Память

Я знаю: есть конец у всех дорог Я знаю: есть конец у всех мелодий Струится между пальцами песок Я чувствую, как все уходит…

Бен Соло (Кайло Рен) Она уснула. Снова поперек кровати. Это уже входило в привычку. Рен осторожно поднялся с кровати, стараясь не разбудить девушку. Она была так мила и невинна, поджав под себя босые ноги и подложив ладонь под щеку. Но у него не было времени любоваться ею. Если Рей была права насчет Сноука и Хакса, а в этом не было сомнений. Иначе и быть не могло. Он ей верил. Их могут списать со счетов в любую минуту. Если Сноук прикажет, весь первый орден будет пытаться уничтожить их. А значит, пора рубить все мосты, пока их не перерубили за них. Пока их не скинули в пропасть, не догадались, насколько они опасны. Они должны напасть первыми, чтобы остаться в живых. Рен скинул с себя рубашку и штаны. Сколько можно ходить в одном, не снимая? И открыл шкаф, завешанный однотипной одеждой. На левой створке шкафа было длинное зеркало, которое сейчас не отображало ничего хорошего. Темная сторона ничего не подарила ему: ни отмщения, ни денег, ни силы. Она лишь отняла у него все, что может быть действительно дорого: семью, уважение, Рей, отняла даже самого себя. Эта мысль витала в его сознании уже давно, но только сейчас он услышал ее. Понял и признал. Он был жалок и ничтожен. То, что отражалось в тонкой полоске зеркала, не было им. Там был калека. Большие кляксы ожогов по всему телу, шрамы. Так мало чистой кожи. Левый бок покрывала чёрная пластина, от него почти ничего не осталось. Черная перчатка скрывает кистевой протез. Они слишком хотели сделать из него второго Дарта Вейдера, что ему совсем немного не хватало до увечий деда. От себя самого у него осталось лишь усталое непропорциональное лицо, благодаря маске. Когда-то ему казалось, что шрамы украшают мужчин. Когда-то его кожа была чистой как белый лист. Они сидели в корнях большого очень старого дерева и наслаждались прохладой, даримой тенью его кроны.  — Откуда у тебя этот синяк? — Бен указал пальцем на предплечье девочки.  — Дядя держал меня за эту руку, перед тем как меня доставили в эту школу.  — Это не школа, это — храм джедаев, — поправил ее мальчик. Наступила неловкая пауза.  — Смотри, — Бен одернул рукав своей светлой мантии, оголяя плечо с грубым пятном ожога. — Недавно мне было интересно, как сильно могут ранить наши тренировочные сейберы. И я воткнул свой себе в плечо. Рей сочувствующее поджала губы.  — Я думал, будет больнее, — отмахнулся мальчишка.  — У меня тоже есть ожог, — девочка оголила свой впалый живот. — Это от машинного масла, один из шлангов взорвался и вот. У моего дяди все руки такие.  — Это еще ничего! На меня, когда я был как ты примерно, упал грузовой ящик. До сих пор шрам остался. Кто он сейчас? Монстр! Монстр. Монстр. Монстр. Так считает вся галактика. Так считает и он сам. Темные штаны, темная рубашка. Внутренняя тьма перекликается с тьмой снаружи. Он никогда не был светлым, но сейчас так отчаянно хотел таким быть. Он бы совершал только правильные поступки, жил и умер бы за правду, мир и свободу. Но кто-то все решил за него, и он родился тёмным, неправильным с самого начала своего существования. И был вынужден жить таким. Он вынужден ненавидеть, злиться, совершать ошибки, врать. Делать то, на что его Рей была совсем не способна. Но он постарается сделать что-то хорошее ради нее. Ботинки лежали в ванной. Плащ ему уже не нужен. Только броня и маска. Им нужен был план и чтобы составить его есть целая ночь. Он вышел из своего отсека, предварительно заблокировав его на вход и выход. Только воздух мог теперь попасть туда по тоненьким трубам вентиляции. На случай, если они придут в его отсутствие. Первым пунктом в его списке был склад конфискованных вещей. Зря он отдал туда меч Люка. В коридорах было тихо и безлюдно, он старался идти бесшумно, чтобы не привлекать лишнее внимание патруля. Это было сейчас ни к чему. Код от склада он знал, знал и месторасположение меча. Он ведь сам его туда положил. Все было легко и просто. Как на первый взгляд, так и на второй. Решительность заставляла его мозг работать с удвоенной силой, и пункты плана выстраивались перед ним сами собой. Все должно было сработать, конечно, не подвернись какое-нибудь Если.