломились от изобилия пыльных и кое-как промаркированных сосудов. Слой пыли как нельзя лучше говорил, что все эти разговоры об ингредиентах, их сборах и хранении, доносящиеся из гостиной, – разглагольствования ни о чём, вроде погоды или политики, потому что теоретически всё это Слизнорт знал, но применять на практике не собирался. Я бухнулся на колени, со всеми возможными предосторожностями разгрёб флаконы на нижней полке, едва удержался от предательского чиха (от пыли першило в носу и горле) и затолкал награбленное в директорском кабинете в самый угол, про себя надеясь, что следы, которые оставляли мои повлажневшие от волнения пальцы, не будут замечены до того, как новые слои пыли и паутины не лягут сверху. Впрочем, в мою пользу играло скудное освещение: свечной огарок одиноким стражем торчал из затянутого паутиной канделябра, а факелов или масляных светилен, каковыми оборудована кладовка у Снейпа, и вовсе не было. Северус оказался прав: Слизнорт устроил кладовку больше для престижа, чем для того, чтобы ею пользоваться. Стараясь ступать по возможности бесшумно, я подошёл к выпивающей парочке. Слизнорт живописал охоту на мантикору, дабы заполучить её когти, а Северус лишь иногда качал головой, словно был полностью поглощён интереснейшим рассказом, и больше подносил стакан ко рту, чем из него пил. Я коснулся его плеча, давая понять, что закончил свою миссию. Северус взвился с места, как пружина, которую слишком долго сжимали и вдруг отпустили. – Это всё очень любопытно, Гораций, но позволю себе напомнить, что Больничное Крыло переполнено, а я не успеваю сварить так много микстур. Ваши, как я только что убедился, обширнейшие знания и умения могли бы спасти не одну жизнь... Надо было только наблюдать за преображением Слизнорта. Его самодовольный вид испарился в мгновение ока, он затрясся весь, как припадочный, и совсем другим голосом, в котором проскакивали жалостливые ноты, ответил: – Война и всё, что с ней связано, наводит на меня такой ужас, что элементарнейшее Заживляющее похоже на помои. Пощадите старика, Северус… Он закряхтел и заохал, его взгляд, обычно острый, стал по-старчески близоруким, а глаза заслезились. Он словно уменьшился и в росте, и в объёмах. Северус хмыкнул, пожал плечами. Слизнорт схватил его за руку и заискивающе продолжил: – Но уверяю вас, вы можете взять любой ингредиент, какого вам не будет хватать, из моей личной кладовой. От жадности, а может, чтобы вызвать жалость, голос толстяка дрожал. Северус кивнул, он и не ожидал иного оборота: Слизнорт оказывал лишь ту помощь, которая могла его прославить. А слава вряд ли настигнет рядового зельевара – да ещё и в школе, временно исполняющей роль госпиталя. – Пока у меня есть все ингредиенты, – успокоил его Северус. – Но я буду иметь в виду. Всего наилучшего. И толстяк Слизнорт, снова елейно заулыбавшись, с облегчением закрыл за нами дверь. Молча мы дошли до ближайшего поворота, а там Северус потребовал снять мантию, спрятал её в свой нагрудный карман и, взяв меня за плечо, повёл к кабинету директора. Конечно, не понимая его резонов, я возмутился и даже обвинил его в нежелании бороться с навязанным Министерством порядком, но Северус, дав любопытным портретам погреть уши, затащил меня в первый попавшийся закоулок, и там уже молчать и слушать пришлось мне. – А было бы лучше, если бы она сорвала тебя завтра с уроков? – голос Северуса едва слышно шелестел, но всё равно я чувствовал его ярость. – Мало ли что она сделает с тобой наедине. Дементоры, я вижу, тебя совсем ничему не научили. А если ты исчезнешь? – Как это? – Каюсь, признавая Хогвартс своим домом, я и помыслить не мог, что в его стенах меня может настигнуть смерть. – Просто. В замке, пока всех пострадавших не перевели в лондонский госпиталь, шляется невесть кто. Попробуй докажи, что все они не воевали на стороне Тёмного Лорда и не прихватили тебя в качестве сувенира своему повелителю. А подвалы Министерства могут переплюнуть глубиной казематы Азкабана… Я храбрился, доказывал, что знаю Хогвартс лучше любого Пожирателя, мнимого или настоящего, но в глубине души понимал, что Северус прав, а вся моя храбрость (на этот раз показная) – не что иное, как притаившаяся во мне ревность. Уж очень мне не нравились авансы, выдаваемые Амбридж. В какой-то степени мне повезло, потому что пытка Жабой отложилась на некоторое время. Когда мы подошли к директорскому кабинету, горгульи так и стояли, изогнувшись в блаженной истоме, и пропускали всех желающих на лестницу. Наверное, Амбридж бегала и искала помощи – попасть в кабинет оказалось до обидного просто. Ещё проще, чем мне, потому что дверь была распахнута. Снейп, с удивлением обозрев непривычную чистоту пустого кабинета, тихо сказал: – Неудивительно, отчего она так взбеленилась: наглости ворам не занимать… – И с явным весельем посмотрел в мою сторону. – Совершенно обнаглели, – поддержали Снейпа портреты. – Жаль, что не удалось понять, кто это сделал, – все приборы для этого были украдены. – Непозволительная наглость, – пробормотал я, опуская голову и таким образом стараясь скрыть предательски заалевшие щёки. Но против воли мои губы расползлись в довольной улыбке. – Ну, раз директора нет… – Снейп отвесил вежливый поклон портретам и подтолкнул меня к выходу. – Мистер Поттер, я хотел бы попросить вас дать мне знать, когда госпожа директор вызовет вас. Мне с ней нужно обсудить учебные планы… – заметив, что мы одни в коридоре, он торопливо прошептал, склоняя голову, отчего волосы заслонили от портретов его лицо. – Берегись! Смотри в оба и не оставайся с ней наедине – придумывай что хочешь, но дай мне знать. И упаси тебя Моргана попить чая в её обществе. Вместо кивка я вздрогнул, представив, какие вопросы озвучила бы Амбридж, будь её воля. Моё унижение наверняка доставило бы ей непередаваемое наслаждение. Как говорил Сириус, когда думал, что никто из нас, несовершеннолетних, не слышит: «Фригидная заменяет секс нравоучениями». И, поверьте, это уже моя, более цензурная версия его наблюдений. Не стоило перед ночью вспоминать о Сириусе, потому что только мы переступили порог комнат Северуса, как нас встретил громким лаем огромный чёрный пёс. Он запрыгал по дивану, порыкивая и виляя хвостом, потрепал Северуса за штанину, а потом подскочил и сделал вид, будто собирается цапнуть его за нос, отчего Снейп отшатнулся и выругался. А может, Сириус и не делал вид – в случае с ним ни в чём уверенным быть нельзя. Северус, конечно, не преминул дать пинка расшалившейся собаке, из-за чего его ноге досталось от крепких зубов. Я бросился оттягивать пса от Северуса, за что был облизан. – Смотри не подхвати блох и глистов, – пробормотал Снейп мне, но, на его счастье, Сириус не услышал, поскольку продолжал резвиться и лаять. Оставив в покое профессора, пёс принялся за мебель: зачем-то принёс кочергу, потом обслюнявил и немного покусал тапочки Северуса. И лишь угроза сдать его на мыло заставила Сириуса вернуть себе человеческий облик. – Нудный ты, Снейп, – фыркнул он первым делом. – Не понимаю, как Гарри тебя терпит. – Зато ты профукиваешь свои способности, портя одежду и появляясь в чужих комнатах без приглашения, – парировал Северус, демонстративно убирая разгром, устроенный позитивным псом. Сириус распахнул мне объятия и улыбнулся, обнажая белоснежные зубы. Я повис на нём. – Сириус, а как ты пробрался сюда? Жаба... – Снейп откашлялся, привлекая моё внимание (он не очень приветствовал прозвища, понятно, почему), но я всё равно договорил: – Простите, профессор Жаба перекрыла все камины... За моей спиной Снейп чертыхнулся. – Да так... – напустил на себя загадочный вид Сириус. – Мелочь! – Эта «мелочь», надеюсь, на пожизненное в Азкабане не тянет? – отозвался Северус, ухмыляясь. Судя по тому, как побагровел крёстный, «тянуло» на приличную драку. Я вцепился в Сириуса и, отвлекая его внимание на себя, принялся пересказывать наши приключения, конечно, кое-что всё же опуская. Например, участие Северуса и место схрона директорских богатств. Надо было видеть, как заблестели глаза крёстного, а хмурое выражение его лица плавно трансформировалось в восторженно-ликующее. Как бы ни кашлял Северус (а он делал это с полной самоотдачей), я рассказал всё до конца и замер, ожидая поучений: наши приключения были прекрасным поводом для исключения из Хогвартса. За сохранность тайны я не опасался: Сириус, может быть, и порядочный шалопай, но трепаться направо и налево вряд ли станет. Однако я не учёл другой опасности. Просидев всю свою молодость в тюрьме, крёстный не повзрослел ни на гран, а заточение в родовом особняке только усугубляло его жажду приключений. Нет, Сириус меня не бранил, наоборот, похвалил и стал придумывать, как ещё испортить жизнь новой директрисе, которую знал заочно – по моим рассказам, но заранее ненавидел. Его идеи меня, признаюсь честно, не вдохновляли: уровень остался тем же – мародёрским. – Блэк, он не успел откреститься от одного приключения, как ты его подбиваешь на другое? – взвился Снейп. Понятное дело, почему он так взбеленился: на своей шкуре он прочувствовал если и не все, то большую часть этих «гениальных» идей. – Школа для того и нужна, чтобы шалить, Сопливус! – ответил Сириус, и что тут началось!.. Не передать словами, какой гам они подняли. Перекрикивая друг друга, они принялись обмениваться тычками, ничуть не отвлекаясь на мои жалкие попытки прекратить назревающее безобразие. Лёгкие тычки очень быстро переросли в полновесные тумаки, а дальше два тридцатисемилетних балбеса сцепились в схватке не на жизнь, а на смерть, если учесть, как щедро ими раздавались удары. Они свалились на пол, не размыкая объятий, и пыхтели, когда кулак противника целил в какое-то чувствительное место. Я попробовал вмешаться, упал вместе с ними на пол, ощутимо приложился головой, да ещё и от кого-то из этих двоих получил удар в висок, а потом и в солнечное сплетение. Мой крик, который был выбит последним ударом, и разнял этих драчунов. Сириус стушевался – это вполне мог оказаться и его удар, наскоро попрощался, извинился подчёркнуто только передо мной и исчез в камине, наложив на него какое-то мудрёное заклинание. В результате всю нерастраченную ярость Снейп обратил в мою сторону. Это чувствовалось по его хватке, которую я не смог бы назвать нежной, по чересчур пристальному вниманию к моим синякам и ушибам. Он, сварливо поджав губы, приказал мне принять ванну и уложил в постель, обмазав чуть ли не всего мазью с острым запахом. Но злость его истаяла ещё до того, как мы уснули, поэтому свою порцию поцелуев я всё же получил – награда за проявленную доблесть, которая нашла своего героя. *** Пессимистичные прогнозы Северуса не исполнились. Не знаю, чем занималась Амбридж, но она не появлялась ни в Большом зале, ни в школьных коридорах, не издавала своих дурацких декретов и не портила жизнь никому из обитателей школы, включая, что было странным, даже близнецов Уизли. Услышав о приказе всеми силами отчислить Фреда и Джорджа, мы, движимые ученической солидарностью, намекнули им об опасности, но, кажется, они не приняли всерьёз наши предупреждения и вместо того, чтобы притихнуть, шалили с удвоенной энергией. Беседу со мной вместо Амбридж проводили авроры. Доказательств моей вины не было, наверное, этим и объяснялась их вежливость – с преступниками, по рассказам крёстного, обращались совсем по-другому. А может быть, свою лепту внес тот факт, что мой жених был и оставался уважаемым преподавателем, к тому же не последним человеком в этой школе, – из того, что мне было известно, Северус общался с Советом Попечителей по многим вопросам напрямую. Так что, можно сказать, я отделался лёгким испугом. Жизнь в школе шла своим чередом. Вслед за бурными, насыщенными событиями днями потянулись и ничем не примечательные, рутинные, где всё внимание было приковано к выполнению заданий, написанию эссе, мелким перебранкам и прогулкам в Хогсмид. На следующий же день после ограбления Амбридж (хотя какое она имела к этому отношение, непонятно) раненых из Больничного Крыла начали переводить в госпиталь имени Святого Мунго. В огне всех каминов в замке так и мелькала зелень, а после ужина всем строго-настрого приказали из факультетских гостиных не выходить – даже библиотеку закрыли, чтобы такие энтузиасты, как Гермиона, не сделали вид, что это для них новость. В библиотеку никто из нас не пошёл, но сидеть, как попугаи в клетке, мы не очень-то и хотели, а потому отправились в давно знакомый туалет на втором этаже – варить зелье. Ничего криминального – обычное Заживляющее зелье для раненого единорога. Раньше ни у меня, ни у моих друзей выделить для этого время не получалось. Туалет, на радость нам, оказался совершенно пуст. Не то чтобы мы надеялись встретить там кого-то из живых обитателей, но Плакса Миртл могла знать о запрете и донести кому-то из учителей. А зелье, пусть и пустяковое, в камине факультетской гостиной не сваришь. По крайней мере, так, чтобы об этом знал не весь Хогвартс. Уместиться под мантией-невидимкой оказалось задачей не из лёгких: кроме нас троих, мантии требовалось скрыть котёл для зелий и кое-какие инструменты. Ингредиенты мы распихали по карманам, но шуршание некоторых пакетов всё равно могло нас выдать. Котёл Рон притащил, вернувшись в гостиную уже один. А мы с Гермионой, рассредоточившись по кабинкам, принялись за подготовку компонентов. Вскоре вместо запаха сырой штукатурки и запустения в туалете витал хвойный аромат Заживляющего, мы кружком уселись вокруг кипящего котла и болтали ни о чём и обо всём на свете, – чего нам так не хватало в эти суматошные дни. То и дело одёргивали друг друга, чтобы на звуки постоянно звучавшего смеха не пришёл некто незваный. Но стоило беседе свернуть на тему битвы возле Хогвартса и смерти Дамблдора, как мне захотелось оказаться подальше от друзей: чувство вины так и не отпустило. Мне надо было знать, а не чудовище ли я после совершённого, но и рассказать, кто убил директора, язык не поворачивался. Только друзья на то и друзья, чтобы самим всё разнюхать. Рон пересел поближе ко мне и боднул лбом в плечо. – Мы чувствуем тайну, – потусторонним голосом завыл он. Мы с Гермионой на него зашикали, да бесполезно. – Открой тайну! – замогильным шёпотом продолжил он. Лучшего момента нечего было и ждать: Гермиона смотрела на меня, подбадривающе улыбаясь, а Рон то и дело дёргал за рукав и шипел: – Тайну! Мы знаем, что у тебя есть тайна. Зажмурившись от страха быть осуждённым собственными друзьями, я принялся пересказывать события, в которых они не участвовали. Стоило мне добраться до смерти директора, как глаза защипало, а на своих плечах я почувствовал тепло чужих рук. – Я убил Дамблдора, – шмыгнув носом, признался я и открыл глаза. – Мы знаем, – отозвалась Гермиона, по её щеке поползла слезинка. – Кто знает? – переспросил Рон, округлив и глаза, и рот, а потом скривился и спросил жалобно: – Но его никак нельзя было вылечить? Я покачал головой – нет, нельзя, слишком много проклятий и Адское Пламя впридачу. Вместо страха на меня навалилось облегчение: друзья и не думали осуждать, от этого яркого чувства руки и ноги налились свинцом. Если бы кто-то застал нас, то я был бы не в силах подняться с пола. Гермиона прижалась к моему боку, положив голову на плечо. – Значит, пророчество оказалось истинным: тебе суждено убить Того-Кого-Нельзя-Называть, – она говорила тихо, но в царившем в туалете безмолвии слова были слышны отчётливо. Я же не мог оторвать взгляда от подсвеченного луной окна, в которое, несмотря на зиму, бился белый ночной мотылёк. – А значит, и сила победить его у тебя есть. А мы будем с тобой… Мерно побулькивал котёл, мотылёк, к его же счастью, так и продолжал биться в стекло, стремясь навстречу луне, комнату заливали серебристые лучи. Всё выглядело зыбким, эфемерным, будто оживший сон. Гермиона лениво водила ладонью по моему рукаву и что-то высматривала в котле, Рон, насупившись, общипывал веточку мяты, периодически подносил пальцы к носу и вдыхал её холодный запах. – Теперь бы узнать ещё, с кем тайком встречается Джинни, – вдруг сказал он, чем нарушил волшебство момента. – Ставлю свой телескоп против старых носков – со звездой квиддича Маклаггеном!