Стервятник.
Часть четвертая.
Что вы понимаете под словом «семья»? Кто-то скажет, что семья это место, где тебя понимают и любят, несмотря ни на какие конфликты и ссоры. Даже если мы не всегда можем высказать свои настоящие чувства, зачастую ругаемся и не понимаем друг друга, то все равно никогда не перестанем быть родными людьми, не перестанем любить друг друга. Но для человека, у которого от слова «семья» по позвоночнику пробегает стадо мурашек, а сердце сжимается с нетерпимой болью, все иначе. Для него семья — это сплошное недопонимание, постоянные ссоры и обиды. Семья — огорчение и разочарование, это боль, тяжелая и режущая боль в сердце. Семья — это сложно. Однако многие семьи держатся на основе всех этих конфликтов. Выйдя из автобуса и постояв некоторое время на улице, дабы насладиться свежим воздухом, я направился в небольшой переулок сквозь арку. Делая медленные шаги, я смотрел себе под ноги, наблюдая как подо мной блестел мокрый от моросящего дождя асфальт. Снова меня окутала пелена грусти, ведь это место внушало мне не самые приятные воспоминания. Эти стены домов, этот старый одинокий фонарь, что пытался своим тусклым светом осветить темную улочку, да и сама улица в целом, заставляли мое сердце засохнуть и превратиться в черный бутон, бывшей когда-то красной, розы. Были те недолгие времена, когда я смотрел на это место с улыбкой на лице. Я шел по этим улицам, держась за протянутые руки своих любимых родителей, и понимал, что был счастлив. У меня появился лучший друг, я осознал, что хочу полюбить общество. И мои родители, несмотря на ссоры, были такими счастливыми, и казалось, что это счастье будет длиться вечно. Как я был наивен. Выйдя из угла, я оказался на просторной улочке, а перед глазами расположился тот самый жилой дом. Он был по-прежнему белым с черными окнами и дверьми как несколько лет назад. Родное место, которое я перестал любить и возненавидел каждой клеточкой своего тела. Я медленно поднялся по входной лестнице и остановился у дверей. Замер, словно окаменел. Было страшно поворачивать ручку и заходить вовнутрь. Я боялся неизвестности: не знал, что творилось по ту сторону двери; насколько сильно все обезумело. Ранее я как-то упомянул о своих родителях, которые переживали из-за своего сына и его отчужденности к обществу. И когда их ребенок обрел друга и стал тянуться своим маленькими ручками к миру, они были счастливы этому. Да, все было именно так, но во всей этой бочке меда есть ложка дегтя. И этим дегтем был мой отец. Мистер Чон был влиятельным человеком, имел свой бизнес, и его всегда боготворили. Слава и прибыль испортили моего отца. Он алчен и жесток, он бездушен, высокомерен как стервятник, кружащий над испускающим последний дух телом. Он никогда не любил меня, не видел во мне сына, того, с кем мог бы проводить выходные. Он никогда не приходил на мои праздники, так как считал это детской прихотью. Его не было на моих церемониях, школьных матчах по различным видам спорта. Отец даже не пришел на мой первый и последний школьный выпускной. Он появлялся передо мной только тогда, когда ему самому это требовалось, в основном, чтобы очередной раз выпороть меня ремнем. Он хотел воспитать во мне себя, он хотел, чтобы я не был таким дружелюбным мальчиком, каким сделал меня Юнги. Отец воспитывал во мне сдержанность, покорность и хладнокровие, чтобы потом я на своих плечах смог нести тяжелую ношу его бизнеса. Когда он смотрел на меня, мне становилось жутко. По-настоящему жутко, будто я находился в клетке с голодным львом, который гордо следил за мной, возвышаясь и готовясь к резкому и болезненному удару. В такие моменты моя мать защищала меня, из-за чего получала от его тяжелой руки по своему мягкому личику. Он делал это, потому что она не считалась с его мнением и методами воспитания. Он никогда жестоко не избивал свою супругу, лишь давал пощечины, ведь все-таки она была его любимой женщиной, хоть отцовская жестокость зачастую и брала верх над чувствами. Но были ли они у него вообще… Сложно сказать. Отец был действительно рад, когда его маленький сын избавился от ненависти к окружающему миру, иначе я бы не смог продвигать отцовские дела в будущем, и это не играло ему на руку. Это была единственная причина, почему он воспринял положительно мое «выздоровление». Мама. Я не смогу подобрать лучших слов, чтобы описать ее. Я до сих пор ощущаю ее нежные руки, которые в трудные времена обнимали и поглаживали меня по спине и голове, перебирая мои темные волосы своими длинными пальчиками. Ее мягкий голос, который я слушал каждую ночь, что заставлял меня погружаться в сладкие и волшебные сны, когда она ласково напевала мне колыбельную. Мама преподнесла мне не только жизнь. Она подарила мне веру в свои собственные силы. Она из кожи вон лезла, лишь бы вытащить меня из вязких пут антропофобии. В то время как отец занимался своей работой, забывая о существовании, скажем так, своего душевно больного сына, мама отдавала мне тепло, нежность и любовь, которые были мне так необходимы. Она никогда не была высокомерна. Она никогда не плакала. А ее улыбка была подобна блеску бриллиантов на солнце. Но теперь я вижу только ее слезы. Зайдя вовнутрь, я не раздеваясь, прошел в глубь квартиры, оставив лежать на полу лишь черный рюкзак, а куртку снял по пути. Свет в доме был выключен, что показалось мне странным: обычно в это время кто-то да был дома, а спать родители так рано не ложились. Я медленно передвигался по темному коридору, прислушиваясь к тишине, в надежде услышать хоть какой-нибудь признак жизни.В итоге я зашел на кухню, где также было темно. Однако в темном помещении, что было слегка освещено лишь лунным светом, который проникал через окно, за столом сидела темная фигура. По комплекции тела было понятно, что это женщина. Она сидела ко мне спиной, поэтому не видела меня. Я осторожно подошел к ней, мягко коснулся плеча и нежно провел по спине, попутно присаживаясь на второй стул. Женщина была так спокойна или же задумчива, что даже не испугалась неожиданного прикосновения со стороны, ведь она явно не видела и не слышала, что я зашел. — Мама, — прошептал я, заглядывая ей в глаза, которые были пусты. Женщина осторожно подняла голову и медленно повернула ко мне свое лицо. Увидев меня, она, будто от колючей боли, скривила лицо, закусив губу, и выпустила новый поток соленых слез. Я не знал, что произошло до моего прихода, но догадывался. Руки её тряслись, а сама она была напугана. — Что он сделал тебе? — мягко спросил я, поглаживая дрожащее плечо матери. Но она лишь мотала головой, кусая губы. — Что этот урод сделал тебе! — крикнул я, сжимая крепкое плечо мертвенной хваткой. — Прошу, Гукки, не кричи, — прошептала она всхлипывая, сбросив мою руку со своего плеча. — Тогда отвечай на мои вопросы, — сквозь зубы прошипел я, пытаясь подавить в себе поток слез. — Почему ты плачешь? Почему сидишь тут в полной темноте? На то явно есть причина, мама. Я не слепой. — Ты все слишком утрируешь, — нервно сказала она, теребя края кремового свитера. — Разве? — я раздраженно вскинул бровями. — Хочешь сказать, что я своего отца не знаю? — Хорошо, я поняла тебя, — прошептала она, опустив глаза. — Скажи мне, прошу. Она с секунды помолчала, а потом начала говорит. — Гукки, твой отец… Твоего отца нельзя было назвать плохим человеком, — от этих слов я раздраженно усмехнулся. — Не перебивай, пожалуйста, — взмахнув руками, попросила мать, косо взглянув на меня. — Да, он жесток, холоден и где-то бездушен, но у его слишком сложная жизнь. Ты сам знаешь, как над маленьким Хёнджуном издевался его отец. — А ты не помнишь, как мой отец делал со мной подобное? — прыснул я. — Нет, Гукки, твой отец так воспитывал тебя. Я согласна с тем, что это были не те методы, но отец Хёнджуна был жестче в разы, и его насильственные действия носили иной характер. Семья Хёнджуна была бедна, и твой дедушка много и часто пил, он стал преступником, Чонгук. И это все сказалось на психике нашего папы. — Черт, — выдохнув, я откинулся на спинку стула, нервно потерев глаза руками, — зачем ты мне все это рассказываешь? — Прошу, дослушай, иначе ты сразу взбесишься. — Я ничего не отвечал, лишь пронзал маму взглядом. — Хёнджун старался сделать нашу семью счастливее своей. Он подарил нам роскошь, но не смог осчастливить любовью, ведь она ему была незнакома. Его работа требует больших усилий и нервов, что зачастую влияет на его настроение, — внезапно мать остановилась. — Мам. — Понимаешь, сейчас у твоего отца трудные времена, — я округлил глаза и начал подниматься со стула, не желая досушивать дальше. Мама продолжала говорить, немного отстранившись от меня, а в моих глаза так и начинал разжигаться огонь. Всегда, когда она начинала эту «песню», я знал, что все случившееся будет видно на лице. — Чонгуки, сядь пожалуйста, я не договорила, — мама пыталась усадить меня обратно на стул, но я был в несколько раз сильнее. Схватив своей рукой ее запястья, я приблизился к ней и, обхватив ее лицо ладонью, повернул его левой щекой в мою сторону. На скуле я заметил небольшую ранку с покраснением вокруг. — Дерьмо! — выкрикнул я, пнув стул, на котором только что сидел. Схватившись за голову, я пытался утихомирить свой пыл, но получалось у меня это плохо. Когда я посмотрел на мать через плечо, то столкнулся с ее испуганным взглядом, и она тут же виновато отвела глаза в сторону. — За что? — разгневано, по слогам спросил я, склонившись возле нее. — Это случайность, — пискнула мама. — Хватит мне врать и прикрывать этого ублюдка! — я сорвался на крик, не сдерживая слез отчаяния. — Отец сейчас очень нервничает на работе, так как его бизнес катится на дно, и его начала раздражать буквально любая мелочь, и на этой почве мы поругались, а потом он не сдержался и ударил меня, чтобы я замолчала. Потом он поднялся из-за стола, оделся и ушел. Уже как три часа его нет. Гукки, я волнуюсь. — Ты сдурела? Давно пора бы уже шмотки его выкинуть! — Ты так легко говоришь об этом! — внезапно мама повысила голос. — Тебе проще живется, есть где жить, работаешь, учишься в шикарном университете, по выходу из которого станешь артистом! А я? — закричала мама, но после перешла на шепот, роняя на белую скатерть капельки слез, — А что прикажешь делать мне? К себе возьмешь старую мать? Твой отец содержит такую как я. Он любит меня! И пускай все это обходится мне побоями. Мне надоело это. Надоело вечно устраивать перепалки с любимой женщиной из-за человека, которого я ненавидел всем сердцем. Ничего не ответив матери, я развернулся и направился к выходу. — Гукки! — послышался голос сзади. Мама подбежала и обняла меня со спины, уткнувшись носом между лопатками, крепко сомкнув руки в замок на моем животе, — Прости. Прости мою глупость, но я не могу жить без твоего отца. Люблю я его, понимаешь? Возможно, ты еще не познал истинных чувств, но такова любовь. Я надеюсь, что в будущем, ты со своей девушкой будете счастливы, — ее горячее дыхание обжигало мне спину даже через футболку. Если такова любовь, то лучше не любить вообще… И есть ли кто-то, к кому я питаю чувства? Если та особенная девушка, что добралась бы до моего сердца? Как бы я не пытался, но в голову не лезло ничье лицо, кроме одного единственного. Но я тут же развеял эту дымку в своей голове, не желая сейчас думать о нем. О нем… Черт возьми. Кажется, я сошел с ума. — Пожалуйста, не уходи сейчас, — шепнула мама. — Останься со мной. Мне необходима поддержка, — она отстранилась от меня, и я повернулся к любимой женщине лицом, увидев в ее глазах очередные слезы. Снова она плачет. Снова… — Давай выпьем чаю? — внезапно улыбнулась она, даже хихикнув, шмыгая носом. — Давай, — устало улыбнулся ей в ответ и направился к столешницам. — Я помогу. Как я устал от ее постоянных оправданий по поводу отца. Она никогда не хотела соглашаться с тем, что если твой мужчина поднял на тебя руку, то нужно сразу же бросать его. Мать постоянно твердила «он любит меня», однако стал бы любящий мужчина спускать свою злобу на своей возлюбленной. Несмотря на трудности жизни, он бы никогда не причинил физическую да и моральную боль. Но мой отец делал и то и другое. Я помню своего отца менее жестоким тогда, когда я был еще совсем маленьким, в принципе, как раз тогда, когда не желал общаться с людьми. Став старше, отец превратился в настоящего зверя. Я корил себя за то, что оставил мать с этим уродом, ведь тогда он стал срываться на ней. От этого мне становилось больно где-то под ребрами, но бросить учебу я не мог. Моя мать - потрясающий человек: она добрая, умная, и сильная. Я готов был бросить все и примчаться к ней, если она позовет, и я ждал. Ждал, когда она скажет, чтобы я забрал ее… Однако делать этого она не собиралась. Решив оставить плохое позади, мы мило беседовали и пили теплый чай с ее любимым печеньем. Тогда я снова видел ее чарующую улыбку, блеск в глазах, а во взгляде читалась радость, что помогла мне в тот вечер расслабиться и насладиться этими бесценными минутами.***
— Эй! Бабуля! — раздался громкий голос возле моего уха, а на плече я почувствовал тяжесть знакомого тела. Пока я не спеша шел по улице, держа путь к университету и наслаждаясь теплом, исходившим от солнечных лучей, что окутали весь город, не заметил, как ко мне подбежал Юнги. — Ч-что? Какая я тебе бабуля! — Буркнул я. — Ну а кто ты тогда, если ни черта не слышишь? — Я непонимающе взглянул на него. — Я несколько раз звал тебя. Люди небось подумали, что за дебил разорался. — Прости, хён. Не слышал тебя, честно. — Эту отговорку я слышу постоянно, — шикнул блондин. В руках у него был баскетбольный мяч и, пока мы шли по улице, он набивал его об асфальт. Я тут же вспомнил вчерашний инцидент и решил разузнать все подробнее. Чимин, конечно же, не стал откровенничать со мной и половину случившегося скрыл. Но я подумал, что лучший друг обязательно преподнесет мне все нюансы на блюдечке с золотой каемочкой. — Хён, — внезапно начал я, отчего парень тут же посмотрел на меня. — Ты говорил, что подрался во время матча. Что произошло? — Такой любопытный, — шикнул он. — Пойдем зайдем в кафешку, хочется какого-нибудь напитка глотнуть. Удрученно выдохнув, я поджал губы и поплелся за другом, который уже залетел внутрь заведения. В кафешке играла неплохая песня какой-то известной айдол группы, и пока Юнги покупал себе напиток, я стоял позади и незаметно отбивал ритм ногой. Всегда любил заходить в кафе, потому что аромат свежезаваренного кофе безумно нравился мне, да так, что казалось, будто я ощущал на языке его горьковатый вкус, если говорить о чистом кофе без добавок. — Гук, будешь что-нибудь? — из задумчивости меня выдернул звонкий голос Юнги. Он встал вполоборота и ждал от меня ответа. Я покачал головой и с легкой улыбкой сказал: — Нет, спасибо, — Мин пожал плечами и отвернулся к кассирше, оплачивая заказ. Мы вновь оказались на улице, спокойно шагая к университету, который уже показался вдалеке. Юнги молча шел, потягивая из трубочки смесь нежного оранжево-желтого напитка, а я беззаботно глядел вперед. Мне казалось, что я ни о чем не думал, но вот только перед глазами все мелькал образ рыжеволосого, высокомерного кретина, что так сильно раздражал меня. Потерев переносицу, я выдохнул и взглянул на рядом идущего Юнги, который уткнулся в экран своего телефона. — Так что, ты ответишь мне? — О чем ты? — он продолжал смотреть в телефон, покусывая зеленую трубочку. — Об инциденте с Паком, — засунув руки в карманы, напомнил я, смотря по сторонам. Просто любил я во время разговора наблюдать за окружающим нас миром. По парку, по которому мы шли в университет, гуляли люди. Народу было достаточно много, и каждый из них занимался своим делом, но все мое внимание было устремлено на конкретных людей. Я наблюдал, как на деревянной лавочке сидела пожилая супружеская чета. Держась за руки, они мило беседовали и кормили голубей маленькими кусочками булки. Парочки помоложе просто наслаждались компанией друг друга, не спеша прогуливаясь по окрестностям. Молодые родители гуляли с коляской, в которой мирно спал их малыш: мать лучезарно улыбалась своему супругу, держа того под руку, а он целовал ее в лоб и рассказывал нечто смешное, раз девушка так хихикала. Меня окружила аура любви со всех фронтов, однако, смотря на все это, я не представлял таким себя. Я сразу вспомнил слова матери, что пожелала мне найти девушку и быть счастливыми. Но подобные отношения были чужды мне, не знаю почему. Да и как естественные чувства вообще могут быть мне не присущи? Почему я чувствую лишь пустоту в сердце? Почему Юнги любит, а я нет? Чем мы отличаемся… — Ащ, не забивай себе голову этим, — состроив гримасу, отмахнулся Юнги. — Я просто втащил этому выпендрежнику за его болтливый язык. — Что он сказал? — Господи, Гук, с чего такой интерес? — Юнги, вскинув брови, так удивился, что забыл о своем напитке. — За Пака беспокоишься? — Нет! — вскрикнул я и не заметил, как перестал идти. Хён странно на меня косился. — Просто я как-то повздорил с ним, вот хочу убедиться в том, что он полный придурок, — соврал я, пытаясь добиться ответа Юнги. Он как-то протяжно выдохнул, показал жестом «пошли» и только тогда, когда я подошел к нему, продолжил. — Мы спокойно играли, без агрессии, не пытаясь кому-то что-то доказать. И потом внезапно я почувствовал, как меня намерено кто-то толкнул всем телом. Пак с такой силой сбил меня с ног, что я даже почувствовал, как напряглись его мышцы на руках в момент удара, — говорил Юнги, жестикулируя руками. Я внимательно наблюдал за его реакцией, и казалось, что с каждым словом он приходил в ярость все больше и больше. На шее даже венки вздулись. — Впервые такое случилось, чтобы я во время игры упал. К тому же я себе колено разодрал. Меня это так разозлило, что я не удержался и сказал, мол, какого хрена ты творишь. И ты представляешь, что он мне ответил? — брови Юнги-хёна поползли вверх, а глаза расширились. — Н-нет, — протянул я. — Не мешайся! Сука! Сказать «не мешайся» капитану команды! Лучшему, черт возьми, игроку! — Хён так разозлился, что я думал, вот-вот и из его ушей пойдет пар. — И, конечно же, он получил по своей надменной роже. — Ну, может, ты действительно помешал ему? — осторожно заметил я. — Что ты сказал?! — поразился он, искоса, со злобой в глазах, посмотрев на меня. — Забей, — я махнул рукой, а потом выхватил из ладони Юнги его напиток и сделал большой глоток. В горле пересохло. — Знаешь, что меня удивило, — неожиданно заговорил Мин. — Вроде бы такой сильный парень на вид, да и не трус, судя по его языку, но бить меня в ответ не стал. Я подумал, что продолжать смысла нет, да и не по-мужски это как-то, если твой соперник не бьет в ответ. И я просто ушел. — Хён, странный он, правда? — задумчиво сказал я. Юнги снова подозрительно на меня взглянул. — Как и ты, — усмехнулся он. — Мне вообще дела до него нет. Лишь бы не совал к нам свой нос. Я усмехнулся, но где-то внутри меня что-то больно кольнуло. Что делать, если лучший друг ненавидит того, с кем я хочу сблизиться? Да и что значит этакое мое сближение? Интерес или что-то большее?