Путь навстречу

Родной городок встретил Юри болезненно знакомым ощущением спокойствия. Годы, проведённые в поездках по миру, так и не взрастили в нём терпимость к мегаполисам. Напротив, бешеный ритм жизни, бесчисленное количество таких разных, но таких одинаковых в своих вечно озабоченных проблемами лицах людей, что рассекали безбожно шумные улицы, неизменно вызывали в Кацуки если не раздражение, то напряжение точно. Юри искренне ненавидел тот факт, что, для того чтобы добраться до университета в Детройте, ему требовалось пройти несколько очень оживлённых кварталов. Кацуки терпеть не мог ощущение, когда толпа, подобно зубастой пасти, заглатывает тебя. Не в силах успокоить панику, что расползалась по его внутренностям в такие моменты, он просто задыхался, судорожно сжимая в кулаках лямки рюкзака. Поэтому было мало удивительного в том, что, переступив порог аэропорта в родном городе, сделав первый глубокий вдох прохладного воздуха, Юри почувствовал, как тело мелко вздрогнуло от удовольствия. На губах сама собой расцвела улыбка, а с плеч, казалось, рухнула целая груда камней. Неспешный шёпот улиц Хасецу был поистине любимой музыкой для ушей Юри. Ему очень не хватало в жизни знания, что хоть что-то в мире остаётся неизменным. Ведь в отличие от этих мест сам Юри успел измениться за последний год достаточно сильно. После позорного проигрыша в Сочи внутренний мир Кацуки не стал переворачиваться или разваливаться на части. Нет, по возвращении в Детройт сознание Юри, успевшее испытать несоизмеримо большую эмоциональную нагрузку, включило своеобразный защитный режим. Воспоминания о роковом дне померкли в голове, оседая в душе ноющей болью и ощущением горького разочарования. Внутренний мир Юри не стал переворачиваться или разваливаться на части, нет. Он стал скатываться в самую глубочайшую депрессию, какую когда-либо испытывал. Постепенно его жизнь превратилась в монотонное серое полотно, на которое Кацуки смотрел ничего не видящим взглядом. У Юри больше не было ни цели в жизни, ни сил, чтобы найти новую. У него не было желания с кем-либо говорить, так же как и стойкости, чтобы чувствовать жалость в каждом жесте, слове и взгляде собеседника. Заглушая внутреннюю пустоту едой, Юри медленно, но верно опускался всё ниже на дно своего мироощущения. В какой-то момент его внутренности всколыхнула необычная в своей нетипичности мысль, что причин жить у него сейчас, в общем-то, нет. Возможно, приди это совершенно недвусмысленное осознание к нему чуть раньше, оно определённо испугало бы Юри, но сейчас... Сейчас в какой-то мере оно казалось ему очень даже логичным. Не известно, до чего бы довела его подобная жизнь, если бы однажды Юко не прислала ему сообщение, содержащее ссылку на видео. Как узнал позднее Юри, там было свежее интервью с Виктором Никифоровым. Сложно описать, с какой силой у него выбило из лёгких воздух, когда на экране возникло сдержанно улыбающееся лицо русского фигуриста. Первой реакцией была попытка позорно выключить изображение, но дрожащие пальцы просто отказывались попадать на кнопки, а после того как Никифоров проговорил своим чарующим голосом первые слова, руки просто обессиленно опустились вдоль тела. Видео было на русском языке, поэтому, не понимая из произнесённого ни слова, Юри лишь жадно вслушивался в чужие интонации, отчаянно вглядываясь в расслабленные черты лица. Каждый раз, когда Виктор на экране начинал смеяться, внутри Кацуки взрывался маленький салют. Вот только искры от этого салюта оставляли в его душе мелкие прожжённые дырочки. И жгли они вполне заслуженным чувством стыда. С сочинского этапа Гран-При прошло уже больше трёх месяцев, а Юри так и не смог найти в себе силы, чтобы написать соулмейту хоть пару слов. В какой-то момент он просто смог свыкнуться с мыслью, что не достоин такого подарка судьбы, как Виктор. Юри поставил себе планку, но так и не смог её преодолеть, с треском провалившись, а посему просто не имел права позволить Никифорову быть рядом с таким неудачником, как он. Кацуки ему не ровня. Он не сможет стать тем человеком, который не будет вызывать у соулмейта сожаления и жалости. Он не сможет стать тем человеком, которым Никифоров мог бы гордиться. Оставалось лишь донести это самому соулмейту. Дать понять, что их связь была ошибкой судьбы. Что Никифоров свободен от этой привязанности и может найти себе более достойного человека. Юри смог убедить себя в том, что Виктору так будет лучше, поэтому все последующие попытки достучаться до него со стороны родственной души были оставлены без ответа. Смотря на длинные письма на руках, в которых Виктор искренне раскаивался в том, в чём виноват не был, Юри чувствовал себя настоящим подонком. Первое время до зуда в пальцах, до бешеного ритма сердца, до головокружения и потемнения в глазах хотелось ответить. Разъяснить ситуацию, поделиться переживаниями и, возможно, услышать слова поддержки. Такие слова, которые мгновенно смогли бы успокоить Юри. Такие слова, которые мог подобрать обычно лишь Виктор. Но страх стать обузой вплёл свои корни в душу так глубоко, что здравый смысл уже не смог его преодолеть и достучаться до заходящегося в ноющей боли сердца. А там и его стратегия начала давать свои плоды: длинные ежедневные послания превратились в короткие редкие фразы, для того чтобы вскоре исчезнуть вместе с последним "Прости..." навсегда. Страдал ли Юри от такого положения дел? Безусловно. Это решение далось ему, казалось, лишь вместе с расчленением души надвое. И, если бы не то спасительное переключение сознания, был велик шанс, что мысли о самоубийстве посетили бы его куда раньше. Смотря же видео, в котором Виктор с видимой непринуждённостью отвечал на вопросы ведущего, Юри чувствовал впервые за долгое время, как сердце бешено стучит в груди от внезапно нахлынувших чувств. Тоска смешалась с щемящим счастьем, заставляя его жадно ловить взглядом каждый поворот головы, оттискивая в памяти малейшее движение губ и взмах ресниц. Голос Никифорова затрагивал внутри Юри такие струны, вибрация от которых пробуждала в нём всё больше и больше болезненно прекрасных эмоций. Соулмейт словно неторопливо и аккуратно стаскивал с него полотно, в которое Кацуки пытался закутаться и отгородиться от окружающего его мира. Мира, в котором после первого крупного поражения он просто уже не смог подняться. Неожиданно Виктор после очередного вопроса, на пару мгновений замолчав, посмотрел прямо в камеру и тоном, разительно отличающимся от того, которым он говорил ранее, произнёс какую-то фразу. Сердце Юри на краткий миг остановилось, а лёгкие просто забыли, что значит дышать, ведь улыбка, которая появилась у Никифорова на этих словах, была невероятно искренней и нежной. Каждое слово откликалось в теле лёгкой дрожью, заставляя Кацуки кусать губы от волнения, в то время как душа просто кричала, что ему жизненно необходимо узнать смысл произнесённых сейчас слов. На негнущихся ногах перебравшись за компьютер, Юри включил английские субтитры и запустил видео заново. Когда слова Виктора обрели смысловую нагрузку, видео окончательно сорвало внутри Юри воздвигнутые из отчаянья и смирения барьеры. Если вначале интервью Виктора в который раз спрашивали про его планы на будущий год, про предпочтения в еде и фильмах, про прочитанные книги и взаимоотношения в семье, то ближе к концу вопросы становились всё более личными, пока не коснулись темы вдохновения. Последовавшего ответа на просьбу рассказать о вещах, которые его окрыляют, не ожидал, кажется, никто в студии. Виктор без колебаний поведал, что черпает вдохновение в душевной связи со своим соулмейтом. Улыбнувшись ведущему, что был обескуражен такой откровенностью, он как ни в чём не бывало продолжил рассказ о том, о чём раньше даже не заикался в средствах массовой информации. Никифоров не называл ничего, что могло бы хоть как-то повредить Юри, но вместе с тем было видно: его речь не заготовленный текст. Кацуки чувствовал, что идея рассказать это была импровизацией, но тем сильнее проникало каждое слово в сердце поражённого японца. Виктор не называл имён или каких-то фактов, но он обнажал свою душу так самоотверженно, что сомневаться в искренности слов даже мысли не возникало. Разум кричал о том, что Кацуки просто недостоин таких высоких похвал, в то время как сердце жадно ловило и бережно оттискивало внутри себя каждое слово. Когда ведущий поинтересовался о имени его соулмейта, Виктор улыбнулся, ответив, что этой информацией он поделиться не может. По залу тут же прокатился разочарованный стон зрителей, заставляя губы Никифорова растянуться сильнее. И, кажется, только Юри смог разглядеть, сколь много печали было в глазах русского фигуриста в тот момент. Запустив пальцы в волосы, Юри затравленно закусил губу, в полной мере осознавая, как сильно виноват перед родственной душой. Несмотря на то что Юри уже знал о примерном течении передачи, для него всё равно стал полной неожиданностью обращённый на него через экран взгляд. Виктор смотрел прямо в душу, вызывая дрожь в конечностях и ощущение огромной важности этого момента. "Если ты это смотришь, то знай, что я очень по тебе скучаю. Но я буду ждать столько, сколько тебе потребуется. А где найти меня, ты знаешь", — побежали по экрану субтитры, отчего глаза Юри поражённо распахнулись. В тот раз Кацуки так и не смог досмотреть передачу, так как сразу после этой фразы всё, что он слышал, — это грохот собственного сердца. Вскочив на ноги, он начал мерить комнату нервным шагом, в то время как безумный взгляд судорожно метался по стенам. Внутри него бушевала буря из несовместимо противоречивых, оттого особенно острых эмоций. После столь затяжной апатии Юри просто задыхался, растворяясь в неконтролируемом потоке чувств. Ему было безумно стыдно и больно за то, что он так легко сломился после проигрыша. Но росток воодушевления, что пробивался через благодатную почву, с лихвой окупал все неудобства. Дрожащими пальцами стянув очки, Юри уткнулся лицом в ладони и, не в силах удерживаться, радостно растянул губы в улыбке. С каждой секундой всё больше и больше ростков, подпитываемых неуправляемой бурей, распускалось в его душе. Там были и отчаянная решимость, и счастье, и нежность, а также такая нужная сейчас уверенность в том, что во второй раз всё получится гораздо лучше. Естественно, находясь в столь нестабильном эмоциональном состоянии, Юри сам не заметил, как истончилась граница между ним и его соулмейтом. Просто в какой-то момент его захлестнуло ощущением чужого счастья так сильно, что он едва устоял на ногах. Все переживания вмиг исчезли, как тени в полдень. Упав на кровать, он впервые за долгое время позволил себе вслушиваться в то, что происходило на другой стороне связи. Впервые за долгое время он чувствовал себя по-настоящему живым. Впервые за долгое время он действительно хотел жить. Эмоции Виктора сменялись так быстро и так судорожно, что Юри не успевал на них хоть как-то ответить. Попытка послать на ту сторону своё раскаяние провалилась, потонув во всепоглощающем ощущении чужой радости. Виктор растворял любую его попытку повиниться, словно не хотел, чтобы Юри это делал. И от этого сердце Кацуки сжималось в болезненной благодарности лишь сильнее. Закрыв глаза, Юри увидел, как по внутренней стороне век линии складываются в изображение чужих рук, судорожно сжимающих бортик катка. Виктор с не свойственной ему торопливостью заполнил своими чувствами буквально всё внутри обескураженного японца. Он словно заключил его душу в тиски, всем своим видом говоря, что больше не отпустит её. И у Юри не было больше причин не позволять ему это делать.

***

Юри не мог сказать, что с этого момента начался новый виток их отношений, ведь, по сути, всё осталось примерно таким же, как и перед сочинским этапом Гран-При. С той лишь разницей, что всё чаще в чувствах Виктора проскальзывал такой непривычный страх. Страх снова потерять нить, связывающую их души. В такие моменты Юри снова и снова начинало душить чувство вины за свою слабость, а так как Никифоров ему прямым текстом запретил за что-либо извиняться, всё, что мог он сделать, — это стараться вытеснять чужие переживания положительными эмоциями. Нельзя сказать, что Кацуки не учился на своих ошибках. Откровение Виктора в интервью подарило ему не только воодушевление и силы вернуться на лёд, но и идею, которую он без промедления начал воплощать в жизнь. Остаток учебного года прошёл для него в бешеном темпе. Разрываясь между университетом и ледовым катком, он в кои-то веки жил сегодняшним днём. Спустя время защита диплома осталась за плечами, а корочка со вполне сносными оценками покоилась в недрах его дорожной сумки. За пять лет, что Кацуки провёл тут, он так и не смог ни с кем нормально сблизиться в группе, поэтому, пропуская студенческую попойку, Юри уже на следующий день после официальной церемонии стоял в аэропорту, бегло просматривая табло на наличие рейса до Токио. И вот он уже шагает от самолёта, с неосознанной жадностью рассматривая пейзажи родного городка и отмечая про себя, что со времён, когда его провожали на учёбу, ничего не поменялось. Юри совсем не ожидал увидеть в вестибюле налетевшую на него подобно штормовому ветру Минако. Возгласы женщины привлекали совершенно лишнее внимание, но Юри покривил бы душой, сказав, что его совсем не тронуло то, что она пришла его встречать. Прогулка по улицами Хасецу только укрепила в нём радость от возвращения, но лишь встреча с семьёй дала ему окончательное ощущение того, что он наконец дома. Мужественно вытерпев возмущённые возгласы своего бывшего преподавателя по танцам по поводу лишних складок на животе, Юри покаянно покивал, так как сам осознавал, что за месяцы своей депрессии совершенно потерял форму, набрав ощутимое количество кило. Бросив взгляд на настенные часы, Кацуки решил попытать счастье и отправился в Ледовый дворец, лелея призрачную надежду найти там человека, без приветствия которого возвращение домой казалось каким-то неполным. И судьба была благосклонна к нему в тот день, так как, оказавшись в здании, Юри смог застать свою подругу за работой. Практически не изменившись с их последней встречи, Юко была безмерно рада его видеть. — Ты, наверное, хочешь покататься? — после тёплого приветствия понимающе поинтересовалась она, улыбаясь так, что не улыбнуться ей в ответ было невозможно. И даже если изначально Юри не задумывался об этом, то теперь радость от встречи с близким другом всколыхнула в нём нужду наконец открыться перед ней. Ощутив привычную тяжесть коньков на ногах, Юри окончательно отбросил все волнения и шагнул на лёд. Сделав пробный круг по периметру, он почувствовал, как в который раз за сегодня сердце теплеет от ностальгии, после чего подъехал к бортику, у которого расположилась Юко. Достав телефон, Кацуки сделал пару касаний пальцем экрана, забивая нужную песню в проигрыватель. Сняв очки, он протянул их подруге, что наблюдала за ним с молчаливым любопытством. — Я хотел, чтобы ты это увидела, — несколько смущённо проговорил Юри. — Взгляни, пожалуйста. — Конечно, — ответила она, судя по тону голоса, улыбаясь. Помолчав ещё пару мгновений, внутренне собираясь с силами, Юри уже хотел нажать на кнопку воспроизведения песни, но замер, так как в голову закралась ещё одна мысль. — А я ведь узнал, кто является моей родственной душой, — неожиданно для себя выдохнул парень, смотря на размытое лицо Юко. Он был почти уверен, что оно сейчас вытянулось от удивления, поэтому с лёгкой улыбкой и необычной для себя смелостью продолжил: — Я узнал об этом уже очень давно, так что прости, что не рассказал раньше. Просто... Это было так неожиданно, что я и сам не мог понять, как с этим жить. Да и вряд ли бы ты поверила, на самом деле. — Ты меня пугаешь, — фыркнула Юко, но её голос просто дрожал от любопытства. — Ну? И кто этот счастливчик? Вместо ответа Юри лишь шире улыбнулся и, в попытке унять волнение, лёгким движением руки зачесал волосы назад. Впервые он показывал это кому-либо. Впервые он открывал всего себя. Впервые он чувствовал, что делает всё совершенно правильно. Нажав на кнопку, Юри отъехал от бортика. С тяжёлым вздохом голова опустилась вниз, а глаза закрылись сами собой, позволяя сконцентрироваться и настроиться на нужный лад. Юри был готов поклясться, что первые аккорды, а вместе с ними и первые его движения сопровождались возгласом со стороны подруги. Но почти сразу все лишние мысли отошли для него на второй план. На данный момент для Юри не существовало ничего, кроме холодного воздуха, что размеренно проникал в лёгкие, идеально ровного льда под коньками и образа, вырисовывающегося под веками. Тело за последние месяцы вбило в память каждое движение настолько, что Кацуки уже не задумывался об их очерёдности. Оно двигалось само, а Юри просто позволял себе повиноваться, растворяясь в ощущениях. Технически Кацуки старался довести всё до идеальной копии выступления Никифорова, но вот на эмоциональном уровне Юри сделал всё, чтобы этот номер стал уникальным. Он взял на себя смелость вложить в выступление совсем другой посыл, делая тем самым на ментальном уровне его диаметрально противоположным. Если Виктор вдохновляется эмоциями Юри при создании подобных шедевров, то Никифоров должен был увидеть и обратную сторону монеты. Юри всей душой хотел показать ему, как сильно он влияет на самого Кацуки, как вдохновляет, делает лучше, мотивирует. Подобно художнику он хотел показать на уже известном Виктору холсте его выступления совсем новые краски. Для того чтобы он понял, как много значит для Юри. Для того чтобы он увидел ещё одну грань чувств своего нерадивого соулмейта. И для написания этой картины Юри в качестве инструментов использовал собственную мимику, взгляды и небольшие отклонения движения от нужной траектории, настолько небольшие, что обычный зритель и не заметит. Но Юри и не нужен был обычный зритель. Ему нужен был творец, который, безусловно, всё сразу поймёт. Иначе просто и быть не могло. Последний аккорд, последнее движение — и Юри, жадно хватая воздух ртом, скрещивает руки на груди, поднимая локти вверх. По ощущениям он не сделал и половины из того, что хотел, и Кацуки прекрасно осознавал, что, прежде чем это выступление дойдёт до Виктора, пройдет ещё не один день тренировки. С затихшей музыкой потонул в тишине и весь ледовый дворец, лишь частое дыхание Юри грубо разрывало пространство. Втянув побольше воздуха в лёгкие, Кацуки, словно прыгая в холодную воду, резко повернулся лицом к подруге и сделал несколько быстрых скользящих движений вперёд. Когда лицо Юко в его глазах перестало представлять собой размытый контур, Юри увидел, с каким шокированным выражением она следила за каждым его движением. Прижав пальцы рук к приоткрытым губам, она, кажется, через раз забывала дышать. Несколько неуверенно, если не нервно, улыбнувшись, Юри хотел было уже сказать хоть что-то первым, но девушка наконец смогла взять себя в руки, для того чтобы нетвёрдым голосом выдохнуть: — Ты... серьёзно? Передёрнув плечами, Юри опустил вниз глаза, размышляя, что ответить на такой, казалось бы, простой вопрос, как неожиданно со стороны трибун раздались звуки аплодисментов. Резко вскинув взгляд, Кацуки заметил удобно расположившихся на скамейке дочерей Юко. Поняв, что их заметили, девочки с восторженными воплями подбежали к бортику, у которого стоял Юри, и стали забрасывать его очередью из совершенно неожиданных вопросов. Растеряно рассматривая повзрослевших тройняшек, которые при последней их встрече были ещё грудничками, Юри пусть невпопад, но старался поддерживать с ними разговор. Утолив любопытство детишек, он посмотрел на подругу, что всё это время сохраняла молчание. В её глазах, помимо растерянности, отлично читалось желание поговорить, поэтому Юри, недолго думая, произнёс: — С вашего позволения, я буду по вечерам приходить сюда заниматься. Дождавшись от девушки кивка, Юри поспешно распрощался и направился к выходу со льда. Когда в пределах видимости замаячила входная дверь, его догнал оклик подруги: — На мой взгляд, это было лучшее выступление, которое я когда-либо видела, — громко произнесла она, и эта фраза эхом пронеслась под сводами катка, вызывая у Юри не только благодарную улыбку, но и мурашки меж лопаток. Воодушевленный этими словами, Кацуки поспешил домой. Судя по тому, как покалывала его рука во время нахождения в Ледовом дворце, Виктор уже вернулся с тренировки и отписался об этом, желая получить свою дозу внимания. Вот только добраться до своей комнаты, чтобы беспрепятственно ответить соулмейту, у Юри получилось далеко не сразу, так как в честь его возвращения родные решили устроить праздничный вечер. Стол ломился от любимых блюд, поэтому, мысленно извинившись перед Виктором, Юри решил провести немного времени с близкими. Всё же не виделись они почти пять лет. Время пролетело за разговорами просто незаметно. Но неожиданная вспышка чужого волнения, охватившая Юри изнутри, заставила поспешно извиниться и, сославшись на усталость, покинуть кухню. Не успела за ним закрыться дверная створка, как он уже задирал рукав в попытке понять, что произошло. От этого занятия его оторвал настойчиво завибрировавший в кармане телефон. По инерции взяв мобильный в руки и открыв пришедшее сообщение, Юри замер посреди комнаты, словно громом поверженный. С экрана телефона на него смотрел красно-белый дизайн самого известного в мире видеохостинга с открытым видео под названием: "Кацуки Юри повторяет программу Виктора Никифорова" Стены вокруг опасно качнулись, вынуждая Юри обессиленно осесть на пол, в то время как руку знакомо закололо у самого запястья. Медленно переведя взгляд на кожу, Юри мгновенно вычленил из всех посланий последнее: "Кажется, мне пора посетить Японию"