Точки и линии

Влажные волосы Кикё темнели на фоне белого кафеля. Сквало медленно стянул рубашку, попутно рассматриваю красивую картинку: расслабленно прикрытые веки, распущенные волосы, влажная от воды шея и пена, небрежно расползшаяся по часто вздымающейся груди. Он с плеском опустился в воду. Кикё тут же оживился, и, после недолгой возни, они устроились так, чтобы каждому было удобно. Хотя кого он обманывал? Ванна — широкая для одного — стала слишком тесной для двоих. Но попробовать стоило. Тем более что это экономило время. Со временем последние месяцы у них получалось как-то напряженно: всё некогда даже перекинуться парой фраз. Сквало никогда на частые свидания не рассчитывал, но просто смотреть во время операций на Кикё и знать, что вечером он опять останется без всего — это ему наскучило и вскоре превратилось в повод лишний раз побеситься. Пламя внутри тянулось к нему. Он весь тянулся к Кикё. Завороженный им еще со времен «Чойса». Или привороженный? Не так важно. Просто время никак не подчинялось, Сквало злился, и на него, и на себя, и даже на всех остальных, когда они не к месту попадались под руку. Хотелось, чтобы чувство, сжимавшее внутренности в тугую пружину, уже прошло. Чтобы… Черт возьми. Всё не везло и не везло. А тут свезло — их вдвоем бросили на дело. Кикё чаще отправляли с ним, если задания брали парные: Занзас, конечно, чистоплюем не был, но бывшего врага не любил. Чему вторили и остальные. А Луссурия… они не слишком хорошо ладили в бою, несмотря на то, что в остальном сошлись. Цель сняла себе дорогущий номер под крышей фешенебельного отеля. Такая глупая была цель, даже толком не пряталась. Убрали ее быстро, но Занзас приказал найти еще документы, которые хотел прибрать к рукам, чтобы сделать заказчика — и продавца, на чьи магазины босс метил — более сговорчивым. И, пока Сквало возился с личными вещами, Кикё обнаружил ванну. — Какая пошлятина. — Кикё с интересом провел кончиком пальца по бортику. Ванна выглядела вычурной махиной. — Впрочем, не так уж и плохо. Хотя, слишком дорого. — Зато там удобно плескаться, — заржал Сквало. — Я бы не отказался сейчас туда. Жарко. В самом деле, духота стояла невыносимая. Небо вынашивало который день грозу. Воздух плавился от жары. Дождь не собирался идти. Поднимался ветер, раскидывал пыль, и стихал. В этой духоте приходилось не только жить, но и двигаться, а еще работать. Одежда липла к спине, волосы неопрятно болтались, обвиснув мочалкой, и Сквало старался не думать, как он будет расчесывать колтуны, в которые они сбились. Сказал он это так — случайно. Озвучил мысль, пришедшую на ум, и уже хотел пойти к выходу. Но тут Кикё вдруг поменялся в лице. — У меня есть идея. Вода была намного лучше раскаленного воздуха. Сквало расслабленно выдохнул. Послышался плеск — это Кикё прижался к Сквало, стараясь устроить ноги поудобнее. Его пальцы мазнули по голой груди. Потом Кикё уцепился ладонями за плечи так, что потемнело в глазах. Сквало было решил, что он… Кикё устроился, оседлав его бедра. Не дрожать всем телом — но старая, сводящая с ума фантазия, куснула изнутри висок. Сквало постарался отвлечься. Сосредоточил взгляд на том, что видел на самом деле, а не на возникшей в голове картинке. Успеют. Они молчали, вдыхали и выдыхали в унисон, и под водой так странно ощущалось знакомое тепло его тела. Кикё смотрел внимательно, но так, что Сквало все равно спрашивал себя — о чем же он думает в подобные минуты? Чего хочет?.. Ответов не находилось. Их не с чего было складывать. Грубоватые попытки быть нежными несколько раз провалились когда-то в прошлом, там и остались. Казалось: навсегда, но… Сейчас Кикё невесомо огладил пальцами его бровь, нос, провел указательным по губам и нарисовал от уголков расходящиеся к скулам лучики. Такой пустяк: едва ощутимая ласка, и кончики пальцев не столько касались кожи, сколько цепляли ее теплом протянутой ладони. Очень похоже на пламя. Хотя, строго говоря, Кикё ничего особенного не делал. А внутри у Сквало как будто кто-то дергал за леску — и всё дрожало. Вибрировали даже легкие от частых вздохов. Сердце билось всё чаще. Он чувствовал себя пламенем свечки, к которой поднесли ладонь — хотелось так же потянуться за ней, поймать ласку, удержать ее чуть дольше. По спине пробежали мурашки. Он судорожно выдохнул и со второй попытки уцепился мокрыми пальцами за бортик ванной. У Кикё в глазах будто что-то мелькнуло — блик? игра света и тени? Вода попыталась убежать за край ванной. Сквало дернулся — Кикё уперся рукой в мутную от пара и водяных подтеков стену, — но другой продолжил его ласкать. Его глаза всегда были будто затянутые льдом равнодушия. Кикё любил себя, и Сквало подозревал, что к этому добавлялось «и только себя». И было тем более странно вглядываться в эти же глаза теперь и видеть, как они меняются. Теплеют. Темно-зеленый с вкраплениями голубого цвет радужки тонкой полоской окаймлял черный зрачок. Сквало, замерев и едва дыша, смотрел, как тот расширяется. Глаза Кикё наливалась жизнью, и это отражалось в его взгляде. В рваных прикосновениях. В сбившемся дыхании. В скатившейся по щеке от веска капли пота. Жизнь пульсировала и внутри Сквало. Как в тот момент, когда их руки случайно во время первой совместной миссии соприкоснулись — кожа к коже. Внутри что-то сломалось. Жизнь вырвалась наружу и захлестнула его невероятной волной. Кикё улыбнулся. — Ты такой тихий, — прошептал он. Сквало хотел сказать что-нибудь. Возразить. Может быть, заставить голосом лопнуть таращившееся на них сбоку зеркало. Не вышло. От невесомых прикосновений в нем волнами поднималось что-то такое, чему он не мог дать четкого определения. Но походило на Пламя — шло из груди и расползалось по всему телу твердой верой во что-то такое, незыблемое, очень важное. Горло сдавило, когда Кикё погладил Сквало от щеки к подбородку. Он выдохнул, судорожно, стараясь надышаться в несколько коротких секунд на всю жизнь, и взглянул в глаза Кикё. Помутневшие, темные, они все так же светились жизнью. Сквало подумал, что он, кажется, понял, о чем в такие минуты думает Кикё. Сквало, кажется, думал о том же. Определенно, о том же.